Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь - Сара Дюнан

– Да ничего особенного не случилось. Он проехал десять миль, может, больше, и половина жителей Рима к тому моменту уже потеряла сознание от зноя, пыли и давки. Произошедшее лишь напомнило людям, что он тоже человек из плоти и крови. Он быстро пришел в себя, и восторженные крики после этого стали лишь громче. Будто он одним своим взглядом может подарить благословение. – Молодой человек немного помолчал, а затем продолжил: – Вот что я слышал. Но я не мог быть во всех местах одновременно.

– Почему бы и нет, – пробормотал Микелетто.

Снова наступило молчание, затем Чезаре разразился смехом, и Педро с облегчением выдохнул.

В своем вынужденном изгнании молодой Борджиа страдал от отсутствия развлечений. Обыкновенно он сидел в кресле в одной из комнат замка Сполето, уставившись на возвышающийся над городом холм. В окно задувал легкий ветерок, неспособный охладить помещение даже в сентябре. Напротив Чезаре стоял сундук с резной крышкой, заваленный картами и документами.

Педро Кальдерон, уже семь раз съездив с письмами в Ватикан и дом Адрианы де Мила и обратно, без труда выбирал скорейший путь. Дорога в Сполето оказалась гораздо тяжелее дороги до Сиены, ведь город был затерян глубоко в холмах Умбрии, и к тому времени, как гонец достигал ворот замка, и он, и его конь были мокрыми от пота. Однако результат того стоил. Теперь по прибытии Педро сразу отводили в личные комнаты Чезаре. Часто он заставал там и Микелетто – тот, помимо руководства слугами, выполнял функции телохранителя. На кухне Педро услышал, что наняли еще двух дегустаторов еды. Во дворце теперь говорили на двух языках: на одном с теми, кто из Сполето, а с приближенными на каталонском.

– Я… я боюсь, что не могу дать справедливую оценку, господин. Вам стоило присутствовать при этом самому.

– О, уверен, что семьи Орсини и Колонна орали: «А где же ублюдок папы – недавно избранный епископ Валенсии? Нам не терпится поздравить его с повышением, крепко схватив за яйца!»

На этот раз засмеялись все, и Педро почувствовал, что его уставшее тело и больное горло – не более чем мелкие неудобства.

– Назначение важное, ваше превосходительство. Никто не станет это отрицать.

– Осторожнее, Кальдерон, – сладко пропел Микелетто. – Ты суешь свой нос слишком далеко, не ровен час, слухи достигнут чужих ушей, и тогда ты станешь нам бесполезен.

Глаза молодого человека сверкнули, но смех застрял в горле. Микелетто это позабавило еще больше.

Чезаре оказался добрее.

– А что насчет Флоренции? Новый герцог Пьеро де Медичи составил компанию своему брату-кардиналу?

– Да. Хотя… я слышал, что во Флоренции какие-то проблемы.

– Проблем там даже больше, чем о них говорят. Дела отца ему явно не по плечу. Его братец Джованни едва ли справится лучше. Кстати… Я не получил ни одного письма от моего брата Хуана. – В голос Чезаре просочился холод. – Должно быть, он слишком увлечен торжествами, чтобы черкнуть мне пару слов.

– Не знаю, мой господин.

– Ты видел его во дворце Адрианы?

Кальдерон отрицательно покачал головой. Любовница папы точно там была, в этом он не сомневался. Она находилась в комнате прямо перед тем, как он вошел: воздух был пропитан благовониями с ароматом розы и жасмина, а пышная юбка быстро удаляющейся девушки подняла в лучах солнца клубы пыли. Когда он впервые пришел за письмом, его усадили на стул, на спинке которого он заметил длинный светлый волос. Золотистый волос. Значит, слухи не врали. Молодой человек украдкой намотал его на палец. Позже он обвязал им связку писем на удачу, но по дороге волос порвался и затерялся где-то на дне сумки.

– А что говорят на улицах?

– На улицах? О вашем брате? – Молодой человек запнулся. – На улицах говорят… что герцог Гандийский любит приодеться, а портные и ювелиры процветают на его заказах. – «А еще говорят, что он наслаждается обществом молодой и прекрасной, но чужой невесты, пока ее недоделанный женишок ничего не видит», – подумал Педро про себя, но умолчал об этом, ведь так сложно решить, о чем говорить, а что лучше оставить при себе. – Определенно, его нынче сложно застать дома, мой господин.

– Не сомневаюсь. – Чезаре безрадостно засмеялся. Гонец при всем желании не смог бы рассказать ему о брате что-то, чего не знал он сам. Разница в возрасте у них всего в полтора года, но вражда началась между братьями задолго до того, как они научились говорить. Возможно, если бы Хуан постоянно не искал защиты у отца, он рано или поздно научился бы давать отпор старшему брату.

– Знаешь ли ты, Кальдерон, что уже назначен переезд?

– Что? Вас вызывают в Рим, ваше превосходительство?

