ЖИЗНЬ в стиле С - Елена Муравьева

Пролетка худого тронулась на встречу грабителям; подобрав пассажиров, набрала скорость, понеслась по булыжной мостовой. Еще мгновение и преступникам удалось бы скрыться.

Не получилось.

Пронзительно взвизгнув, Витек бросился к экипажу, ужом повис на оглобле и резанул, невесть, откуда взявшимся ножиком, вожжу. Лошадь тот час резко забрала в бок и, обрывая упряжь, понесла. Бешеная гонка завершилась падением. Коляска опрокинулась и с грохотом треснула пополам.

Из-под обломков выскочили двое мужчин, побежали в ближайшие переулки. Мешков у них в руках не было.

Третий грабитель появился чуть позже, и, сильно хромая, придерживая рукой левой бок, заковылял вслед. Неловкий порыв оборвала пуля. Подельник, первым, достигший спасительных далей, всадил в бедолагу порцию свинца.

Минуту после выстрела на площади царила тишина. Затем раздались крики, свист городовых, истошно завизжала какая-то баба. К рухнувшему экипажу потянулся народ. Возле трупа хромого стала собираться толпа.

Надин дернула вожжи и, стараясь не обратить на себя внимание, свернула в тихую улочку. Там, озираясь, сорвала с себя мужской наряд, бросила тряпье в сточную канаву, привязала лошадь к фонарному столбу и вернулась на площадь.

Очень кстати. Толстый пристав как раз допрашивал свидетелей. Показания давала …брюнетка. Вернее она, в роли грузной мещанки.

— Оне как выскочать…как пальнуть…как побегуть в екипаж. Я обмерла от ужасу. Страх-то какой твориться на белом свете. Среди дня…при всем народе…гряблють…

— Ты не болтай чушь, ты, по сути, докладывай, — оборвал словесный поток полицейский. — Какие бандиты из себя были? Рост? Фигура? Приметы?

Брюнетка зачастила:

— Я ж говорю: страшные. Росту не мерянного. В каждой руке по три пистолета. На рожах маски. Жуть.

— Кто еще что видел? — Пристав повернулся к толпе. Однако дама знала свою роль на отлично.

— У одного вроде бы руки не было, — задумчиво, словно самой себе, сказала она.

Служивый мгновенно развернулся к ней.

— С чего это ты взяла про руку?

— Точно… — не ему, снова самой себе, поведала липовая мещанка. — У его рукав болтался как флаг.

— Не врешь?

— Ей Богу.

Надин тяжко вздохнула. Сейчас начнется. И точно, ложь брюнеточки породила всплеск бурной народной фантазии.

— А у другого на глазу черная повязка вроде была, — полились домыслы из толпы.

— Кричал он что-то не по-нашему.

— Стрелял с левой руки.

У порога страховой конторы бледный управляющий прижимал к груди извлеченные из поломанной кареты мешки с деньгами. Полицейский офицер допрашивал Витька. Иван изо всех сил помогал другу.

— Значит, ты увидел, как мужчины с оружием в руках выскочили из «Доверия» и побежали к пролетке?

— Ага, — согласился Витек с совершенно дурацким видом. Глаза выражали обморочную растерянность, губы кривила бессмысленная улыбка.

— Мы вдвоем видели мужиков и револьверы, — внес ясность Иван.

— Кучер стегнул лошадь, ты бросился на оглоблю и перерезал шлею?

— Ага, — кивнул Витек.

— Так и было, ваше благородие. Бросился и перерезал, — Ивану работал как заправский переводчик.

— Зачем ты это сделал? Тебе что больше всех надо? — Офицер впился пронзительным взглядом в лицо мальчишки. — Так ведь и погибнуть недолго.

— Хрен его знает, — задумался над совершенным подвигом юный герой.

— Он, ваш благородь, слегка не в себе, — расставил точки над «i» Иван, — и много чего творит не подумавши. В детстве с забора навернулся головой, с тех пор то спит день-деньской, то песни орет, то драки устраивает.

Надин улыбнулась краем губ. Здесь тоже дурачили следствие. ПРичем не менее умело.

— Господин хороший, вы скажите по совести, это правда, что ему, — Иван ткнул в друга пальцем, — премия положена?

— Но, но, не балуй, — остерег Ивана полицейский.

— А то, у нас знакомый репортер имеется. Мы ему так и доложим во всех подробностях: кто-то рисковал, жизни своей молодой не жалел, а кто-то пожадничал, не наградил ребенка, спасшего сбережения честных граждан от коварных злодеев.

Управляющий покачал головой. После ограбления, ему только скандала не хватало. Если хитрый мальчишка не врет и натравит на «Доверие» газетчиков, шуму не миновать. Ладно, он достал портмоне и протянул Витьку три рубля.

