Догматическая система святого Григория Нисского - Виктор Несмелов

Но если трактат — „о том, что нельзя говорить: три Бога“ — изложен туманно, требует необходимых пояснений и значительной доли труда для верного его понимания, то еще более туманно изложен другой трактат св. Григория о том же предмете — „К язычникам на основании общих понятий“ (Προς 'ελλήνας εκ των κοινών εννοιών). Здесь так много туманности и диалектической игры словами, что некоторые ученые совершенно отказываются признать его подлинным трактатом св. Григория. Дюпен в своей „Новой библиотеке церковных писателей“ говорит: „трактат к язычникам на основании общих понятий (έκ των κοινών εννοιών) составлен во вкусе схоластиков применительно к тем выражениям, какими пользовались древние для объяснения тайны троичности“ [59]. Мнение Дюпеня повторяет Гейнс в своем рассуждении о творениях св. Григория и притом с добавлением, что больше об этом трактате и сказать нечего [60]. Но несмотря на такой суровый приговор, большинство ученых признает трактат подлинным творением св. Григория или, по крайней мере, не возбуждает о нем никаких сомнений [61]). Кто же теперь прав? Ответом на этот вопрос служит третье мнение, по которому рассматриваемый трактат можно приписать св. Григорию Нисскому, только не в качестве самостоятельного сочинения, а в качестве фрагмента от какого–то большого, не дошедшего до нас, сочинения. Так именно думают Рупп и Фесслер. Рупп замечает, что употребленный в нашем трактате метод исследования, решительность в его проведении, научность в оправдании церковно–отеческого понимания догмата „не оставляют никакого сомнения в том, что это сочинение имеет своим автором Григория Нисского“. Но так как оно обрывается почти на полуслове, то Руппу „кажется, что этот апологетический опыт против язычников — только фрагмент“ [62]. Мнение Руппа можно признать совершенно справедливым. По крайней мере, его подтверждает несомненная неоконченность трактата, в силу которой собственно он и является каким–то бесцельным и потому довольно странным явлением в отеческой литературе. Эта странность немедленно же исчезает, как только мы допустим, что имеем дело не с целым сочинением, а только с фрагментом его.

Трактаты „к Авлавию“ и „К язычникам“ заключают в себе научное решение вопроса о мыслимости трех Лиц в едином Божестве; но как рядом с „Опровержением“ Евномия, заключающим в себе научное решение вопроса о божестве Сына и Духа, стоят небольшие трактаты, в которых излагается церковное учение в популярной форме, — так и при философских трактатах „к Авлавию“ и „К язычникам“ у св. Григория есть небольшие сочинения, в которых кратко и общедоступно излагается общее учение о Св. Троице, научно и потому не для всех раскрытое в его философских трактатах. Лучший образец популярного изложения учения о троичности Лиц в едином Божестве мы можем указать в письмах св. Григория — „К недоверяющим его православию в Севастии“ (προς τούς άπιστόυντας τή όρθοδοξία κατά Σεβάστης), и „К Евагрию монаху о Божестве“ (προς Ένάγριον μοναχόν περί Θεότητος). Обстоятельства написания первого письма довольно ясно изложены в его содержании. В 382 г., объезжая церкви востока по поручению отцов II вселенского собора, с целью примирения разных христианских партий, св. Григорий принял в общение вселенской церкви последователей Маркелла анкирского, православие которого было сильно заподозрено на востоке со времени еретичества ученика его Фотина. Отсюда, на принятие в церковь маркеллитов многие смотрели как на противление отцам, изложившим в Никее правую и здравую веру, а потому и св. Григория Нисского, принявшего маркеллитов, естественно заподозрили в неправомыслии. Оправдываясь от такого обвинения, он а) указал на свои творения, из которых всякому желающему можно было видеть, что он — не противник никейских отцов, а поборник их, — b) утверждал, что он принял маркеллитов не самовластно, а с согласия и одобрения восточных епископов. Не довольствуясь этим, он издал еще „Апологию“, в которой защищал свое православие; но „в то время, — говорит св. Григорий, — как мы письменно издали эту апологию, некоторые из единомысленных с нами братьев настоятельно просили, чтобы мы еще собственными словами сделали изложение веры“ [63]. Удовлетворяя этому прошению, св. Григорий и представил теперь в своем догматическом письме к подозрительным севастийцам свое исповедание веры с изложением православного учения о Св. Троице и с провозглашением анафемы Арию и Савеллию.

