Любовь — всего лишь слово - Йоханнес Зиммель

— У меня очень хорошая камера, господин Мансфельд. Обратите внимание на качество фотографий, на резкость! Я стоял за сарайчиком…

Фотографии. Фотографии…

Я разрываю снимки господина Лео на мелкие кусочки и бросаю их в обвалившийся колодец. Господин Лео лишь смотрит на меня, кротко улыбаясь.

— Какой вы еще ребенок, господин Мансфельд, пардон, пожалуйста. Неужто вы не слышали, что на свете существуют еще и негативы? С них я могу напечатать снимков, сколько душе угодно. — Он зябко потирает руки. — Ладно, давайте заканчивать. Деньги мне нужны завтра.

— У меня их нет.

— Вы можете второй раз заложить машину. Новый «ягуар» стоит двадцать пять тысяч марок. Ваш почти новый. Завтра вы поедете к «Копперу и Кє» и все оформите. Я ожидаю вас с наличными деньгами в кафе у автострады.

— У меня ваша расписка в том, что вы один раз уже получили от меня пять тысяч марок.

— Если хотите, я могу завтра дать вам еще одну расписку. Можете обе расписки показать господину Лорду. Я могу заодно показать господину Лорду и негативы, если желаете. Тогда вы сэкономите пять тысяч марок. Если вы этого не хотите, то завтра я отдам вам негативы. Приятного вечера. Я замерз, пардон, пожалуйста.

Он приподнимает свою твердую шляпу и уходит — осторожно, медленно, боясь поскользнуться. На ногах у него калоши. Я гляжу ему вслед, пока он не скрывается из виду. Снег падает на меня и тает в волосах. Я сажусь в машину и снова прикладываюсь к бутылке. Воняет мокрое обгоревшее дерево. Поджег ли домик Лео?

У моей матери есть немного денег на личном счете в банке. Она еще раз выручит меня. Остается надеяться, что она сможет это сделать…

Есть ли у господина Лео еще и другие отпечатки с негативов? Пожалуй. Даже наверняка. Наверно, у него есть еще и письма, и магнитные записи. Он будет меня шантажировать. А потом? А что он сделает потом?

8

— Если я тебе расскажу, что здесь делается, ты описаешься, — говорит Ханзи.

Я прибыл в «Родники». Привычные для этих мест шум и беготня маленьких мальчиков. Все возвращаются с каникул. Перед домом стоят машины. Хорошие родители показывают, насколько они хороши. Они безумно допекают господина Хертериха своими жалобами, просьбами, заботами, бедами. Получил ли наш Фриц кровать получше. Почему опять плохо кормят? Не возражайте! Карл-Хайнц жаловался нам! Когда будут новые ванные комнаты?

И так далее, как и каждый раз.

— Так почему я должен описаться? — спрашиваю я.

Сквозь толчею детей и родителей Ханзи тащит меня за собой в уборную и запирает дверь.

— Дай цыгарку.

Я даю ему сигарету.

— У тебя есть чувство юмора, правда? А то, что я тебе сейчас расскажу, стоит целой пачки!

Я дарю ему целую пачку.

— Итак: Джузеппе на каникулы не ездил, как и я.

— Ну, и что?

— И он оказался прав! Этот Фан… ну, этот — как его?

— Фанфани.

— Он и впрямь выпустил его папашу из тюряги. И знаешь, что потом случилось?

— Что?

Ханзи спускает воду, потому что кто-то дергает дверь.

— Итальянцы сходят с ума по своим bambinis[150].

— Ну, и что?

— По выходе из тюрьмы отец Джузеппе получил немного денег. Всем родственникам их, конечно, не хватило бы, чтобы приехать сюда и отпраздновать Рождество. Но Джузеппин отец — он монтажник — сразу же получил работу в какой-то франкфуртской фирме по нефте-отопительному оборудованию. Контракт на два года! Я видел его, когда он приехал, — это было третьего числа. На нем было жуткое старье. Но он привез Джузеппе новое пальто, теплую обувь и свитер. И громадный пакет жратвы! Джузеппе был на седьмом небе.

— Могу себе представить!

— Ничего ты не можешь представить! Он плясал от радости! И отец вместе с ним! Они вели себя, как два помешанных! Рашид, этот хлюпик, расплакался. Потом отец пошел с Джузеппе поесть в какую-то харчевню. Вечером Джузеппе возвращается домой и говорит…

Ханзи начинает так смеяться, что захлебывается слюной.

— Чему ты смеешься?

— Тому, что Джузеппе сказал мне и Рашиду!

— Что?

— Что все коммунисты — преступники!

— Но его отец сам коммунист!

— Да погоди ты! Его отец был коммунистом, и…

— Что значит «был»?

