Секрет русского камамбера - Ксения Драгунская

Опираясь на руку старичка, я выпрыгиваю из троллейбуса, и крутым переулком мы приходим в дом с деревянной галереей на втором этаже. Это коммуналка! В детстве бабушка рассказывала, и я никак не могла запомнить это слово, думала, что это вопрос: кому жалко?

— Привёл? — радуется бородатый китаец.

Или кто-то ещё бородатый, похожий на китайца, чукча или бурят.

Входит старушка с мешком свежескошенной травы и принимается устилать ею пол. Это Троица, что ли? Сегодня Троица? Я пропустила Троицу, мой любимый праздник… В деревне мы всегда…

Нет, Троица после коронации, теперь всё будет после коронации, всё переносится, возможно, будет новый календарь и новое летоисчисление, а трава для того, чтобы мастеру, фэшн-дизайнеру, хорошо работалось, он любит, когда вот так вот трава…

Вокруг меня суетятся люди, советуют, каким должно быть платье, надо украсить его вологодскими кружевами и гуцульской резьбой, якутскими алмазами, чукотскими мехами и дагестанским серебром, самыми лучшими художествами народов, обретающих новую Отчизну, ведь такое бывает раз в жизни — коронация. Какое счастье, что все мы дожили до этого события, нам назначат царя, долго выбирали самого достойного, наконец нашли, мы это заслужили, была война, мы прятались в деревне, ели одну картошку с салом и пили молоко, и бабушка говорила нам про мирную жизнь, про несостоявшийся гей-парад, из-за которого наш город не приняли в Союз Достойных Равных и началась вся эта буча.

Уже стрекочет швейная машинка, старушка в инвалидном кресле спешно плетёт кружева — она делегат от семьи убийцы президента, это было давно, а их до сих пор уважают, меня обмеряют, щекоча старыми сантиметрами со стёртыми цифрами, какие ласковые, тёплые и мягкие руки у всех этих стариков.

— Мне будет жарко, — говорю я.

— Что ты, что ты, не будет, главное, не бойся.

Какие-то внутренние, потайные кармашки, и я понимаю, в чём дело — старики против коронации, они хотят, чтобы я надела их платье и подошла поближе к новому царю, а пульт будет у одного из них… Эти старики — ровесники бабушки, она умерла в деревне, не дождавшись конца войны, может быть, эти старики — её друзья, были вместе в каком-то там строительном пионерском отряде, она говорила нам что-то такое…

Люди с активной жизненной позицией.

И этот старичок, он что, тоже хочет, чтобы моё розовое тело, на которое он так облизывался в троллейбусе, разметало в клочки?

Старичок что-то замечает в моих глазах, замечает какое-то «Эх ты…», он понимает, что я догадалась про пульт и тротил, и встаёт со скамейки.

— Мы на минуту, — он властно берёт меня за руку, он тут главный, никто не возражает, и мы выходим задними комнатами, кладовками, перешагивая через сломанные компьютеры и прочее старьё, у последней комнаты недостаёт стены, словно разбомбили, но васильки стоят на столе, выходим в черничный лес, где пахнет прогретой сосной. Я не понимаю, как из московской коммуналки можно выйти в лес, и сбоку смотрю на него — жёсткие морщины старого морехода, военного, служилого человека. Мы идём лесом, впереди что-то светлеет между стволов. Море! С дюн — это такие песчаные, из песка, с травой и кустами — я вижу охваченный августовским закатом берег, там гуляют весёлые нарядные люди, играет музыка и море шумит, а подальше над дюнами взлетают и кружатся разноцветные кабинки карусели цепочной.

Не боясь испачкаться, он рвёт чёрные ягоды с высоких кустов, протягивает мне полные ладони:

— Попробуй, это ирга.

Мы едим иргу, пачкаясь соком, смешно и чудесно, ведь правда же, смешно? — это мальчик, с которым целовалась бабушка, но как чисто он научился по-русски, бабушка говорила, что прибалтийский акцент «не лечится». Я хочу сказать, что всё детство слушала истории про него, и вообще поблагодарить, что увёл от этих террористов-маразматиков, но он вынимает из-за пазухи наган и вскидывает руку, я зажмуриваюсь, чтобы проснуться, а он говорит:

— А ресницы у тебя стали короче.

Другие и снег

А.К. проснулся и понял, что ему снился важный сон. Но какой, про что, кто там был — А.К. не запомнил. Тогда он принял душ, позавтракал и снова лёг спать, чтобы вспомнить. И оделся поприличнее, и одеколоном набрызгался — мало ли кого во сне встретит…

А.К. уснул и стал думать про зиму.