Второе письмо, назначенное „К монаху Кваерию“, в древних кодексах приписывается трем лицам: св. Григорию Богослову, св. Василию Великому и св. Григорию Нисскому, и в новое время издано между творениями св. Григория Богослова, как 45 речь его. Но что оно не принадлежит св. Григорию Богослову, — это давно сознано Петавием и подтверждено Тилльмоном [64]. На основании показания различных кодексов и цитаты Евфимия Зигабена новейшие ученые решительно склоняются к мысли приписать это послание св. Григорию Нисскому [65]. Между творениями этого св. отца оно издано и в патрологии Миня. Содержание его касается только одного пункта веры — учения о св. Троице, и в этом учении только одного вопроса — об отношении троичности Божеских Лиц к единству Божественной сущности. Этот вопрос предложил на рассмотрение св. Григория сам Евагрий, которому казалось невозможным мыслить различение Божеских Лиц в неделимой единице божественной сущности. В ответ на такое недоумение своего ученика св. Григорий „со всею тщательностью“ взялся за „точное исследование“ догмата о св. Троице, и кратко изложил в своем письме основания и образ его православного понимания. По своей ясности и выразительности, это изложение особенно важно в том отношении, что дает исследователю твердое основание в определении подлинного смысла туманных рассуждений св. Григория в его философских трактатах „К Авлавию“ и „К язычникам“.

По той же краткости и выразительности в изложении догматического учения о Св. Троице заслуживает особенного внимания еще одно письмо св. Григория, адресованное „Ираклиану еретику“. В этом письме нет совершенно никаких указаний ни на лицо, которому оно писано, ни на время, в которое писано, ни на обстоятельства, по которым писано. Прежде рассуждения о Св. Троице, оно имеет небольшое предисловие, которое имеет для нас особенное значение потому, что в нем ясно определяется принцип православного исследования в области догматических вопросов, и особенно потому, что св. Григорий только здесь выразительно определил взаимоотношение теоретических и практических истин христианства.

3. Творения св. Григория, в которых раскрывается учение о мире и человеке: О шестодневе, О создании человека, и три церковных поучения об образе и подобии Божием в человеке.

Шрёкк совершенно верно заметил, что период наиболее плодовитой авторской деятельности св. Григория Нисского начинается годом смерти св. Василия Великого. Св. Григорий считал себя сыном и учеником св. Василия, всецело принадлежал тому великому делу, за которое ратовал св. Василий, и по смерти его считал себя нравственно обязанным заменить его для православной церкви, дополнить то, что он начал и не успел окончить. Таким именно дополнительным трудом было капитальное догматико–полемическое сочинение св. Григория — „Опровержение“ Евномия; такими же дополнительными трудами были и два капитальных догматико–филосовских трактата его — „О шестодневе“ и „О создании человека“.

Первый трактат, появившийся в 379 или 380 г., был написан по просьбе св. Петра севастийского, предложившего на обсуждение св. Григория разного рода возражения, какие делались естествоведами IV века против библейской космогонии вообще и против объяснения её в Шестодневе св. Василия Великого в частности. Естествоведы IV века не находили у св. Василия никаких ответов на следующие вопросы: как свет мог появиться прежде светил, и если это возможно, то зачем же Богу нужно было творить еще светило? как могли быть смены вечера и утра, если не было солнца? почему земля произведена сначала в хаотическом состоянии, а не прямо явилась благоустроенною? Считая эти вопросы серьезными, св. Петр просил своего брата подыскать для них надлежащее решение, и в исполнение этой просьбы св. Григорий представил „Апологетическое рассуждение о шестодневе“ (Λόγος απολογητικός περί τις ίξαημέρον). В этом рассуждении он оправдывает св. Василия Великого за непостановку указанных недоуменных вопросов, и делает решение их специальною задачей своего сочинения. Так как св. Василий имел в виду не философское изложение творения, а простое церковное поучение, в котором по необходимости должен был сообразоваться со степенью развития своих слушателей, то св. Григорий взялся теперь восполнить этот пробел. Он назначил свое сочинение для людей образованных, а потому представил изложение христианской космогонии на новых, чисто философских началах. По собственному его выражению, он имел в виду, „оставляя букву в собственном её значении, придумать какое–либо связное и последовательное обозрение совершавшегося во время творения“ [66], т. e. другими словами: оставляя неприкосновенною букву св. писания, он хотел проникнуть в его высший смысл, понять связь и последовательность в постепенной квалификации видов бытия. Если он изредка указывает на библейский текст, то лишь затем, чтобы сделать его исходным пунктом своих чисто философских умозрений. При такой постановке дела он, естественно, должен был создать более серьезное и глубокое сочинение, чем простую апологию шестоднева, или примирение кажущихся разногласий в библейском тексте. Его сочинение — первый опыт философского построения христианской космогонии и — нужно отдать ему полную справедливость — опыт в высшей степени замечательный.