Добывайки (сборник) - Мэри Нортон

Арриэтта подбежала к решётке.

– Мама! – закричала она, прижав нос к железным прутьям. – Мамочка!

Она подождала немного и снова позвала. На третий раз Хомили услышала её и подошла к окну. Волосы её были растрепаны, в руках она с трудом несла крышку от банки из-под солёных огурцов, полную мыльной воды.

– Фу-ты, – сердито сказала она, – и напугала же ты меня! Что случилось? Что ты тут делаешь? Где твой отец?

Арриэтта дёрнула головой направо.

– Там, за углом… у парадной двери.

Она была так счастлива, что ноги её, не видные Хомили, сами собой плясали по земле. Наконец-то она по другую сторону решётки… снаружи… и глядит оттуда внутрь!

– Да, – сказала Хомили, – они всегда распахивают настежь парадные двери в первый весенний день. Ладно, – деловито продолжала она, – беги теперь к папе. И скажи ему, что, если двери в кабинет открыты, я не буду возражать против кусочка красной промокашки. Отойди-ка, мне надо выплеснуть воду.

«Вот откуда здесь плесень, – подумала Арриэтта, во всю прыть направляясь к отцу, – от воды, которую мы выплёскиваем через решётку».

Под облегчённо вздохнул, увидев её, но, когда она передала ему слова Хомили, нахмурился.

– Как, она думает, я заберусь на конторку без шляпной булавки? Промокательную бумагу снизу не подберёшь, надо забираться наверх; пора бы ей уже это знать! Ну пошли. Поднимайся сюда.

– Позволь мне остаться внизу, – умоляюще произнесла Арриэтта. – Самую чуточку. Пока ты не кончишь. В доме никого нет. Кроме Неё.

– Кто знает, а вдруг Она вздумает встать с постели и спуститься с палкой вниз? Кто знает, а вдруг миссис Драйвер не ушла сегодня из дома… Может быть, у неё голова болит? Кто знает, а вдруг мальчишка всё ещё здесь?

– Какой мальчишка? – спросила Арриэтта.

На лице Пода отразилось смущение.

– Какой мальчишка? – неопределённо повторил он и затем продолжал: – Может быть, Крэмпфирл?..

– Но ведь Крэмпфирл не мальчишка, – сказала Арриэтта.

– Да, – согласился Под, – его мальчишкой не назовёшь, нет, – он немного подумал, – не назовёшь его мальчишкой. Нет, он не мальчишка… не совсем!.. Ладно, – сказал Под, уходя внутрь, – побудь там ещё немножко. Только никуда не уходи!

Арриэтта подождала, пока он войдёт в холл, затем огляделась вокруг. О радость! О счастье! О свобода! Солнце, трава, тёплый ветерок и посередине зелёного склона, там, где он заворачивал за угол, огромное вишнёвое дерево в цвету! Под ним на дорожке густым слоем лежали розовые лепестки, а у самого ствола рос бледно-жёлтый, как сливочное масло, первоцвет.

Арриэтта бросила украдкой взгляд на ступени, затем, лёгкая, как танцовщица, понеслась в своих красных лайковых туфельках к лепесткам. У них были загнутые края, как у раковин, и они тихонько качались, когда она дотрагивалась до них.

Она подняла несколько лепестков и сложила их один в другой… всё выше и выше, как карточный домик, а потом вновь рассыпала.

Отец снова вышел на крыльцо.

– Не уходи далеко, – сказал он.

Арриэтта увидела, как у него шевелятся губы, и улыбнулась в ответ; слов его она не расслышала: она уже была слишком далеко.

Зеленовато-серый жук бежал к ней по дорожке, сверкая под солнцем. Она коснулась ладошкой его панциря, и жук застыл в неподвижности; она убрала руку, и он быстро двинулся дальше. Деловито семеня, на повороте показался муравей. Арриэтта запрыгала перед ним, чтобы его подразнить, и загородила ему ногой дорогу. Он уставился на неё, не зная, что делать, поводя усиками, затем с обиженным и сердитым видом побежал в другую сторону. На траву под деревом опустились две птицы, больше Арриэтты ростом, ссорясь громкими, пронзительными голосами. Одна из них улетела, но другая всё ещё была видна в траве на склоне над головой Арриэтты. Арриэтта осторожно стала пробираться наверх между травинками. Ей было немного страшно. Когда она раздвигала траву руками, большие капли воды капали ей на юбку, а красные лайковые туфельки скоро совсем промокли. Но Арриэтта шла вперёд и вперёд в чащобе лесных фиалок, мха и стелющихся по земле листьев клевера, время от времени спотыкаясь об узловатые корни трав. Травинки, такие острые на вид, оказались мягкими на ощупь и легко смыкались за ней. Но когда Арриэтта добралась до дерева, птица испугалась её и улетела. Арриэтта села на пожухлый лист первоцвета. Воздух был напоён ароматом цветов. «Никто не хочет играть со мной», – подумала она. В трещинках и ложбинках листьев первоцвета прятались крупные хрустальные бусины росы. Когда Арриэтта нажимала на лист, они перекатывались, как крокетные шары. На склоне, под пологом высокой травы было тепло, даже жарко, сухо пахла земля. Встав, Арриэтта сорвала цветок первоцвета. Розоватый стебель толщиной с её руку, гибкий и покрытый нежным серебристым пушком, казался живым, а когда она подняла цветок, как зонтик, над головой, она увидела сквозь покрытые жилками лепестки слабо просвечивающее солнце. На куске коры Арриэтта заметила мокрицу и легонько ударила её гибким цветком. Мокрица тут же свернулась в тугой мячик и мягко покатилась вниз в сырую траву. Но Арриэтта и дома часто играла с мокрицами, их было полно под полом. Хомили всегда бранила её за это, она говорила, что от них пахнет, как от старых ножей. Арриэтта легла на спину среди первоцвета – там не так пекло солнце и было прохладней, – затем, вздохнув, повернула голову и поглядела наверх между стеблями травы. И тут сердце чуть не выскочило у неё из груди. Над ней на склоне что-то двигалось. Что-то блестело. Что это могло быть?

