По земле ходить не просто - Вениамин Лебедев

Проскакивая мимо остановившегося «тигра», он повернул башню и послал бронебойный снаряд в его борт. От танка отлетел большой кусок брони и изнутри вырвалось пламя. «А ты, оказывается, слаб в боках», — мысленно сказал Николай «тигру».

— «Пантера» слева! — отчаянно крикнул механик-водитель, круто бросая машину в сторону.

Николай оглянулся, и мороз пробежал у него по спине: его оплошность дорого обошлась экипажу. Подкравшаяся из-за батареи вторая «пантера» нащупывала стволом пушки борт «тридцатьчетверки».

Ожидая рокового удара, Николай резко повернул башню, но его опередили. Сквозь грохот выстрелов, рев моторов и лязг гусениц послышался тренькающий выстрел полковушки. «Пантера» вспыхнула, как спичка. На мгновение промелькнула голова артиллериста и скрылась за лафетом.

— Спасибо, друг! — крикнул Николай от души. Вторая «пантера» с оторванным стволом тоже горела. Потеряв еще три обычных танка, немцы отошли.

Чтобы не зарываться, Николай не стал преследовать их, повернул роту к балке, а оттуда, используя скрытые подступы, к месту засады. Когда танки были замаскированы, он послал четверых танкистов на помощь артиллеристам, а сам доложил по радио в штаб бригады: «Вынужден был вступить в бой с танками противника. Нами уничтожены «тигр», «пантера» и три танка старого типа. Вторую «пантеру» сожгли артиллеристы. У нас все благополучно»,

В штабе, видимо, не сразу поверили донесению и потребовали уточнить потери противника. После этого роте объявили благодарность.

Закончив переговоры со штабом, Николай вылез из танка, чтобы обойти экипажи. Из каждого люка на него смотрели улыбающиеся, счастливые лица.

— «Тигр»-то горит, товарищ капитан, не хуже бензобака.

— Бортовая броня у него на куски разлетается…

«А ведь рота прошла стадию формирования в боевых условиях, — подумал Николай. — И мне поверили. Пожалуй, в этом должно состоять счастье командира, а у меня нет этого ощущения. Только выводы для себя. Неужели я становлюсь стар? Или уже избавился от юношеского тщеславия?»

— Хорошо действовали, товарищи. Дружно. Если так будем и впредь воевать, никакие новые марки немецких танков нам не страшны, — ободрял он солдат, коротко подводя итог боя. — Все экипажи достойно дрались.

Вернулись посланные на помощь артиллеристам и доложили:

— Там никого нет… Раненого командира еще до нас, говорят, увел шофер. Там сейчас занимают оборону пэтээровцы.

Николай так и не узнал, что был свидетелем гибели родной батареи, где его сделали солдатом.

Немцам, несмотря на громадные жертвы, не удалось развить наступление. Правда, ценой огромных, невозместимых потерь они кое-где продвинулись, но это не было ни прорывом оборонительной полосы, ни тактическим успехом. Это скорее походило на вмятину в стене несокрушимой крепости, когда по ней бьют тараном: удары наносятся без конца, а на поверхности стены появляются только небольшие углубления. Таран бессилен против мощной преграды!

Батарея Андрея Куклина еще утром находилась на значительном расстоянии от переднего края, но уже к трем часам дня он не нуждался в наблюдательном пункте и в связи. Батарея отбивалась от наседающего противника прямой наводкой, и когда показались танки немцев, Андрей понял, что наступает критическая минута. Он отошел назад метров на тридцать и, сняв с головы пилотку, ударил об землю.

— Слушайте, братцы!

Наводчики, только что смотревшие в панораму, оглянулись назад и застыли, замковые задержали руки на рукоятках поршневых затворов, заряжающие так и остались стоять в обнимку с очередным снарядом, увидев своего командира в таком возбуждении.

— Товарищи мои!.. — крикнул Андрей. Многое хотелось сказать ему о долге солдата, о совместных прежних боях, о погибших товарищах, но вместо этого он поставил ногу на пилотку и отдал приказ — Дальше этой пилотки нет нам земли. Ни шагу назад! Стоять насмерть!

К орудиям Андрей вернулся ровным шагом, хотя мимо то и дело пролетали пули. Наводчик Василенко подал ему свою каску…

Противник стремился уничтожить батарею во что бы то ни стало. Атака следовала за атакой, а в промежутках между ними налетали десятки бомбардировщиков. Тяжелая артиллерия и вздохнуть не давала.

Вышли из строя Закир Мухаметдинов, затем Володя Казаков. Они были ранены почти одновременно. Из офицеров остался один Андрей. Судьба, казалось, берегла его для чего-то важного.

