Остров в огне - Луи Буссенар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для Фрикет и матроса это было просто, а вот для полковника и его сестры — почти невозможно. Раненые из войска противника жили в госпитале как в настоящей тюрьме — за высокими стенами с плотно закрытыми воротами и часовыми на каждом шагу.
Благодаря Фрикет в самом госпитале Карлос и Долорес пользовались относительной свободой. Но им категорически запрещалось иметь хоть малейшую связь с внешним миром. А время поджимало.
Мариус был постоянно в курсе всех дел, он проведал, что вскоре в Европу должны отправить группу пленных. Несколько позже сообщили об этом и Фрикет, но так, что вызвали у нее возмущение. Вот что произошло.
Часов в шесть, когда уже спускались сумерки, с моря потянуло ветерком и спала жара, от которой дышать было нечем, девушке захотелось немножко проехаться в коляске по проспекту Прадо. Такое развлечение Фрикет позволяла себе крайне редко. Она говорила тогда: «Пойду приму маленький стаканчик кислорода». Девушка направилась к выходу с территории госпиталя, собираясь остановить типичный для Гаваны экипаж — весьма странное сооружение с четырьмя огромными колесами, прозванное «летучкой». И вдруг часовой крикнул: «Выход запрещен!» В госпитале все знали и любили отважную француженку. Она пользовалась полной свободой. Решив, что солдат не разглядел или ошибся, она продолжала идти. Но тот еще громче заорал свое: «Выход запрещен!»
Мадемуазель Фрикет была уж так устроена, что любой необоснованный запрет вызывал у нее непреодолимое желание сделать все наоборот. Естественно, она даже не замедлила шага, решив непременно вырваться на улицу. Не церемонясь, даже нахально, страж преградил путь штыком, зло повторяя хамским тоном: «Эй! Ты там!.. Выход запрещен!»
— Этот кастильский вояка здорово похож на попугая, — сказала девушка как бы в пространство, натянуто улыбаясь, и, побледнев, резко добавила: — Я что же, по-вашему, пленница?.. У друзей?.. У тех, кто мне многим обязан… Я иностранка! Француженка!
Тогда, вспомнив о полковнике Вальенте и его сестре, она вздрогнула: вдруг теперь не удастся им помочь при побеге? Неужели нас выдали?.. Неужели кто-то узнал о плане побега?.. Так… Надо все разузнать, что-то предпринять.
Прекрасно понимая, насколько бесполезно вступать в перепалку с выполняющим приказ нижним чином, она вернулась и сразу пошла к главному врачу. Тот держался крайне учтиво, хотя явно чувствовал себя не в своей тарелке. Кратко изложив факты, Фрикет заявила:
— А теперь мне нужно выйти с территории…
— Сегодня это невозможно, мадемуазель, — ответил доктор.
— Почему невозможно? Почему именно сегодня?..
— Распоряжение начальника гарнизона: выход из госпиталя запрещен.
— Я должна…
— Выход запрещен для всех…
— Ну я-то не все!
— И запрещен до полудня завтрашнего дня, мадемуазель.
— Да почему же? Скажите, почему? Я хочу знать… Это совершенно неоправданное превышение власти… Ведь я не солдат… Я иностранка… Подобный приказ не может и не должен касаться меня.
— Причина, мадемуазель, уж очень серьезная, — мягко ответил врач. — Завтра утром в Испанию отплывает транспортный корабль. На нем отправят пленных, находящихся в тюрьме и госпитале. Есть опасность побегов: у мятежников повсюду сообщники. Вот почему, дитя мое, начальник принял столь важное решение, которое — повторяю — распространяется на всех и никак не ущемляет вашего личного достоинства.
— Это все слова, месье. Значит, по крайней мере на сутки с лишним, я пленница… Это посягательство на мою свободу. Я буду жаловаться консулу[38] Франции… Последний раз говорю: мне нужно выйти в город!
— Часовые получили строжайший приказ. Вас задержат силой. Все, что я могу попытаться сделать, — направить со связным записку от вас в штаб гарнизона…
— У меня нет, месье, привычки просить. Когда я права, я требую… Насилию бессмысленно сопротивляться, особенно женщине. Я добровольно служила Испании. По отношению ко мне проявляют принуждение. Меня задерживают, не имея на это никаких оснований, без всякой причины… Ну что ж!.. Соблаговолите принять отставку. И больше не рассчитывайте на мою помощь…
— Мадемуазель, столь внезапное и, простите, опрометчивое действие…
— Позвольте откланяться, месье!
И мадемуазель Фрикет, покинув главного врача в полном отчаянии, убежала к себе в комнату.
Вскоре к ней вернулось обычное спокойствие, оно не раз помогало свершать героические поступки, приводившие в изумление даже людей не робкого десятка.
«Что это я? — спросила она себя, думая о Карлосе и Долорес. — У меня целых полдня для спасения Необходимо вытащить их отсюда, вытащить любой ценой»
И девушка тотчас отправилась к полковнику и его сестре, намереваясь сообщить им о положении дел.
Карлос и Долорес выслушали все с присущей им стойкостью, как те, кто целиком посвятил себя борьбе за независимость родины. Придя к выводу, что случившееся с Фрикет под корень подрубает планы побега, Карлос спокойно сказал:
— Теперь, когда все, на мой взгляд, потеряно, надеюсь, дорогая благодетельница, вы не откажете вашим вечным должникам в последней услуге.
— Пожалуйста, говорите…
— Достаньте немного яда… чтобы быстро и наверняка положить конец мучениям, уготованным для нас тиранами.
— Да вы что! Ни в коем случае!
— Вы отказываетесь? — с удивлением воскликнула Долорес.
— Да. Во всяком случае до тех пор, пока останется хоть малейшая надежда избежать каторги.
— На что же вы надеетесь?
— На то, что мы удерем от этих идальго[39], более спесивых и грубых, чем солдафоны из Померании[40]. Видите ли, мне запрещают!.. Бог ты мой, со мной обращаются как с солдатом, опоздавшим на поверку! Посмотрим!
— Тогда скажите хоть, что нам делать, чтобы оказаться на свободе…
— Ничего… Абсолютно ничего! За дело примемся мы с Мариусом… Потерпите до полуночи: когда раздастся бой курантов, будьте начеку… Полночь — время преступлений и побегов.
Фрикет, подавив гнев, успокоившись и вновь обретя уверенность, попрощалась с друзьями.
Главное — не унывать! Не терять надежды!
Вечером она о чем-то пошепталась с Мариусом. Потом они потихоньку обошли весь госпиталь, осмотрели подвальные помещения, куда никогда не заглядывали, побывали в зловонных закоулках, где еще с прошлого века скопились кучи мусора.
В одиннадцать часов Мариус, дыша как кашалот[41], чуть не орал от счастья. Гримируясь при свече, он почти до неузнаваемости изменил внешность. Черную бороду, торчавшую словно комок пакли, провансалец выкрасил в ярко-рыжий цвет, столь часто встречающийся в Испании. То же самое он проделал с лохматыми иссиня-черными бровями и с волосами, торчавшими во все стороны подобно колючей проволоке. Маленькой губкой матрос смывал перед зеркалом лишнее и дико хохотал.