Польское Наследство - Владимир Романовский

— Какое перекладывание! Неустрашимые не встречают сопротивления, поэтому.

— Они не встречают сопротивления потому, что большинство народа за них. Не будь Неустрашимых, был бы еще кто-нибудь.

— Согласен, но не значит ли это.

— Это значит, брат Кристоф, — сказал с мудрой улыбкой Панкратиос, останавливаясь и опираясь на посох, — что тебе следует идти помедленнее. Дай отдышаться пожилому человеку. Также это значит, что священники плохо справляются со своим долгом. Вспомни, друг мой, что апостолы были в первую очередь миссионерами. Нужно проповедовать — на улицах, в полях и лесах, в деревнях, чтобы люди слышали Слово. Это — главный долг христианина, вне зависимости от ранга. А там, где вместо священников и монахов проповедуют Неустрашимые, власть над душами достается именно Неустрашимым. Что и произошло в Полонии.

— Да, — Кристоф вздохнул. — Это тоже правда. Увы.

— Не спеши.

— Что делать, что делать! — Кристоф в отчаянии покачал головой. — Конец света, да и только.

— Не спеши, тебе говорят! Подождем до завтра, посмотрим, что за кандидаты.

— Ты веришь, что список будет представлен?

— Я не исключаю этой возможности, — голос Панкратиоса звучал спокойно, мудро. — Мне любопытно было бы взглянуть на этот список.

— Первым Роберто в списке поставит, разумеется, самого себя.

— Вряд ли.

— Почему?

— Он практичный, как все венецианцы. Зачем ему престол? Только лишние хлопоты. Не престол ему нужен, а удобный Папа Римский. А то ведь посланцы развратника Бенедикта постоянно требуют у Роберто отчета, а он этого терпеть не может.

Кристоф рассмеялся.

— Ты прав, Панкратиос. Ты совершенно прав. Я об этом не подумал.

— Ступай домой, Кристоф. Мне нужно поразмыслить, я приду позже. Постою покамест у реки в одиночестве, посмотрю на закат. Говорят — небывалое зрелище.

— Да, красиво.

— Иди же.

— Ты не боишься — один?…

— Я бывал здесь раньше. Город я знаю.

— Не задерживайся долго.

— Постараюсь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПОСОЛЬСТВО

Меж тем через Блуа двигался к Парижу обоз, состоящий из пяти крытых повозок. Именно этот обоз с нетерпением ждали молодые поляки в Париже — прибытие обоза давало им возможность хоть чем-то заняться, как-то действовать. Правда, не предполагали они, что обоз получится такой большой, и людей в нем будет так много.

Одну из повозок занимали четверо пожилых благородных польских мужей, ездивших в Рим в качестве послов польской оппозиции. В остальных четырех повозках творилось такое, что поляки все еще боялись порой обменяться мнениями по этому поводу — а с момента отбытия обоза из Рима прошло уже больше четырех недель.

На полпути между Орлеаном и Парижем обоз вдруг ни с того ни с сего остановился. Отодвинув полог, один из поляков высунулся из повозки, чтобы выяснить причину остановки. Справа по ходу, в полумиллариуме, зеленел легкомысленный галльский лес. Кругом чисто поле. Путь в этом месте — уже не страда имперская, мощеная известкой, но французский ухабистый неровный рут — поворачивал влево. На обочине стояла крытая повозка, запряженная парой лошадей. Возле повозки двое вооруженных всадников в одежде странного покроя. Рядом с задним колесом пристроен продолговатый стол, исполняющий обязанности (поляк даже протер глаза, так удивился) прилавка. За прилавком высился статный купец в венецианских одеждах. На прилавке помещались шелка, какие-то шкатулки, кубки, серебро. Поляк повертел головой — глушь, никаких селений не видать кругом, ни жителей, рут пустынен. И вот стоит на обочине венецианский купец и торгует венецианскими товарами. Что за наваждение!

Из передней повозки вылез и зашагал к прилавку человек, к которому у поляков еще в Риме возникло двойственное чувство, а теперь, за время пути, двойственность утвердилась. Человек подошел развязной походкой к прилавку. Поторговавшись с купцом, он приобрел у него внушительных размеров ларец. С этим ларцом он вернулся в повозку, но через некоторое время снова вышел к прилавку, и чуть ли не швырнул ларец к ногам купца, выругавшись по-италийски. Купец и бровью не повел. Человек стащил с прилавка бордового цвета бархатный кап, накинул на себя, крутанулся на одной ноге, снял кап, перекинул через руку. Небрежным жестом он бросил купцу какие-то монеты и снова ушел к повозке. Обоз тронулся дальше. Поляки, отодвинув задний полог своей повозки, долго смотрели на купца, очевидно ждущего прибытия следующих покупателей. Что было дальше, после того, как обоз отъехал на большое расстояние от импровизированного торга, они не видели.