Тот вспыхнул от счастья, протянул руку к деньгам и получил от друга кулаком в бок.

— Значит, так вы цените жизнь человека? — закричал Иван, привлекая внимание публики. Народ неодобрительно загалдел.

— Ироды…все не нажрутся …ворье.

Полицейский разволновался:

— Прекратить разговоры! Молчать! — заорал гневно и повернулся к управляющему. — Нехорошо, мальчонку обижать. Не по чести. Он сто пятьдесят тысяч спас, а вы ему трешку в морду тычете. Стыдно-с, это. Мелко-с. Глупо-с.

Управляющий побагровел и возмущенно захлопал ресницами.

— Сколько ж ему дать, по вашему разумению?!

Оглядев раздраженную толпу вокруг, офицер размахнулся чужим рублем.

— Сотню.

Площадь ахнула.

— Сотню? — переспросил управляющий, побагровел еще сильнее и рявкнул. — Извольте.

Ассигнация очутилась в руках Витька. От неожиданности тот растерялся по-настоящему и едва не вышел из образа. Иван спас положение.

— Ой, спасибочки, люди добрые, дай вам Бог здоровья. Будет теперь на что хлебушка купить и лекарств для больной бабушки.

Закончилась история тем, что управляющий с корзиной разной снеди в сопровождении околоточного повез мальчишек на извозчике домой. Надин осталась на площади. Она хотела проследить за дамочкой в вуали. Та, наигравшись с толстяком-приставом, вместе с толпой рассматривала трупы. Их было трое: служащий страховой компании, убитый преступниками; грабитель, застреленный своими и худой возница, разбившийся при падении. Он был особенно страшен. Лицо в кровоподтеках, неестественно ввернутая шея, словно тряпичные переломанные руки и ноги.

Брюнетка равнодушно взирала на мертвецов. Ничего не выдавало в ней волнения, жалости или хотя бы интереса к происходящему. Точеный разлет бровей, дивно выписанные ноздри, пухлые губы — красивые черты были спокойны. Более того, возвращаясь на трамвае в центр города, женщина даже мурлыкала под нос веселую песенку.

Настроение ее еще улучшилось, когда в кустах в парке она скинула простую одежду и снова преобразилась в кокетливую даму под вуалью. Двери парадного доходного дома в Романовском переулке брюнеточка открыла с безмятежной счастливой улыбкой. Чего нельзя было сказать о Надин. От волнения у нее ходило ходуном лицо и дрожали губы. «Господи, — то и дело повторяла она, — спаси и помилуй, мою глупую Ольку, спаси и помилуй».

ЖИЗНЬ

Таня стояла у плиты и с тоской смотрела, как раскаленное масло выжигает на котлетах румяную корочку. За спиной Генка не с меньшим пылом распинался в клятвах и обещаниях. За два года, в течении которых он из нормального человека превратился в жалкое спившееся ничтожество, это был пятая попытка «завязать». В первый раз Татьяна летала на крыльях от счастья, верила, поддерживала, помогала. В пятом эксперименте она участвовать не желала, потому старалась не слушать, не строить иллюзий. В поврежденном уме светлые полосы чередовались с темными. Короткие светлые полосы с неизменным постоянством менялись длинными темными. Нынешние благие намерения, скоротечные, как майский дождь за окном, вели, как и обычно, в кромешный ад.

— Я брошу пить, найду работу, осмотрюсь, займусь бизнесом…

По неписаному закону каждый шаг к спасению имел свою цену. С пятого дня абсолютной трезвости, начинались совместные ужины. Через неделю дело доходило до долгих мирных бесед. Через две недели — до секса.

— Я — сволочь, подонок, тварь. Но ради тебя я исправлюсь. Ради тебя я брошу пить…

Ужас сладких слов крылся в неприкрытом цинизме, с которым Генка использовал Таню. Без оваций, восхищенных взглядов и поддержки совершать подвиги Юрченко не желал, поэтому превращал бывшую жену в группу поддержки, спасательный круг, в якорь.

А чтобы якорь не оторвался, его хорошо приковали толстой цепью страха.

– Пока я сам от тебя не откажусь, ты моя и будешь делать то, что я скажу, — установил Генка правила игры. И неукоснительно их придерживался, на корню пресекая попытки Тани жить отдельно.

— Почему ты его не бросишь? Не снимешь квартиру? Не заживешь нормально? — спрашивала мама и подружки.

Подружкам Таня говорила полуправду, маме врала. Зачем ей, нечаянно обретшей счастье на пятом десятке знать, что пьяный идиот шантажирует ее дочь: грозит убить детей, спалить себя. Что некоторые неприятные происшествия, с виду случайные, на самом деле подстроены специально и могли закончиться очень и очень плохо.