Расчеты редели. Выходили из строя и орудия, а Андрей бегал от одного расчета к другому, заменял выбывших, отдавал распоряжения об эвакуации раненых и подброске снарядов. Несколько раз взрывная волна сбивала его с ног. Он де помнил, когда и где потерял каску.

Когда появилась новая волна танков с «тигром» и «пантерой» впереди, у Андрея было одно неисправное орудие и неполный расчет. Он сам стал за наводчика и вступил в единоборство с «тигром». Рядом разорвался снаряд. Расчет погиб, а Андрея обожгло выше колена. Нога была оторвана.

«Ну вот и все!» — прошептал он, почти теряя сознание.

На мгновение возникло страстное желание доползти до разбитых снарядных ящиков, где лежали мертвые товарищи, и заснуть возле них, чтобы никогда больше не просыпаться.

Но откуда-то сбоку вырвался новый немецкий танк. Он двигался прямо на батарею. Это привело Андрея в бешенство. Как? Немецкий танк пройдет по орудиям, раздавит трупы погибших товарищей? И, может быть, какой-нибудь немецкий офицеришка будет стоять над ним, умирающим советским командиром, и еще усмехаться?

Превозмогая нестерпимую боль, Андрей попытался было доползти до хобота орудия, чтобы повернуть Пушку против «пантеры». Но сил не хватило.

«Мерещится», — решил он, увидев белые искры на лобовой броне «тигра», и тут же до него донесся знакомый рев моторов «тридцатьчетверок». Танки вылетели из кустарника сплошной лавиной. Впереди, изрытая огонь из ствола пушки, неистово мчалась командирская машина.

— Так их, ребята, так! — закричал Андрей, увидев пламя над «тигром», и потерял сознание.

Очнулся он от толчка. Кто-то перетаскивал его через канаву ползком.

— Куда? Куда? — закричал он, испугавшись, что его волокут в плен.

— Это я, товарищ старший лейтенант. Тарасов. Шофер ваш…

Андрей взглянул вверх и увидел красное, словно в крови, солнце.

— Почему бросил машину?

— Нет у нас машины. Разбомбили…

— Матюша… Матвей, оставь меня. Скоро немцы здесь будут. Спасайся сам. Уходи.

— Молчите лучше…

— Уходи. Приказываю.

— Совесть у меня хотите отнять? — закричал Тарасов. — Подлецом приказываете быть? Вы из меня человека Сделали, а теперь в душу наплевать хотите и себя благородным показать? Молчите лучше. Не учите бросать товарища, командира.

Андрей не ответил. Он снова был без сознания. А Тарасов, подбодряя себя руганью, продолжал тащить своего командира.

В сумерках у шоссейной дороги бронетранспортер подобрал обоих. Когда их уложили на носилки, они в бреду продолжали уговаривать друг друга крепиться.

Закончилась историческая битва на Курской дуге. После освобождения Орла и Белгорода в Москве прозвучали первые залпы салютов в честь победителей, а на фронтах от Невеля до Азовского моря шло грандиозное летнее наступление.

Гвардейская танковая бригада Белова после боев на Курской дуге была брошена на север, к Смоленску.

В связи с большими потерями в личном составе и в технике бригаду вывели на отдых и переформирование. Боевые подразделения были размещены в лесу, а штаб основался в четырех километрах, на месте бывшей деревни.

Полковник Белов, направляясь во второй батальон, взял с собой рапорт помощника по продовольственному снабжению об отказе капитана Снопова представить отчетность по сухим пайкам.

Еще до боев под Курском всем экипажам был выдан неприкосновенный запас на пять суток. Как и положено в армии, расходовать его можно было только с разрешения командира. Конечно, в таком продолжительном сумасшедшем бою, когда смерть все время была рядом с каждым экипажем, никто не думал об энзе: ели то, что под руки попадалось. Никто не мог сказать потом, были распоряжения со стороны офицеров расходовать пайки или нет, тем более, что больше половины офицеров выбыло из строя.

Командование и интендантство прекрасно понимали, что от солдата, который чудом уцелел, нечего требовать какие-то пайки, поэтому требовали только акты о их списании.

И вот — мальчишеское упрямство командира второго батальона капитана Снопова… Отказался представить акты.

По дороге в батальон полковник думал о Снопове. По документам выходило, что этот офицер знал в своей жизни бурный подъем по службе, что было у него потом какое-то недоразумение, которое привело его даже к снижению в должности. В чем тут дело, полковник так и не мог понять. Поговорить по душам было некогда, да и Снопов держался как-то настороженно. Первое время и сам полковник был к нему чуть несправедлив. Это, видимо, чувствовал Снопов и никогда не выходил из рамок официальности.