Людовик XI. Ремесло короля - Жак Эрс

Принуждая молодого герцога Людовика Орлеанского жениться на женщине, которая не родит ему детей, и женив Франсуа Орлеанского, сына Дюнуа, на Агнессе Савойской, сестре королевы Шарлотты, Людовик XI стал чаще появляться в герцогстве. Он жил либо в городских домах в Орлеане, Вандоме, Мене или Шатодене, либо в предместьях или селах, останавливался в лесных сторожках на ночлег или во время выездов на охоту. В Орлеане он велел соорудить набережные по Луаре (1466) и построить к югу от церкви Сент-Эньян большую эспланаду над рекой. Церковь Богоматери-у-дороги была восстановлена его заботами, а каноники Сент-Эньяна были ему обязаны, помимо большого количества пожертвований, восстановлением их храма и увеличением территории монастыря, где для Людовика выстроили «Королевский дом» — настоящий дворец с кирпичными стенами. В Мене он велел построить на правом берегу, против моста, большую конюшню для своих лошадей; оттуда он шел пешком в паломничество в Клери. В декабре 1477 года он, наконец, приобрел дом «Щит Франции» напротив фасада церкви в Клери, велел расширить ее подворье и дома каноников, обустроить кладбище.

Нотр-Дам-де-Клери, которой долгое время покровительствовали представители Орлеанской династии, особенно Дюнуа, теперь как будто к ней охладевшие, Людовик превратил в королевский храм, осыпав каноников всяческими благодеяниями. Им регулярно перечислялись крупные суммы денег начиная с 1461 года (более пятнадцати тысяч ливров за два первых года). В октябре 1471 года король предоставил им четыре тысячи ливров ежегодной ренты за счет владений, дорожной платы и различных пошлин в Нормандии и Турени, объявив, что он избрал эту церковь местом своего захоронения. Каноники могли проводить по две вольные ярмарки в год, каждая длилась три дня. В марте 1465 года король расспросил своего казначея Жана Бурре о том, сколько нужно денег, чтобы основать постоянное богослужение в Орлеане и еще одно — в Нотр-Дам-де-Клери. В сентябре следующего года Жан Галар, купец из Тура, и Жан де Люс, ювелир из Блуа, получили три тысячи триста двадцать восемь ливров за два «серебряных города» — Арк и Дьеп, в дополнение к изображению Нойона, уже принесенному в обет в благодарность за то, что Господь и Матерь Божия не позволили этому городу попасть в руки англичан и бургундцев. Наконец, в 1477 году король выкупил вотчину Саль-ле-Клери у Жана де Юссона.

«Серебряные города», особенно Дьеп, напоминали о победах того времени, когда дофин Людовик вел в бой армии своего отца. Такой выбор обетных даров должен был, разумеется, поставить эти воинские подвиги в один ряд со знаменитым освобождением Орлеана — событием чудесным благодаря вмешательству Жанны д'Арк, но в котором также приняли участие жители города и родственники или вассалы герцога Орлеанского, в первую очередь Дюнуа, покрыв себя славой. Во время торжественного вступления в Париж в 1461 году одна из пантомим на уличном перекрестке изображала именно штурм английской крепости Полле перед Дьепом, и дофин Людовик вел солдат на приступ. Параллель между освобождением Дьепа 14 августа 1443 года, в канун праздника Богородицы — покровительницы Клери, и освобождением Орлеана могла слегка притупить воспоминание о последнем — чересчур «орлеанском» — успехе и торжестве.

Король наверняка об этом думал. Ни он сам, ни его близкие, ни даже добрая часть его чиновников не забыли, что орлеанская победа 1429 года, вызвавшая подъем боевого духа и положившая начало освобождению королевства, была в свое время воспринята не как «французский» или «королевский» военный подвиг, а как победа партии орлеанцев и арманьяков. Бургиньоны и парижане были тут ни при чем, они даже решительно выступили против Жанны д'Арк, вплоть до того, что выдали ее врагу и публично радовались ее осуждению. Карл VII, находившийся тогда под непосредственным влиянием пробургундской партии, в особенности Жоржа де Ла-Тремуйля, ее не поддержал. Впоследствии он, конечно, приказал провести в 1450 году расследование по судебному процессу в Руане, и реабилитация Жанны в 1458 году состоялась с его согласия. Но все его советники не выказали по этому поводу большого воодушевления; многие колебались и подчинились лишь под принуждением. Нет ничего удивительного в том, что Людовик XI в этом плане не последовал за своим отцом. Арманьяки и орлеанцы не были ему друзьями, скорее, принцами, которых предстояло одолеть; он не хотел жить в тени их былой славы. Противопоставление его собственных побед их подвигам позволяло вписать новые страницы в историю, на сей раз к его чести.