«Зима строгая, умная, — думал А.К. — Не пустит болтаться по улицам, велит сидеть дома, усадит за письменный стол… Снег лежит на ветках умело, потому что уже привык…»

А.К. не то чтобы любил снег. Он снегу сочувствовал. Потому что в ноябрe каждый дурак любит снег, и ждёт его, и радуется ему, а уже в начале марта снег лежит такой некрасивый и знает, что ему осталось недолго, что он старый и всем надоел, а все его терпеть не могут, торопят его конец. А.К. находил отношение к снегу вероломным и нечестным. А.К. понимал снег всегда, и жалел его, и в марте ходил прощаться со снегом в поля.

Раньше А.К. думал, что он один — главный пониматель и защитник снега. Но осенью нашлись другие. Они позвонили в звонок на крылечке рано утром и, когда полуодетый, спящий на ходу А.К. отворил дверь, поклонились и сказали почтительно и радостно:

— Снег, хозяин.

А ведь А.К. чуть было не проспал приход снега, он любил дожидаться его ночного прихода, не то что всякие там «все остальные» — на всё готовенькое — проснулись, а уж кругом белым-бело. А тут А.К. засмотрелся снов и чуть было не прозевал встречу со снегом, когда он летит навстречу земле, а земля ещё тёплая, и снег сперва тает недолетев, а потом укрывает её.

А.К. поздоровался с бригадой любителей снега, и некоторое время они вместе молча смотрели, как снег обживает чёрный, притихший полулес, полусад А.К., скамейки и старые яблони, кривую вишню, укутанный шалями неисправный автомобиль и черепичную крышу дома. Налюбовавшись снегом, А.К. попрощался, велев приходить ещё, когда снега наберётся побольше.

И они стали приходить к нему часто, потому что зима удалась. Иногда они приходили слишком рано, и тогда специально для них А.К. повесил на дверь аккуратное объявление «ПРОСЬБА В ДВЕРЬ НЕ ЗВОНИТЬ». И стал запирать на замок калитку. Обидно, если вдруг сон не досмотришь.

А.К. мог спать когда и сколько хочет. Жил он в своём доме, окружённом лесным садом, где на заброшенных клумбах росли сыроежки, но по осени, собирая грибы, можно было вдруг набрать много яблок, которые падали с одичавших яблонь и часто оказывались под берёзами. На работу А.К. не надо было. Он и без всякой работы был богатый. Так получилось. Некоторые думают, что богатые обязательно глупые и злые, так это просто неправильные богатые. Ненастоящие. А.К. был настоящий и правильный. Он защищал справедливость. Ему не нравилась поговорка «нужно как рыбке зонтик» — ведь откуда кому известно, что нужно рыбке, — и он построил фабрику зонтиков для рыбок в зоне экономического бедствия. Безработные получили работу, обрадовались и очень зауважали А.К., писали ему открытки к праздникам, советовались по всяким вопросам или просто спрашивали, как жить дальше. Но про это А.К. только шутил, потому что сам не знал.

А.К. спал и шёл берегом моря. Было пасмурно и тепло. Поодаль впереди он увидел своего друга, пропавшего без вести давным-давно. Друг ждал А.К., улыбаясь, и он заспешил по светлому песку, чтобы обнять его и спросить, куда тот подевался и где его искать и надо ли вообще искать-то?..

В дверь позвонили.

Песок стал сырым и вязким, А.К. торопился, а друг помахал рукой и быстро пошел прочь.

Опять позвонили.

«Убью», — решил А.К., привычно нашаривая пистолет под вышитой шёлковой думочкой. Пистолет всегда под рукой, а то мало ли что во сне приключится.

В халате и с пистолетом А.К. вышел на крылечко.

Таджики сидели на корточках на снегу, как галки, в чёрных шапках и тощих куртёнках. Они не умели прочесть объявление и не знали, что, если калитка закрыта, не стоит лезть через забор. Но они любили снег. Никто не встречал снег так радостно, как таджики, — ведь снег можно убирать за деньги, покупать еду и папиросы, платить за постой бабульке в соседней деревне, откупаться от милиционеров, а если снега много, то можно послать кусочек денег домой.

— Снег, хозяин, — парень, который немножко говорил по-русски, встал и поклонился А.К.

Рядом с таджиками тусовались общественные собаки. Таджики и собаки смотрели на А.К. честными тёмно-карими глазами. И таджики, и собаки были неунывающие и бывалые.

А.К. подумал, что собаки не различают цвета и всю жизнь смотрят чёрно-белое кино про людей и кошек. И, наверное, это кино не очень весёлое.

И тут А.К. догадался, как жить дальше.

Жить надо так, чтобы собакам было не стыдно и не противно смотреть чёрно-белое кино про людей.

— Заходите, братцы, — сказал А.К. — Научу вас по-русски читать…

Научный атеизм