Журналист - Андрей Константинов

— Спокойно, Андрюша, спокойно. Расслабься, все будет хорошо. Все уже хорошо.

Обнорскому показалось, что он окончательно сходит с ума, потому что руки невидимок развернули его лицом к Роману Константиновичу Сектрису, старшему группы пехотной школы. Полковник смотрел на Андрея с легкой полуулыбкой, чуть склонив голову набок. Обнорский резко зажмурился и снова открыл глаза — Сектрис не исчез, он хмыкнул и сказал:

— Успокойся, все нормально. Все уже кончилось. Психовать не будешь?

Обнорский качнул чугунной головой, и державшие его руки разжались. Андрей оглянулся — четверо мужчин европейской внешности молча привязывали Кукаринцева обратно к креслу. Рот Куке залепили широким лейкопластырем, но, судя по открытым вытаращенным глазам, Демин был в сознании.

— Пойдем, Андрюша, — тронул Обнорского за рукав Сектрис и первым пошел в глубь подвала, где в самом темном углу была открыта маленькая пластиковая дверь, через которую по пологой лестнице полковник вывел Андрея, шагавшего как в гипнотическом сне, в сад виллы…

В саду было уже совсем темно, еле слышно шелестели апельсиновые деревья, клонясь к земле под тяжестью еще зеленых плодов…

— Курить будешь? — спросил Сектрис. Андрей машинально кивнул и молча взял из протянутой пачки сигарету. Полковник явно ждал каких-то вопросов, и Обнорский, сделав несколько глубоких затяжек, действительно спросил его:

— Значит, вы все знаете?

Роман Константинович улыбнулся — сейчас он совсем не был похож на дураковатого предпенсионного дедушку, каким всегда казался Обнорскому.

— Все, Андрюша, знает только Господь Бог. Так что все мы знать не могли, но, скажем так, кое-что контролировали.

— Контролировали? — тупо переспросил Обнорский. — Вы из Комитета?

Сектрис улыбнулся с еле заметной лукавинкой, впрочем, в его улыбке не было насмешки — так улыбаются сильные, добрые взрослые наивным, детским вопросам.

— Ты полагаешь, что в нашей стране других спецслужб, кроме Комитета и ГРУ, нет? Все очень сложно, Андрюша. Все действительно очень сложно, гораздо сложнее, чем ты думаешь. И конечно, ты понимаешь, что я многого тебе сейчас объяснить не смогу. Потому что операция, в которой ты оказался задействованным, касается вопросов коррупции на самом высоком уровне. На самом высоком.

— Коррупции? — переспросил Андрей.

— Да, Андрюша, к сожалению, коррупции. Поэтому ты должен понять — мы не можем себе позволить пока еще очень многого. Видишь ли, когда дело касается таких высокопоставленных лиц, как в нашем случае, это неизбежно затрагивает уже и интересы всего государства в целом… И чтобы не провоцировать ненужные скандалы и потрясения в умах, мы вынуждены действовать… э-э… не совсем традиционными методами. Но мы делаем это не для собственной забавы, а для блага государства.

Обнорский несколько раз кивнул. Впрочем, если б он уже совсем отошел от шока, вряд ли смог бы понять все до конца.

— А где Сандибад и его люди? — спросил Андрей полковника.

— Сандибад просил передать тебе привет. Он надеется, что ты все поймешь правильно. Ему пришлось срочно уехать — сам понимаешь…

Андрей вздохнул и закрыл глаза. Господи, ну каким же он был дураком… Правду сказал Кука — он действительно всего лишь дилетант и дурак с налетом романтического флера… Словно услышав мысли Обнорского, Сектрис похлопал его по плечу:

— Я понимаю, тебе нелегко сейчас, сынок. Но ты хорошо держался. Мы даже не ожидали. В общем, ты молоток.

— Молоток? — усмехнулся Обнорский. — Скорее уж просто кролик. Баран на привязи.

— Зачем же так, — укоризненно покачал головой Сектрис. — Бараном тебя назвать как раз трудно… Сделать то, что ты смог, без специальной подготовки, практически в одиночку… Это, я тебе скажу… Так что никакой ты не баран и не кролик.

— Да? — вздохнул Андрей, отводя взгляд. — А кто же я для вас, товарищ полковник? Сектрис снова улыбнулся:

— Как это ни банально прозвучит, ты настоящий офицер и гражданин, Андрюша. И еще — ты оказался настоящим другом для своего Ильи.

Обнорский поднял голову и глянул полковнику прямо в глаза.

— Роман Константинович, если вы с самого начала знали о смерти капитана Новоселова, почему же не предотвратили? И почему Илью продолжают считать самоубийцей?

Сектрис вздохнул и спрятал улыбку.