Глава девятая

Это был глаз. Во всяком случае, оно было похоже на глаз. Ярко-синий, как небо над головой. Такой же, как у неё, только огромный-преогромный. Сердитый глаз. Задохнувшись от страха, Арриэтта села. Глаз моргнул. Длинная бахрома светлых загнутых ресниц опустилась над ним и вновь взлетела вверх. Арриэтта осторожно двинула ногой – сейчас она скользнёт бесшумно в траву и скатится по склону.

– Ни с места!.. – раздался голос; голос, как и глаз, был огромный, но вместе с тем приглушённый, он звучал как ветер, врывающийся к ним через решётку в грозовые мартовские ночи.

Арриэтта застыла. «Так вот оно, – подумала она, – самое худшее, самое ужасное, что могло случиться: меня увидели. То, что было с Эглтиной, будет сейчас со мной».

Наступило молчание; сердце громко стучало у Арриэтты в ушах, но даже сквозь его удары она слышала, как воздух вновь с глухим шумом наполнил огромные лёгкие.

– …Не то, – продолжал голос по-прежнему шёпотом, – я ударю тебя прутиком.

И вдруг Арриэтта успокоилась.

– Почему? – спросила она.

Как странно звучал её голос: он прозвенел в воздухе, тонкий и чистый, как звон хрустального колокольчика.

– А чтобы ты не прыгнула на меня, – раздался наконец удивлённый шёпот, – чтобы не поцарапала меня своими противными тощими руками.

Арриэтта уставилась на глаз, но с места не двинулась.

– Почему? – снова спросила она, и опять вопрос её прозвенел как колокольчик… только теперь звон был холодный, как лёд, и колючий, как иголка.

– Так бывает, – сказал голос. – Я сам видел. В Индии.

Арриэтта подумала о своём «Географическом справочнике Мальчика-с-пальчика».

– Но мы сейчас не в Индии, – сказала она.

– Ты вышла из дома?

– Да, – сказала Арриэтта.

– Откуда, из какой комнаты?

Арриэтта пристально поглядела прямо в глаз.

– Не скажу, – храбро промолвила она наконец.

– Тогда я ударю тебя прутиком.

– Ударь! – сказала Арриэтта. – Ударь!

– Я подниму тебя и сломаю пополам.

Арриэтта встала на ноги.

– Давай! – сказала она и сделала два шага вперёд.

Раздался короткий вздох, и земля под её ногами задрожала: он откатился от неё и сел в траве – гора в зелёной вязаной рубашке. У него были светлые прямые волосы и золотистые ресницы.

– Стой, где стоишь! – закричал он.

Арриэтта сердито уставилась на него. Так вот что это такое… мальчишка. От страха она казалась сама себе лёгкой-прелёгкой.

– Тебе, верно, девять? – спросила она через минуту.

Он вспыхнул.

– Вот и нет! Десять! – Он поглядел на неё, тяжело дыша. – А тебе сколько?

– Четырнадцать, – сказала Арриэтта, – будет в июне, – добавила она, не отрывая от него взгляда.

Снова наступило молчание. Арриэтта ждала, всё ещё дрожа.

– Ты умеешь читать? – спросил наконец мальчик.

– Конечно, – ответила Арриэтта. – А ты разве нет?

– Н-нет, – запинаясь, проговорил он. – То есть да… То есть… я приехал из Индии.

– Ну и что с того? – спросила Арриэтта.

– Если ты родился в Индии, у тебя два языка. А если у тебя два языка, ты не можешь читать. Можешь, но не очень хорошо.

Арриэтта глядела на него во все глаза. «Ну и чудище, – думала она, – настоящая гора».

– А из этого вырастаешь? – спросила она.