Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» - Карин Клеман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять-таки Путин отправлял туда помощь, туда помощь, туда помощь, туда помощь: Сирии помощь, Украине помощь. А нам где? (Астрахань, уличная торговка, бывшая медсестра, Ж, 45 лет).
Особенно красноречив следующий отрывок из коллективного интервью, проведенного во дворе многоквартирных домов в Астрахани (Астрахань, Ж, 40–60 лет):
Интервьюер: …Многие хвалят Путина за то, что он поднимает страну, вы вообще…
– (перебивая) Он поднимает не нашу страну. Далеко не нашу страну. Сирия, Крым. Пенсионеры там живут лучше, чем наши пенсионеры. У меня ездили отдыхать. А мы должны терпеть.
– Знаете, я не думаю, что он поднимает нашу страну, и не Крым, и не Сирию. Нет. Он поднимает богатых.
– Все прекрасно живут, другие государства, потому что все деньги в офшорах. Если вашему государству на счет положили деньги, вы же ими пользуетесь? В Англии – пользуетесь, в Швейцарии – пользуетесь, во Франции – пользуетесь. Все деньги там. Государства те живут прекрасно, припеваючи, потому что наши деньги у них на счетах, так же как наши банки работают, деньгами крутят. И те работают так же.
– Нет, конечно, он работает большинство на богатых. Чтобы они, это самое… Не на средний класс, не на такой класс, не на бедных, а на богатых.
На Алтае негосударственный патриотизм сопровождается еще попытками активизации и пожелания большей общественной активности.
(Что такое для вас Россия?) Это да, это наша Родина. Потому что мы здесь родились. Наши традиции. Наш менталитет, он ни с чем не сравним… [мы все терпим], мы тому помогаем, тому помогаем. <…> У нас тут и газ и нефть, это. И мы такие деньги платим [за ЖКХ]. А такие долги прощает наш президент. Все им туда это. И мы как сапожник без сапог. И все же терпим. И русский же выживает… Мы всегда находим способы, как выживать, это наша беда. <…> У них [на Западе], конечно, у них они люди. У нас такого нету, как у них, если зарплату или что-то повысили, они сразу – митинги… А у нас… выживаемость <…>. Боятся. <…> Потерять последнее, что есть, наверное, боятся (село Алтайского края, воспитательница детского сада в декретном отпуске, Ж, 33 года).
Еще на Алтае негосударственные патриоты чаще поднимают вопрос о национальном достоянии, которое должно принадлежать народу.
Мы здесь живем и остаемся, должно быть, мы патриоты. <…> Наши люди слишком терпеливые. <…> Как может, вот, достояние, вот то, что принадлежит народу, можно так сказать, такое как нефть, газ, лес и так далее, разве может принадлежать частным лицам? (Алтай, Рубцовск, работница почты, Ж, 52 года).
В Москве негосударственный патриотизм имеет свой оттенок. Он более позитивен, оптимистичен (особенно по сравнению с упадническим настроением жителей Алтая) и предполагает общее воображаемое пространство.
Для меня позитивный патриотизм <…> – это отечественность <…>. Это живой горизонтальный патриотизм (Москва, библиотекарь, Ж, 35 лет).
Интеллигентная дама 60 лет, бывший экономист по труду, живущая в отремонтированной квартире в центре Москвы, заявляет, что обожает Москву, свой район и вид из окна («Здесь все родное, здесь мои предки»). Однако она живет не только своей квартирой или микрорайоном. Она путешествует по России на машине с подругами, общается с людьми других регионов, восхищается российской природой и культурой. И, главное, выражает чувство общности со всеми людьми, живущими в России, особенно далеко от Москвы, и сочувствует людям из регионов, которые бедно живут.
Переживаю за страну [длинный рассказ о том, как она общалась с бедными бабушками, торгующими грибами в г. Борисоглебск]. Обидно за наши города, обидно за наших людей. <…> Все деньги уходят в офшоры там, просто в какие-то банки там, в швейцарские, английские и все. А я бы это запретила делать. <…> Оставляй свои капиталы в России. Вкладывай их здесь, да? <…> Почему же наши люди должны жить хуже всех вообще?
Вроде бы ничего общего между этой обеспеченной коренной москвичкой и пенсионерками, продающими грибы в глуши России, однако у нее возникает чувство сопричастности, сочувствия и даже общности (ведь мы все живем в одной стране).
В Перми негосударственный патриотизм отличается скорее иронической (а не гневной, как в Санкт-Петербурге) реакцией на государственную пропаганду патриотизма.
Про патриотизм нам больше по ушам ездят (Пермь, рабочий, М, 50 лет).
На акции «Бессмертного цеха»[34], организованной 9 мая в рабочем районе Перми Мотовилиха, социолог подошла к группе рабочих на пенсии. Когда они узнали, что социолог – француженка, они предложили выпить («ведь мы были союзниками»). Степень их привязанности к стране, вероятно, будет точнее всего назвать «умеренной»: «Есть пословица: где родился, там и пригодился. Так вот, мы родились в России и здесь живем и никуда не уезжаем». Когда социолог подняла тему санкций и того, как они отразились на их жизни, ответ был следующим:
Респондент: Я вам скажу, Советский Союз и Россия – они все время были под санкциями. И поэтому нам эти санкции… устраивают (смеется)… вот наши санкции против простых людей устраивают.
Интервьюер: А кто устраивает?
Р: Кто? Небожители! Начиная с высших эшелонов власти и заканчивая… Вот у нас недавно мэр отчитывался. Где-то рождаемость увеличилась. Мне хочется задать вопрос – он сам рожал или кто-то помогал ему (смеется).
<…>
И: А праздник здесь патриотический?
Р: Я вам скажу. Вот на трибуне начальство, чиновники, вот «настоящие мужчины». «Настоящие мужчины» выступают, Киркоров, Зверев. А мы не мужчины. <…> Вот те патриоты. А если люди отдали по 40 с лишним лет заводу, и они никуда не сбежали, они не мужчины, не патриоты. Я и говорю, хоть бы