— Я же объяснил тебе. Во-первых, мы далеко не все знали. Нам еще только предстоит многое узнать. И во-вторых, есть еще и интересы государства, которые мы должны соблюдать, несмотря на свои личные эмоции.

— А разве жизнь и честь офицера — это не государственные интересы? — не опускал взгляда Обнорский.

Сектрис покачал головой и дотронулся до руки Андрея.

— Не будем сейчас спорить. Возможно, у нас еще найдется время обо всем подробно переговорить. Сейчас тебе нужно просто расслабиться и прийти в себя. И еще — тебя очень хотела видеть Лена. Она ждет — сейчас тебя к ней отвезут.

Трудно уже было чем-то удивить Обнорского, но полковник, словно классный факир, приготовил ему все-таки сюрприз под занавес.

— Стало быть, она тоже на вас работает? — севшим голосом спросил наконец Андрей. Полковник нахмурился:

— Лена работает не на нас, а на государство. Она наш сотрудник, офицер, и выполняла свою задачу. Скажу больше — она была твоим ангелом-хранителем. Ну да вы сами обо всем поговорите. Не нужно ершиться, Андрюша. Ступай, машина ждет тебя у ворот. А у меня, прости, еще очень много работы.

— Не верю я в ангелов, товарищ полковник. А тем более — в хранителей.

Сектрис, не ответив, повернулся и пошел к вилле. Обнорский долго смотрел ему вслед, а потом направился к воротам.

В машине, которая везла Обнорского к аэрофлотской вилле, сидели, кроме него, двое — смуглый водитель, лица которого с заднего сиденья Андрей разглядеть не сумел, и крепкий русоволосый парень лет тридцати, с физиономией типичного комбайнера, словно сошедшего с плаката: «Весь убранный хлеб — в закрома Родины!»

«Комбайнер» хлопнул Обнорского по плечу и сразу начал рассказывать какие-то бородатые анекдоты словно старому приятелю, с которым ехал на пикник. Андрей на его шуточки не реагировал. Закрыв глаза, он пытался, как выражался когда-то Илья, «собрать мысли в кучу». Картина получалась безрадостной. Обнорский-то думал, что ведет самостоятельное расследование причин гибели Ильи, ломал голову, отыскивал следы, воображал себя гончей, бегущей за неведомый зверем, а что оказалось? Следы, которые он якобы находил, просто подсовывали ему под нос те, кого сама по себе смерть Новоселова не волновала — им нужно было «государственные интересы» защищать… А он радовался, как дурак, что все так хорошо получалось, великим сыщиком себя возомнил… И ведь чувствовал же, что не так что-то, слишком уж много совпадений было, слишком ему везло… Андрей вспомнил, как «удачно» послал его со Шварцем в Азизию референт, как несколько вечеров подряд допрашивал его особист, не давая времени для колки Зятя… Специально ведь, наверное, притормаживали тогда, аккурат до прилета Ратниковой… Лена… Вспомнив, кем она стала для него за эти месяцы, Обнорский даже зубами заскрипел от злости на самого себя…

Андрею вдруг пришло в голову, что его, возможно, везут вовсе не к Лене, а на какой-нибудь пустырь, а там просто убьют… Утром трипольская полиция обнаружит очередную жертву ночного разбоя… От этой мысли Обнорскому стало зябко, но он постарался собраться и начал внимательно следить за своими спутниками-провожатыми. Они, однако, вели себя абсолютно спокойно: шофер не отрываясь смотрел на дорогу, а «комбайнер», видя, что Андрею совсем невесело, перестал шутить и сказал серьезно:

— Не переживай ты так, старик, и на меня не дуйся. Я ведь не топтуном за тобой поставлен… Знаешь, если откровенно — «директор» тебя уважает, говорит, что все у тебя еще впереди…

Машина уже подъезжала к аэрофлотской вилле, она остановилась у самых ворот, и Андрей взялся за ручку дверцы.

— Спасибо за откровенность.

«Комбайнер» пожал плечами и крикнул вслед Обнорскому:

— Карета будет тебя ждать!

Обнорский, не ответив, направился прямо к гостевому домику, в котором против обыкновения горел свет. Андрей вошел не постучав, и навстречу ему сразу бросилась Лена, ждавшая его в гостиной.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — гаркнул ей в лицо Обнорский, вытягиваясь по стойке «смирно». Лена заглянула ему в глаза и, не заметив в них веселой дурашливости, вымученно улыбнулась:

— Ну зачем ты так, Андрей…

— Что? — продолжал куражиться Обнорский. — Неужели ошибся? Неужели уже майор?

Ратникова поднесла руку ко рту, и лицо ее исказилось, как от сильной боли.

— Андрюша, не надо так…