Возведение Нотр-Дам-де-Клери в ранг королевской усыпальницы вписывалось в ту же политику. Карл VII, никогда не питавший особой любви к Парижу и Иль-де-Франс, жил там неохотно, однако подчинился традиции, по которой французских королей хоронили в Сен-Дени. Людовик намеренно порвал с этой традицией, причем во всеуслышание, и уже в 1475—1477 годах решил, что местом его погребения будет Клери. Желание в очередной раз противопоставить себя отцу? Подчеркнуть свою удаленность от Парижа, где он не хотел часто бывать, и намерение оставить по себе память в сердце королевства? Или основать новую королевскую усыпальницу, как у герцогов Бургундских в Шаммоле, у Бурбонов в Сувиньи и у герцога Беррийского в Сент-Ша-пель де Бурж? Во всяком случае, это был способ утвердиться и противопоставить себя — короля, господина и сюзерена — герцогу Орлеанскому.

Хотя Дюнуа, принесший в 1443 году в Дьепе тот же обет, что и дофин, был похоронен в 1468 году в Нотр-Дам-де-Клери, герцоги Орлеанские не слишком старались покрыть себя заслугами перед канониками. Тело Карла Орлеанского, умершего 4 января 1464 года в возрасте семидесяти одного года, было погребено в замке Блуа, в церкви Святого Спасителя, а его сын Людовик не оделял большими дарами церковь в Клери. Король в некотором смысле присвоил ее себе. 21 декабря 1467 года он провозгласил ее королевской часовней наравне с Сент-Шапель в Париже. Его сын Франциск, родившийся в 1472 году и умерший годом позже, был похоронен там же. Затем, в 1477 году, пришла очередь Тан-неги дю Шателя — верного советника Карла VII, сначала укрывшегося у герцога Бретонского, но в конечном счете примкнувшего к королю и верно ему служившего, камергера и кавалера ордена Святого Михаила. Людовик пожелал, чтобы его гробница была рядом с той, что приготовили для него самого и его детей.

В 1472—1473 годах Людовик уже беспокоился о собственной могиле. Его постельничий Пьер Жобер уплатил пятнадцать ливров и пятнадцать су резчику Мишелю Коломбу, чтобы тот «вырезал из камня небольшой образец надгробия, которое король прикажет изготовить для своей усыпальницы»; и восемь ливров и пять су Жану Фуке, художнику из Тура, за рисунок на пергамене такого же назначения. В 1481 году Жан Бурре попросил Кола (или Колена, или Никола) Амьенского, который изготовил посмертную маску Карла VII, сделать портрет короля. Людовик замучил его указаниями, очень четко описав, как он должен выглядеть: коленопреклоненным, с цепью ордена Святого Михаила на шее, держа шляпу в сложенных руках, с большим мечом на боку, в высоких сапогах с длинными шпорами. Пусть художник изобразит его «с орлиным носом, длинным и чуть завышенным», а главное — с длинными волосами и ни в коем случае не лысым. За отливку Эрве де ла Куст, королевский пушкарь из Орлеана, представил две сметы: одну в три с половиной тысячи золотых экю, другую — за более сложную скульптуру, хотя и тоже из позолоченной бронзы, — в пять тысяч экю. В конечном счете 24 января 1482 года в замке Амбуаз заключили договор с Конрадом Кёльнским, ювелиром из Тура, и пушкарем Лораном Вином на статую, изображающую короля в полный рост и в натуральную величину, «из меди и чугуна, покрытую сусальным золотом», которая будет установлена на его могиле поверх надгробного камня.

Выбор усыпальницы должен был, конечно, вызвать удивление, и мы плохо себе представляем, как восприняли французы, за исключением королевской родни и советников, решение Людовика более не оказывать чести Сен-Де-ни. Авторы того времени редко говорят об этом. А если и упоминают, то очень скупо, отмечая, что не знают, что и думать: «И не пожелал покоиться с усопшими благороднейшими королями Франции, своими предшественниками, в церкви и аббатстве Сен-Дени. И не пожелал сказать, что его к тому побудило. Но иные считали, что таковое было сделано ради церкви, коей он много доброго сотворил, и по великому его благоговению пред святой Девой Марией, покровительницей оной церкви в Клери». Те же хронисты не слишком подробно описывали его похороны. Словно сговорившись, они посвятили им лишь несколько строк, без комментариев, без уточнений относительно церемониала или присутствия знатных особ и королевских чиновников, не упомянув даже о том, каким путем проследовал траурный кортеж в Клери. Нам лишь известно, что короля, умершего 30 августа 1483 года в Плесси, 2 сентября доставили в Тур, а 6-го — в Клери. Счетные реестры за 1483 год, куда ответственные лица должны были заносить расходы, реестры, которые позволили бы знать о похоронах все, день за днем, исчезли. Ничего не сохранилось: ни долговых обязательств, ни заказов, ни квитанций или уведомлений об оплате.