Уроки любви - Людмила Бояджиева

Из-за головы Джессики Барри видел кусок пустынного берега с маленьким розовым домом среди цветущих кустов. У кромки прибоя четырехлетний мальчик строил из песка замок. Теплый ветер трепал его светлые пушистые волосы. В прикованных к ребенку глазах Джессики стояли слезы.

Она так и не обернулась к Барри, когда он, коротко попрощавшись, зашагал прочь по аллее, ведущей к шоссе.

Глава 23

Грант сдержал свое обещание. Состав музыкантов, выбор программы, обширная реклама все предвещало новую сенсацию в музыкальном мире. Лишь одно обстоятельство вызывало бурю разнотолков на афише в качестве солистки была объявлена прима «Ла-Скалы» «божественная» Эсфирь Миранди. За неделю до концерта в кассах кончились билеты. В отеле «Уолдорф Астория» все номера заняли именитые иностранцы. Вокруг здания театра за два часа до начала курсировали наряды конной полиции.

Зрительный зал представлял удивительное зрелище нечто среднее между публикой «Метрополитен опера» и мадридской корриды напряженное ожидание наэлектризовало атмосферу.

В левой ложе для высокопоставленных гостей, рядом с Барри, Сармой и Портманом сидела взволнованная Лилиан. Она заказала шикарный туалет в парижском салоне «Pierre Balmain», вместо гладкой прически ее голову украшал свежий перманент с поднятым надо лбом кудрявым локоном. Глаза верной спутницы композитора лихорадочно блестели, на рыхлых щеках под слоем пудры «Мадам Роша» выступили багровые пятна.

Никто, кроме Барри не знал, что женщина, сидящая в глубине правой ложи та самая Джес Галл, из-за которой уже несколько лет не переставали кипеть зрительские и профессиональные страсти. В ее позе, сложенных на коленях руках, ощущалось полное спокойствие. Черное гладкое платье сливалось с полумраком, но Барри, пробегая биноклем ярусы, хорошо видел, как страшно светятся на бледном лице огромные, мрачные, словно омут, глаза.

Концерт близился к финалу. Публика бушевала от восторга. Портман и Грант переглянулись: ничего нового, ни шагу вперед, ни интересного хода, ни свежего всплеска в музыке Андерса не было. Лишь перепевы того, что было рождено в «эпоху Джессики», но и они, при всем мастерстве и слаженности исполнителей почему-то лишились блеска, завораживающего огня.

— Тедди великолепен, ведь правда? Мы так благодарны вам, Барри… Я… я тоже, особенно, я… Чмокнув Гранта в подбородок и вспыхнув от смущения, Лилиан поспешила за кулисы.

— Ты думаешь, это начало конца, Барри? Портман кивнул на сцену, где солисты и оркестранты, вышедшие на поклон, принимали поздравления публики. Теда завалили цветами, корзины и букеты заполнили авансцену.

— Похоже на кладбище. С грустной торжественностью заметил Барри, поднимаясь. Мне пора поздравить еще кой-кого и выслушать решающее мнение.

Но Джессики на месте не было. Лишь запах духов пронзительный и ледяной, каким умел быть ее негодующий голос, заполнял бархатные недра ложи.

Она явилась в гримерскую, где еще не пришедший в себя от волнения, растерянный и какой-то испуганный, спасался от поклонников Андерс. Оттолкнув от двери пытавшихся проникнуть в комнату людей и взглядом выпроводив Лилиан, Джессика предстала перед обмершим от удивления Тедом.

— Я знаю, что нужна тебе. Я вернусь и стану петь твою музыку. Твою, ту, что ты напишешь для меня, Тедди.

— Джес, это будет самая великая музыка на свете. К Рождеству, я подарю ее тебе к Рождеству. Обещаю. Рука Теда дрожала, когда он подносил к губам тонкие пальцы Джессики.

Никто не заметил, как и куда скрылась бледная женщина в черном.

Через месяц Андерс принес Джессике ноты. Это был светлый рождественский дар. Став на колени у ее ног, он положил клавир на пушистый кроваво-алый ковер, а сверху тугой бутон белой розы.

Джес занимала роскошные апартаменты в «Плазе». Она склонилась к Теду, откинув с широкого лба пряди мягких, русых волос, прикоснулась к нему губами. Тед вздрогнул и покачнулся, опустив веки.

— Слушай… Джессика прижалась к его щеке, шепча прямо в ухо. Слушай меня, Тедди. Я хотела сделать тебя свободным, я старалась открыть тебе путь к самому себе. И теперь ты сам Теофил Андерс, сделаешь все, что должен и мечтаешь сделать… Ведь ты мечтал обо мне, Тед? Так возьми меня. Возьми меня сам. А потом сыграй свою музыку. Поникнув, словно полоненная пленница, Джессика скользнула на ковер.

Он на мгновение замер над распростертым, отдающимся его воле телом, и со стоном начал торопливо срывать с себя галстук, туго накрахмаленную концертную сорочку…

…В эту ночь Теофил Андерс подвергся самому жестокому и решающему экзамену в своей жизни. Обезумев от счастья, он шептал слова любви, бросался в атаку и отступал, сраженный нахлынувшим умилением. Как шестнадцатилетний подросток, впервые оставшийся с женщиной, Тед пылал робкой страстью, неумело растрачивая силы. Но Джессика всецело принадлежала ему, и он был на вершине блаженства. Витая в заоблачных сферах, он вскакивал, наспех набросив пиджак, чтобы наиграть любимой свою музыку. И не заметил, как леденело нежное, дарящее радость лицо Джессики.

— Уже утро. Не будем затягивать объяснения, Тед. Мне придется быть жестокой, но лучше убить, чем нанести мучительную рану. Джессика наглухо запахнула полы длинного бархатного халата.

Серые глаза Теда, по-детски растерянные без очков, недоуменно моргали, он силился понять что-то, наморщив лоб и сдвинув брови. Наконец, гримаса боли исказила лицо:

— Я смешон, да, смешон? Смешон, потому что позволил себе стать беззащитным, полюбив богиню?.. Прости, Джес, я должен был понять, чем кончится все это…

Джессика твердо смотрела поверх его головы она не собиралась смягчать приговор.

— ты должен уйти, Тед. Возьми клавир и постарайся забыть обо мне. Когда-нибудь ты поймешь, я поступила правильно. Я не могу стать частью тебя, Тед. Я способна подчиниться, но быть рабыней никогда!

Пойми, все, что ты делаешь сам бескрыло… Твоя музыка, твой секс, твоя любовь слабый звук, Тедди. Долгая, долгая пауза, пустота. Ты можешь жить достойно, но тебе не взлететь. Никогда не взлететь.

Она отвернулась, чтобы не видеть поверженным человека, который боготворил ее.

Глава 24

В то же утро, в первых лучах восходящего солнца в «Бель Эйр» явилась гостья.

— Пусть выйдет мистер Грант, сказала она охраннику. Передайте, что зову Я.

У Барри оторвалось и, замирая, рухнуло сердце, когда он увидел Джес. Присев на гранитную тумбу у парковых ворот, она быстро, словно белка, щелкала фисташки, разбрасывая шелуху на безупречно вымытые каменные плиты. У закинутых ног стояли два небольших чемодана.