(Дальше было вот что. Подождав, когда обоз скроется из виду, купец поднял ларец, брошенный недовольным покупателем, поставил на стол прямо поверх товаров, и открыл его. Быстро перебрав содержимое ларца — какие-то свитки с письменами — купец закрыл крышку и передал ларец одному из всадников. Другой всадник спешился и, взявшись за поводья, развернул повозку и погнал ее на юг, в сторону Орлеана. Купец же вскочил в седло и вместе со всадником, бережно держащим ларец в руках, углубился в лес).

Теперь следует рассказать, что это за обоз такой, а то ведь непонятно.

А было так.

Около шести недель назад, сразу по прибытии в Рим, четверо благородных поляков спросили первого встречного, где находится Палаццо дел Латерано, резиденция Папы Римского. Встречный показал где, и при этом улыбнулся странной улыбкой. Еще только по приближении к фасаду палаццо поляки заподозрили неладное. Из открытых окон доносились пьяные крики, смех и пение — а пели в папском палаццо отнюдь не псалмы.

Не играй, жестокаяСердцем артиста.Жезлом мясистымИграй, надменная.

Стала с тобою всяВенеция рада.А к круглому задуДьякон пристроился.

Сперва поляки решили было, что это не тот палаццо, но двое стражей у входа подтвердили — да, именно здесь и резиденствует Папа Бенедикт Девятый.

Некоторое время поляки стояли перед входом как вкопанные. Все их представления об устройстве мироздания перевернулись вверх тормашками. Они не знали, что им теперь делать. А нужно было либо входить, либо уходить.

Тут из окна второго уровня, царапнув когтями по мраморному фронтону, на шапку одному из поляков прыгнула обезумевшая от страха кошка. Поляк метнулся в сторону, сбивая шапку и кошку с головы одной рукой, а другой хватаясь за сверд. Из окна второго уровня высунулась растрепанная голова человека непонятного пола и крикнула визгливым басом:

— Пропустите там, это по важному поручению.

После чего человека вырвало. Поляки едва успели отскочить. Неожиданно оба охранника рассмеялись.

— Пьетро, не кричи так с утра, тебе вредно! — сказал один из них.

Снова посмотрев на поляков, охранники отступили от входа, давая делегации дорогу.

— А это здесь оставьте, — сказал охранник, указывая на сверды. — Ружеро, как по-латыни мастерок?

— Феррум. Или гладиус.

— Феррумы или гладиусы ваши оставьте у нас, мы их будем зорко стеречь. Пьетро, я правильно выразил по-латыни?

— Вроде бы.

— К Папе Римскому с феррумом публика не ходит.

И опять оба охранника рассмеялись, найдя, очевидно, слово феррум двусмысленным — в данном случае.

Внутри по вестибулуму бегали, ходили, слонялись полуголые мужчины и женщины. Из проема по правую сторону где, очевидно, находилась столовая, раздавались хвестовые пьяные крики и похабный смех. Где-то завизжала призывно женщина.

— Вы, старичье, кого ищете? — спросил голос слева по-италийски.

Предположив, что поняли суть вопроса, поляки переглянулись, и тот, кому на голову давеча прыгала кошка, сказал по-латыни:

— Мы прибыли в Рим дабы видеть Папу Бенедикта Десятого.

— Девятого, — поправил совершенно голый мужчина, икнув. — Девятого. Не пей столько, старый человек, а то совсем память отшибет. Вон туда вам, по той лестнице. Ага, точно. Именно туда.

Поляки поднялись по лестнице.

На втором уровне палаццо было заметно тише. Поляки остановились перед входом в обширный зал. Навстречу им через зал неверной походкой следовали совершенно голые юноша и девушка, обнявшись. Поляки попятились и чуть не наскочили на молодого человека, худого, с мокрыми каштановыми волосами, в древнеримской тоге до бедер.

— Осторожнее, чтоб вас черти растерзали… — сказал человек.

Юноша и девушка при звуке голоса человека остановились. Человек раздвинул поляков, шагнул к нагой паре, и с размаху залепил девушке пощечину. Юноша попытался что-то возразить, но его тоже хлопнули по щеке, и он умолк.

— Вон отсюда, — сказал сквозь зубы молодой человек, раздающий пощечины. — Изменники, развратники. — Повернувшись к полякам, он спросил по-латыни: