По земле ходить не просто - Вениамин Лебедев

Со средней полки на Дедушкина смотрел молодой смуглый старший лейтенант с лукавыми глазами. Кожа на его лице была водянисто-прозрачная — явный признак долгого лежания в госпитале.

—  Свободного места вам не найти, товарищ капитан. Пристраивайтесь ко мне. Отдыхать придется попеременно. Как-нибудь уж промаемся. Часа через три сосед наш сходит… Его место забронируем для вас. Далеко едете?

—  Домой. На Урал.

—  О, земляки, стало быть. Я тоже туда. Давайте знакомиться. Старший лейтенант Куклин. Звать Андреем.

Назвав себя, Дедушкин спросил;

—  На побывку? В отпуск?

Прежде чем ответить, Куклин поднял обрубок ноги.

—  Отвоевался я. Оттяпали мою ходовую часть. Даже в обоз не годен. Одним словом, обкорнали меня прилично.

Куклин не жаловался, а говорил даже с какой-то добродушной насмешкой над собой. Он не искал сочувствия, а констатировал неприятный факт. Это понравилось Дедушкину. Такие не бывают в тягость другим.

—  Где вы там жили?

Куклин назвал район нового завода и пояснил:

— До Халхин-Гола я работал на заводе. Учился в вечерней школе. А потом на Восток. В финскую тоже успел. И сейчас вот топал по земле, пока не попал на Курскую дугу. Там и закончилась моя служба. Теперь не знаю, где буду работать и жить. У станка мне не устоять.

— А если поступить учиться в институт?

—  Сам об этом все время думаю. Да вот боюсь: с иностранным языком у меня плохо. В школе учил английский… Ну да за эти годы все перезабыл. На фронте нахватался немецких слов, но ведь от них преподаватели шарахаться будут. Надо же быть такому ослу..; Ведь была у меня прекрасная возможность учиться хоть немецкому, хоть английскому. Со мной служил земляк мой Коля Снопов. И английский и немецкий прекрасно знал. У него правило было: в любой обстановке в день хотя бы десяток иностранных слов выучить. И знаете, добился прекрасных результатов.

—  Как, как вы его назвали? Коля Снопов? — переспросил Дедушкин.

—   Вы его знаете?

— В институте вместе учились.

—  А я с ним до конца сорок второго был вместе.

—  Жив он сейчас? Где он?

—  Теперь он майор. Танковым батальоном заворачивает. Человек он замечательный и боец великолепный. Большую школу прошел. Был командиром батальона, в пехоте, потом его перебросили в тыл к немцам. Неудачно приземлился с парашютом и попал в плен. Партизаны его чуть не с виселицы стащили. Там партизанским батальоном командовал, а когда вышел из тыла противника, наградили орденом Ленина. Но нашлись гады, стали к нему придираться. Как же, в плену был. Чуть вовсе не погорел. Потом уже в танковой части оказался. Толковый парень.

Куклин спустился с полки и предложил:               

—  Ложитесь-ка, товарищ капитан. Видать, вам тоже изрядно досталось. А я пока приму вертикальное положение. Поговорим позже. Ехать нам еще долго.

Дедушкин не стал отказываться. Трудно было человеку, который до сих пор носил в себе десятка два осколков. Он забрался на полку и уснул под убаюкивающий стук колес.

Проснулся он поздно.

Куклин лежал на соседней средней полке с открытыми глазами. На лбу его пролегли глубокие морщины. 

— Не спится? — осторожно спросил Дедушкин.

—  Не спится. Боюсь явиться домой в таком виде. Отца-то нет. Работал мой старик на заводе, по неделям не выходил из цеха, так у станка и скончался. А вот мать… Как она вынесет несчастье с сыном? Писать я об этом ей из госпиталя не смог… Побоялся. Письма острее понимаются, чем слова.

—  А вы зря это. Мать все равно рада будет. Ну инвалид, ну без ноги. Да ведь живой! Это для матери, в конце концов, самое главное! Женаты?                      

—  Нет.

— Это хорошо. А то еще как встретит жена, особенно молодая!