– Нет, речь не о нас – о доме Адрианы де Мила. – Чезаре взглянул на Микелетто. Тот поджал губы, не одобряя такого поворота в разговоре. – Они будут жить в палаццо Санта-Мария-ин-Портико. Ты знаешь, где это?

Педро кивнул. Он мог бы кивнуть в любом случае: за последние недели он изучил все дома наделенных властью римлян. Этот дом был новым, полным стремительных гладких линий. Такую архитектуру он не понимал, но знал, что богатые любят отдавать дань моде. А вот расположен дом был очень удобно: слева от Ватиканского дворца, так близко, что, по слухам, попасть из одного здания в другое можно было, не выходя на улицу, – между ними проложили тайный ход.

– Это дом кардинала Зено?

– Да. Ничего, вскоре он любезно предложит его нашей семье, – сказал Чезаре. При этих словах Микелетто залился грубым смехом.

– Когда это случится, мой господин?

– Когда случится, тогда и узнаешь, – отрезал Микелетто. – Такие новости не для чужих ушей, надеюсь, ты понимаешь это, мальчишка.

Педро понимал. Хотя и заработал бы на таких сплетнях больше, чем проскакав половину Италии.

– Я понимаю, сеньор Корелья, – ответил он, посмотрев ему прямо в глаза. Как любой, кто привык проводить в седле много времени, Педро знал, как важно держать рот на замке. Иначе в него попадет много грязи. Он повернулся к Чезаре. – Уверен, вы прибудете в Рим задолго до переезда.

– Не сомневаюсь. И тогда мне понадобится гонец, резвый пешком не меньше, чем в седле. – Он сделал еле заметное движение пальцем, и Микелетто, который уже собирался что-то сказать, закрыл рот. – Может, ты знаешь, кто подойдет для этой работы?

Чезаре был настроен милосердно. Человек по природе своей очень темпераментный, он ни с кем не шел на компромисс, но последние письма из Рима оказались весьма многообещающими. Еще до того, как собрался конклав, они с отцом сошлись во мнении, что если Борджиа изберут, то первым же обвинением против них будет обвинение в непотизме: слишком велик страх, что множество иностранных церковников тут же заполнят Ватикан, вытеснив оттуда итальянцев. Что ж, Чезаре неплохо и на должности архиепископа Валенсии. Конечно, кому-то может не понравиться, что этот сан подразумевает большие церковные дотации, однако любой папа обязан отказаться от службы, которую нес до избрания. И если какой-то приход и должен был остаться под крылышком их семьи, то это Валенсия, ведь род Борджиа ведет свое начало именно оттуда.

– В чем дело? – Он посмотрел на Микелетто, который стоял, хмуро уставившись в пол. – Не волнуйся. Кальдерон знает не хуже нас, что проходит испытание.

– Он нам не нужен. У нас достаточно гонцов. Он просто голодный мальчишка.

– Я знал многих, кто начинал еще моложе. И был еще голодней. Оставим его. А пока есть дела поважнее.

Хоть Чезаре и хотелось вернуться в Ватикан, он использовал временное изгнание в своих интересах: Рим был далеко, а со стороны все шероховатости политического ландшафта видны лучше. Наслаждаясь жизнью, как и любой молодой человек, обладающий богатством и властью, он тем не менее ни на миг не забывал, что в Италии он лишь пришлый испанец и должен держать ухо востро. Юридическое образование также дало ему понимание стратегии и планирования: он мог найти погрешности в безупречных для остальных аргументах и предугадать действия оппонента еще до того, как тот о них подумает. Теперь, после победы отца, перед семьей открывались новые перспективы. Но то, что для других стало бы причиной волнений, у Чезаре вызывало восторг.

По-настоящему его тревожило – если не принимать в расчет распутный образ жизни брата – только одно: слабость отца к этой девчонке, Фарнезе. Какой толк прятать свою семью, если половина Рима знает, что твоя малолетняя невестка – жена племянника – проводит ночи у тебя в постели? Такая привязанность к женщине была непонятна Чезаре, который в восемнадцать лет менял девчонок как перчатки. По его мнению, это было достаточно невинным развлечением, в отличие от охоты, к которой он питал заметную слабость. Впрочем, погоня доставляла ему гораздо больше радости, чем убийство.

Однако он знал, что для отца привязанность всегда была важнее зова плоти. Будучи кардиналом, он мог позволить себе содержать с дюжину куртизанок, но был верен лишь Ваноцце – матери Чезаре. Она была ему скорее женой, чем любовницей, хоть по красоте и подходила на роль последней. Разумеется, отец дарил матери драгоценности и баловал, исполняя ее капризы, но в самых ярких воспоминаниях о детстве Чезаре видел мать в простой домашней одежде на коленях перед большим чаном с горячей водой, а отца сидящим на стуле – он погружал ноги в воду и смеялся, запрокинув голову. Эта женщина в равной степени могла дать облегчение уставшим ногам и удовлетворение набухшему члену. При мысли об этом Чезаре пробила дрожь.