Журнал «Если» 2008 № 12 - Алексей КАЛУГИН

—   Настукайте и мне пятьдесят граммов, – наконец решился Константин.

Напиваться он не собирался, но от украинца исходила такая разгульная бесшабашность, что одной рюмкой дело не ограничилось. Вскоре они перешли на «ты», и беседа стала еще более оживленной. Выяснилось, что в экспедиции каждый участник, кроме своих основных обязанностей, выполняет несколько дополнительных. Остап, палеонтолог по образованию, занимался также разведкой территорий и поиском других руин омни, но одновременно с этим был ответственным по кухне и поддерживал связь с двумя другими группами археологов. На рыжей Адели, помимо научных изысканий, висел мед-блок. Но больше всего Севрюгина поразил пилот О'Райли, который по основной профессии оказался экзобиологом. Причем Журибеда говорил о нем весьма уважительно и называл «светлой головой». На вопрос о юноше с необычной татуировкой Журибеда безнадежно махнул рукой.

– Полишка? Бедный хлопчик. Сын нашего атамана. В компьютерах шарит – будь здоров, но вот ИНФлюэнция его, да и батькины причуды…

– Неужто родной сын? – подался вперед Севрюгин.

—   Та ни – приемный. В том-то и беда, – Остап поднял рюмку, повертел в коротких-пальцах, поставил на стол. – Жинка Гогина его в Зоне подобрала. Полин супругу доктора за мать считает. Лететь, говорят, не хотел. Но отец остаться не позволил.

—   Прямо чудовище какое-то, – хмыкнул Севрюгин, вспоминая рассерженного бородача.

—   Да как сказать, – Журибеда покачал большой белобрысой головой. – Гоги, конечно, человек непростой. Что называется, «с прошлым». Здесь ты лучше меня, наверное, знаешь. А специалист он, каких мало – это точно!

То, что на предложение Остапа «заспивати» ему удалось ответить вежливым отказом и пойти-таки спать, Севрюгин всерьез считал большим личным достижением. Когда он наконец выбрался из столовой, подгоняемый протяжным «Горела сосна…», ослепительный полдень давно уже смягчил свой нестерпимый блеск и склонялся в сторону ясного, бархатного вечера. Из темной киновари леса доносились веселые голоса. Очевидно, это загадочные Яковы и Хенки возвращались «кемарить» в лагерь прямиком из колодца. Севрюгин хотел было остаться и посмотреть на этих чудных зверей, но потом решил, что здоровый крепкий сон сейчас куда важнее новых впечатлений.

Когда Константин очнулся, помещение заливал странный зеленоватый свет. Он проникал сквозь распахнутый настежь вход. «Становлюсь похожим на местных обитателей. Забываю дверь за собой прикрыть», – сокрушенно подумал Севрюгин. Странное дело, голова у него совсем не болела. Это было даже как-то обидно, учитывая, какое количество «Первопрестольной» они с Остапом уговорили. Константин шагнул наружу и тут же почувствовал легкое покалывание в левой ягодице. Значит, инъекция. Умная кровать оценила его состояние и оперативно разделалась с грядущим похмельем.

– Надо завести такую же дома, – проворчал Севрюгин. Направляясь по тропинке к обрыву, он безуспешно пытался вспомнить название местного спутника.

Источником сияния, как выяснилось, была вовсе не луна. Светился океан. Тысячи фосфоресцирующих морских организмов поднимались на поверхность. Светляков становилось все больше, и вот от самого крупного скопления огней отделился и устремился к небу светящийся шар цвета спелого лимона. Чем выше возносилась сфера, тем слабее становилось свечение, но к небесам уже стартовали все новые и новые снаряды, наполненные лимонным огнем. У Севрюгина возникло ощущение, что он стал невольным свидетелем какого-то скрытого, запретного ритуала. При свете дня параллели с земными пейзажами напрашивались сами собой, но вот наступила тьма – и перед наблюдателем открылся истинный лик планеты. Словно все показания зондов и заключения комиссий о полном террасоответствии были фикцией.

Свет, источаемый огненными сферами, походил на искусственный, и от этого казалось, будто все вокруг: море, камни, растения и даже смутные громады дальних утесов – помещено в колоссальный ангар, эдакую титаническую съемочную площадку. Ассоциация получилась настолько убедительной, что Константин всерьез стал оглядываться вокруг в поисках нервного человека с рупором в руке: направо – узкая полоска скального уступа, едва поблескивает за рощей одоли-товый бок катера; позади – светлая нить тропы, белеют крыши палаток; слева – плоский, лишенный почвы карниз, каменный фронтир между твердью и бездной. Севрюгин вздрогнул.

В отдалении, на самом краю обрыва, кто-то стоял. Меркнущее лимонное зарево едва освещало неподвижную фигуру, черный нарост, нарушающий равномерность пустынного берега. «Наверное, это кто-нибудь из археологов», – решил Константин. Он хотел окликнуть неизвестного собрата по ночным прогулкам, но отчего-то не решился, а вместо этого развернулся и едва ли не бегом двинулся к палаткам. На сей раз полог он закрывал с особой тщательностью.

Раскоп представлял собой сложную систему углублений с ровными краями и четко обозначенными углами. На дне вместо базальтового основания располагалась необычная структура, больше всего напоминающая сеть окаменевших кровеносных артерий. В одной из выемок копошился Аркаша. Блестящая поверхность корпуса долговязого унибота оживилась тремя десятками манипуляторов. Каждая суставчатая конечность занималась своим делом, разрабатывая, зачищая и фотографируя срез на разных уровнях. Доктор Гогенгейм метался вокруг углубления, время от времени хищно бросаясь вниз, и отдавал короткие сердитые команды Полину. Мальчик расположился на краю выработки, спрятав свою пышную каштановую шевелюру под невероятных размеров соломенной шляпой. Перед молодым человеком плыли в воздухе светящиеся символы голографичес-кого интерфейса.

Поглощенные работой отец и сын не замечали присутствия Константина, и он медлил, не желая вмешиваться в процесс.

Солнце припекало. Над землей и скалами колыхалось мутное марево. В небе над раскопом лениво проплывали ящерицы.

Адель появилась неожиданно, словно из-под земли, а точнее, из ближайшей траншеи. В пользу этого говорила запыленная одежда. На плече девушки висел небрежно свернутый в трубку инженерный планшет экраном наружу. По поверхности тубы плыли стайки символов омни вперемешку с общеупотребимыми литерами лингво вульга-рис – похоже, Адель занималась переводом.

—   Работаете, мальчики? – девушка, милая, улыбчивая, веселая, словно и не было вчерашней истерики, остановилась на краю углубления и с любопытством посмотрела вниз. – Что-нибудь есть?

—   Глухо, совершенно глухо! – из отверстия появилась взъерошенная шевелюра Гогенгейма. – Горизонты безмолвствуют. Никаких культурных отложений.