— Это-то верно, — усмехнулся Куклин. — Да у меня хуже получается. Заночевали мы как-то с Колей Сноповым в одной деревне под Москвой. Познакомился я там с хозяйской дочкой. Она тогда только что окончила среднюю школу. Начали переписываться… Потом еще удалось два раза побывать у них. Иногда я в письмах даже обижал ее. Правда, не со зла, а по дурости. А писем ее я ждал каждый день. Вроде как единственный близкий человек была мне. Других знакомых у меня не осталось. Растерял за эти годы… Да, собственно говоря, какая дура будет ждать такого лоботряса, как я? Когда под Курском оторвало ногу, решил не писать. Зачем мутить голову такому созданию, если сам не человек, а только четыре пятых? Пусть найдет себе другого, здорового. А я проживу как-нибудь, раз уж так случилось. Ну вот. В госпитале я начал уже поправляться. К осени стал выходить на улицу. Сижу я однажды на террасе в коляске и до того на душе паршиво: даже, думаю, письмо некому написать. Душу излить. И вдруг смотрю: идет с нянечкой моя ненаглядная. От неожиданности глаза на лоб полезли. Знаете, какие нынешние девушки. Разыскала ведь меня через Наркомат Обороны. Закатился колобок ко мне… И ведь не плакала, не жалела, а только выругала за то, что я перестал ей писать. Словно со мной ничего не случилось. Если бы она меня жалела, я бы прогнал ее. В Ногинске это было. Там она прожила три дня. Хорошо было! Потом еще четыре раза приезжала. Дома родителям заявила, что выходит за меня замуж. А там шум, слезы… Но упрямая девка оказалась. Сказала: если родители не соглашаются — все равно не послушается. Вот мы и договорились с ней: я поеду домой, подготовлю мать, а весной она приедет. Ей богу, отчаянная головушка. Ну на кой черт такой девушке нужен калека? Она же красивая. Безногий инвалид… и Таня! Сам не представляю, как это будет. Ей ведь танцевать нужно.

—  Скажи, — осторожно начал Дедушкин, переходя на ты. — Тебе-то самому хочется, чтобы она приехала? Мог бы прожить без Тани?

Куклин помял между пальцами папироску и закурил.

—  Не умру, конечно. Не такой я человек… Если бы она плюнула на меня, я бы считал это совершенно нормальным: так и должно быть. Только мне без нее жизнь не в жизнь.

—  Ну вот видишь. Так почему же ты думаешь, что она без тебя может?

Куклин задумался. Морщины на лбу исчезли, но грудь его порывисто поднималась и опускалась.

Чтобы не мешать ему думать, Дедушкин замолчал и сделал вид, что задремал.

У него не было никакого желания идеализировать Куклина, но он верил ему, как солдат солдату. Этот старший лейтенант, прошедший такую большую боевую жизнь, не будет спекулировать своим положением инвалида, не будет отравлять жизнь окружающим бесконечным нытьем. Жить, конечно, человек с таким характером, как у Куклина, едва ли будет в полном достатке, тем более в такое время. Не будет он искать легких путей для достижения благополучия. Это ясно. Но люди оценят это и будут уважать.

Через сутки пассажирский поезд прогромыхал по мосту на Каме и скоро остановился у вокзала.

В обычной суете встреч и провожаний никем не замеченные, из вагона спустились на перрон Дедушкин и Андрей. Андрей шел на костылях. У обоих за спинами были обыкновенные зеленые вещевые мешки.

Перед выходом на привокзальную площадь они, не сговариваясь, остановились и огляделись.

Город, залитый утренним солнцем, казалось, звал и манил их к себе.

Они спустились по каменной лестнице на площадь и двинулись к трамвайной остановке. 

Глава восьмая

В июне сорок четвертого года танковая бригада, в которой служил Николай, теперь уже майор, была подтянута под Витебск, где зимой велись ожесточенные бои, правда, не совсем удачные.

Начало года ознаменовалось большими событиями на всех фронтах. В январе и феврале части Ленинградского и Волховского фронтов разгромили немцев под Ленинградом и Новгородом. Вслед за этим была освобождена Правобережная Украина. Мощные удары советских войск один за другим следовали от Петрозаводска до Одессы. Военные действия переносились на территории союзниц Германии.

Со дня на день ждали приказа о наступлении войск Третьего Белорусского фронта. Во время ночного марша бригады к реке Лучесе получено было известие, что шестого июня англо-американские войска наконец-то высадились в Нормандии.

Гвардейская бригада перед наступлением была остановлена недалеко от станции Лиозно.

В разгар подготовки прорыва обороны противника Николай вышел на передний край вместе с командирами рот и взводов. Познакомив офицеров с обстановкой в предполагаемой полосе действия батальона, он отправил их обратно, а сам задержался с командиром стрелкового батальона. Только вечером ему удалось освободиться и отправиться в батальон.

Чтобы сократить путь, Николай пошел по лесу и оказался в расположении артиллерийской части. Часовые его задержали. Пришлось подчиниться.

Его привели к командиру полка.

—  Постой! Постой! Ты разве жив? — поднялся навстречу ему невысокий плотный полковник. — Я же думал, что ты погиб под Прохоровкой. Сам видел, как твой танк сгорел. Потом людей посылал к нему, а там один пепел. Поминки по тебе справили мои ребята…