— Отец Джузеппе был коммунистом. А теперь уже — нет! В тюрьме он сошелся с другими людьми и поразмыслил обо всем. Еще он беседовал с тюремным священником. И тот… тот переубедил его! Как только он вышел из тюрьмы, то принял католическое крещение. И Джузеппе сейчас готовится к причастию.

— А где сейчас Джузеппе?

— Катается на коньках! — говорит Ханзи.

— Но у него нет коньков!

— Ему подарил их Али.

— Али?

— Ну. У того было две пары. Кроме того, он теперь брат Джузеппе. Али души не чает в Джузеппе! Он кормит его шоколадом, дарит ему белье, мыло. Подарил даже спортивные брюки! И на молитву ходят они только вместе. Ну, разве все это не стоит твоих цыгарок? — спрашивает Ханзи.

9

Я был в фирме «Коппер и Кє».

Я взял еще один займ в пять тысяч марок. Сумма ежемесячных выплат составляет теперь шестьсот тридцать марок. Для меня это сумасшедшие деньги, которые я смогу выплачивать только, если моя мать станет помогать мне больше, чем до сих пор. Я знаю, что совершенно излишне ей растолковывать, зачем мне деньги. Это было абсолютно ни к чему и раньше. Я знаю, что она мне поможет сразу же и без всяких. Не знаю только, достаточно ли денег на ее счету. Три взноса по триста двадцать одной марке я уже выплатил. За десять тысяч одолженных мне марок «Коппер и Кє» требуют от меня около тринадцати тысяч, потому как они должны что-то на этом заработать. Я могу продать золотую авторучку, первоклассные золотые часы и очень дорогой бинокль. That's all[151]. От своего отца я уже много лет не получаю денег. Все, что мне требуется, оплачивает господин Лорд. (А потом записывает на счет моему отцу.)

Фирма «Коппер и Кє» заставила меня подписать обязательство, согласно которому машина переходит в их владение, если я дважды опоздаю с выплатой ежемесячных взносов более чем на четыре недели. Тогда фирма «Коппер и Кє» может продать машину и из суммы, вырученной за продажу, удержать мой долг.

В кафе у автострады я передал пять тысяч марок господину Лео Галлеру. Он любезно предложил мне написать вторую расписку, чтобы я в случае чего мог показать обе господину Манфреду Лорду и тем самым доказать, что Лео Галлер меня шантажирует. Я плюнул и ушел. Теперь наконец (наконец-то!) мне стало ясно, чего стоит первая расписка, которую я считал хоть какой-то гарантией. Если б когда-нибудь я вздумал показать ее Манфреду Лорду, тогда не надо было платить господину Лео Галлеру ни копейки. Потому что господин Лео Галлер, конечно, сразу же объяснит, за что получил деньги и — поскольку они у него есть — предъявит другие доказательства неверности Верены. Именно это и имел в виду господин Лео Галлер, когда писал первую расписку. Да вот только я этого не понимал.

10

Четверг, 12 января 1961 года. У меня свободна вся вторая половина дня, но я еду во Франкфурт не затем, чтобы встретиться с Вереной, потому как она возвращается только четырнадцатого. Я еду во Франкфурт, на улицу Кельтерштрассе на южном берегу Майна, чтобы поговорить с Геральдиной. О своем визите я предупредил по телефону.

— Госпожи Ребер нет. С вами говорит госпожа Бёттнер. (Бёттнер фамилия хозяйки квартиры — сказала мне прошлый раз Геральдина.) Что вам угодно?

— Я хотел бы сказать это госпоже Ребер или ее дочери.

— Ее дочь не встает. Она не может подойти к телефону. А госпожи Ребер нет, — я вам уже сказала, молодой человек! (Резкий, неприятный голос.) Может быть, вы соблаговолите сказать, что мне передать?

Я прошу, чтобы она соблаговолила передать Геральдине, что я заеду в четверг около пятнадцати часов.

— К ней не велено пускать.

— Я всего на несколько минут.

— Что ж, пожалуйста. Короткие гудки.

Вот что предшествовало визиту, который я собираюсь нанести.

В этот день, 12 января, мрачно и ветрено. Люди идут, наклонясь вперед. Снег с дождем хлещет в их угрюмые лица. Водители машин нервничают. Когда я перехожу мост Фриденсбрюкке, на меня чуть не наезжает парень на мопеде.

Дом, в котором сейчас живет Геральдина, стар. Квартира — на четвертом этаже. Я звоню. Дверь открывает невысокая дама и недоверчиво разглядывает меня.

— Извините за беспокойство. Геральдина сказала мне, что ее мать на некоторое время сняла эту квартиру. Я благодарю вас, что вы в отсутствие матери Геральдины заботитесь о ней, потому что…

— Что значит — сняла квартиру? Она сняла комнату! Проходите. Здесь темно, перегорела лампочка.

«Мать для меня сняла квартиру…»

А оказалось — всего лишь комнату, да и матери здесь нет. Узнаю Геральдину. Она постоянно лжет и преувеличивает…