Бойся мяу - Матвей Юджиновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Злобный кот наступил на него. Несильно, припрятав когти. Однако не сбежать.
Вода, дед, портал в полу – все это пронеслось в голове. Все это бессмысленно. Бесполезно, когда ты не можешь даже встать, не можешь вдохнуть. Когда не можешь плюнуть, в конце концов, потому что в горле сухо, и слезы испарились навсегда.
Черный Мяук, довольно скалясь, склонил к нему голову. Кроваво-красные угли в бездонных глазницах вспыхнули. Чернильная капля соскользнула и шлепнулась Жене на лицо. Горячая и слизистая. Он стал отплевываться, мотать головой. Затем зажмурил глаза. Так лучше. Нос задыхался от вони. Послышался звон металла, упавшего на пол. А затем в голове раздалось:
– Спасибо, что вернул меня в мой дом, чужак. Но это не исправит твоего решения его же предать огню. Полукровка вкуснее прочих душ. И вы оба прекраснее всех, чужаки, кто пропал в моем пламени. И потому гореть вам вечно.
«Да иди ты!» – хотелось ответить. Чтобы хоть последнее слово оставить за собой. Зачем-то всплыли слова дедушки: «Ты его уже одолел». А следом собственные – он ведь еще даже не целовался ни разу. А как же хочется – бессмысленно это скрывать – как хочется обнять Русю и зацеловать!
Женек распахнул глаза. Мяук готов был снова лизнуть его. Он задергался, заметался. Лапа придавила сильнее. Но рука, бешено шарившая по полу, успела что-то нащупать.
Бог приоткрыл пасть, и раздался дикий вопль. А в следующий миг – сильный треск. Голова Мяука как-то дернулась. Огонь в глазах сжался. И она стала оседать.
Женя немедля вскинул руку: обожженную, укрытую расшитой повязкой и сжимающую кинжал – кошачий коготь. Обхватил второй рукой и что есть сил и злости вогнал коготь Богу промеж глаз.
Вспыхнувший было огонь в глазах угас. И угольки стали медленно меркнуть.
Голова Мяука завалилась на бок и медленно легла. А Женек увидел сидящую в ее макушке дощечку. Он узнал в ней вырванную с гвоздями ступеньку. А затем узнал и торчащие алые уши. В паре метров от него катался по полу, потирая колено, Митя.
– Митян! Вот ты его приложил! – примчался, прихрамывая, Коля. – Как спрыгнул, как полетел и – на, по башке! Хрясь!
Женя кое-как, постанывая от боли в животе, выполз из-под ослабевшей лапы. Полежал, отдышался, тронул живот. Футболка была мокрой, теплой, но кровь, кажется, уже особо не струилась. Наконец, со второй попытки он поднялся и доковылял до друзей:
– Прикрыл так прикрыл! – попробовал присвистнуть. Не получилось.
– Ловля на живца. Это называется… – глянул Митька снизу. – Отец рассказывал.
– Первая охота – и такой улов, – покачал головой Женек и помог ему встать.
Густую серость комнаты вдруг озарила молния. Такой же вспышкой зажглась мысль – Время! Руся! Скорее!
Общая на троих мысль. Потому что уже в следующую секунду Рыж взмахнул киркой и вогнал ее в грудь Мяука. Дергая ею, разодрал остатки горелой кожи и мяса между ребрами. Из разреза дыхнуло жаром. Погодя чуть-чуть, он все-таки всунул туда руку, уперся.
– Не достаю, – процедил сквозь сжатые зубы.
Женя вцепился в край ребра и потянул в сторону. На каждом вдохе втягивал в себя золу и пепел опаленных волос. Под пальцами хлюпало что-то липкое, пупырчато-колючее. Митя поспешил сделать то же, навалился на другое ребро.
Щель расширилась. Коля нырнул рукой глубже, прижавшись лицом к горелому.
– Есть! – крикнул он, чуть присел. – Сейчас… Ага, да, давай.
Прошло секунд десять, и он, отступая назад, вытянул в разрез тоненькую ногу по колено.
– Держите, держите, пацаны… Сейчас…
Залез снова и нашел вторую ногу. Взявшись за них, потянул было, как в глубине, под ребрами, стал разгораться из кроваво-алого в рыжий огонь.
– Черт! – испугался Женя.
– Срань! – выругался зло Митя.
Рыж тянул, тяжело дыша. Менял хватку, потому что ноги проскальзывали. А затем на уровне таза и вовсе застряли.
– Да ё-моё! Блин! – вырвалось у него. Бурлящим золоченным клубком огонь нарастал и раскалялся.
Хотелось кинуться Кольке на помощь, взяться вдвоем и вырвать Русю из костлявой груди. Или метнуться и врезать Мяуку по макушке снова.
– Поверни боком! – крикнул Женек вместо этого. Руки устали. Край ребра сделался острее. Воздух горячее.
Коля завозился. Не сразу догадался затолкать ноги немного назад. Наконец повернул на бок. И тут ребро выскочило из рук Жени. Не удержал свое и Митя.
– Эй! Тяните!
Они взялись за ребра. Женек рванул. Не может быть, чтобы сил не осталось совсем! Однако кость не поддавалась. Ни на миллиметр. Что-то держало его железно. Женя глянул на Митьку. Растерянный, напуганный, тот тоже это осознал.
– Не выходит! Не выйдет… – процедил Женя, отпустил ребро. – Он возвращается.
Рыж схватил кирку. И, выцеливая, принялся бить широким лезвием по ребру.
Блеснула молния, искрой сверкнув в металле. Лезвие вреза́лось в кость с тупым звуком, пружинило, отскакивало. Ребро оставалось невредимым.
Раскаленный клубок превратился в огненный шар. Он вращался, набирая обороты. Язычки трепетали и жаждали кого-то ужалить. Донесся гром. И больше не смолкал, поселившись в темном нутре Мяука.
Краем глаза Женек уловил движение. Обернулся.
Лапа выпускала когти. Стена высветилась рыжим. Огонь разгорался и в черноте глазниц.
Коля выбился из сил. Женя взялся за рукоятку кирки:
– Есть идея. Дай.
Рыж посмотрел на него… с надеждой. И отпустил рукоятку. Женек рванул с ней к окну.
Дождь лил вовсю. С каким-то мирным, словно из другой реальности, звуком барабанил по земле и дереву, рассыпался в траве. Соседнюю деревню и остановку в конце дороги между тем заливало солнце. Женя, молясь, чтобы получилось, высунул кирку в окно. Тут же десятки капель друг за другом врезались в металл. Он досчитал до пяти.
Раз – два – три – четыре – пять.
Вернул кирку обратно. Вода стекала по оружию.
Получилось!
Секунду спустя он подлетел к ребятам – они пытались вытащить Русю вдвоем. Пламя распалилось так, что было видно – это она.
Еще секунда – и он махнул киркой. С треском лезвие пробило кость. Показалось, Мяук дернулся. Он ударил еще. И ребро переломилось. Вставил кирку поперек, рванул – кость выскочила. Он врезал по ней. Половинка ребра отлетела на пол. Тут же парни вытянули Русю. Митя, нырнув в дыру, осторожно прижал ее руки к телу, и вместе с Колей они окончательно вырвали ее из груди Мяука.
Насколько все плохо, было не ясно. Тело чернело сажей, однако кожа выглядела невредимой – ни сильных порезов, ни глубоких ожогов, – и она
