Опаленные войной - Николай Новосёлов

…Командир резко повернул штурвал. Сдвинулась земля, поползла вверх и в сторону. Закрыла небо, покачалась, выровнялась, уперлась в нос самолета.

Пламя лизало обшивку крыла, и она белела на глазах — сгорала краска.

«Только не взорвись! Ну, погоди еще чуточку», — мысленно заклинал мотор штурман. Ведь глупо взорваться сейчас, когда они почти сели.

Вздыбленная и лохматая, закрыв горизонт, приближалась земля. Казалось, самолет стоит на месте, а она сама бежит навстречу. Деревья набегали на самолет боком, вершинами и быстро скрывались под плоскости и фюзеляж. Им не было счету. Наконец, белым, необъятным полем надвинулся лед. Озеро качнулось, ушло вниз. Откуда-то из-за головы скатилось небо, заняв обычное свое место спереди и сверху. Вспышками замелькали куски льда. Штурман поглядел на командира: как-то он посадит самолет? Тот сидел спокойно. Только пальцы его, сжимавшие штурвал, побелели, да с волос на затылке стекали капли пота на ворот мехового комбинезона. А на шее, под ухом, учащенно пульсировала темная жилка. Вцепившись одной рукой в спинку сиденья, штурман другой держал огнетушитель, веса которого не чувствовал. Время остановилось. Виделся взрыв — огромное огненное облако окутало самолет. Разлетаются горячие куски. С шипеньем врезаются в снег, окутанные паром, катятся по льду. В неестественных позах в лужах маслянистой воды — обгоревшие тлеющие трупы…

— Командир, зачем гасить?!

— Гасить! — повысил голос командир.

— Но он же взорвется? И мы…

— Отставить разговоры!

— Ну, почему? Спасем самолет — какая польза? Все равно уничтожать. Не оставлять же фашистам?

— Молчать! И не вздумай бежать, когда посадим машину! А то пристрелю!

Командир убрал газ, мотор мягко, ворчливо зарокотал, потом захрапел, постреливая выхлопами газов.

Штурман с нетерпением ждал неприятного провала самолета, толчка об лед. Он видел, как из-под колес брызнули струи снега, застучали по плоскостям. Пробежав несколько сот метров, машина остановилась. Вывалившись из кабины, командир разглядел в огне и клубах дыма на крыле только одного штурмана. Что стряслось с радистом?

— Где Молчанов? — крикнул он, сбивая огонь с низа мотора пенистой шипящей струей огнетушителя.

— Не знаю!

В разгар борьбы с огнем один за другим опустели огнетушители. Штурман кубарем скатился с плоскости. Бросился бежать к хвосту самолета.

— Куда? Назад! — закричал командир.

— К радисту! — остановился штурман.

— Снимай капот с того мотора! — капитан поспешно снимал комбинезон.

— Зачем?!

— Снег! Снег таскать!!

— Неужели, думаешь, затушим…

— Выполняй приказ!

— Командир! Я…

— Выполняй приказ!

Перевязав «руки» и «ноги» комбинезона ремнями, снятыми с пояса и планшетки, Вадов быстро нагреб в него снег, действуя планшеткой, как лопатой, и потащил «снегочеловека» на крыло. Вытряхнул снег на мотор.

— Принимай! — кричал ему сзади штурман, заталкивая на плоскость капот со снегом. И когда командир перехватил его, кинулся ко второму. Так, конвейером, чередуясь у мотора, они таскали снег, пока не затушили пожар… Колеблющиеся нити дыма, перемешанные с паром, поднимались над мотором и растворялись в вышине.

Обгоревшие, дымящиеся, черные от копоти и гари летчики катались в снегу.

— Бежим к радисту! — вскочил на ноги командир, выплевывая попавший в рот снег. От него шел пар, словно он только что вышел из парной.

Помчались. Открыв люк, один за другим влезли в хвостовую кабину. В ней посредине лежал Молчанов. Худой, бледный, светловолосый юноша, почти мальчик, с родинкой на верхней губе. Командир, расстегнув его комбинезон, припал ухом к груди.

— Жив! Скорей тащи аптечку и термос!

От горячего чая, влитого в рот, Молчанов очнулся. Открыв глаза, долго смотрел невидящим безучастным взором. Заметив товарищей, чуть улыбнулся. Сказал виновато:

— Немного ранило… вот здесь, в бедро, — пошевелил рукой.

— Лежи смирно, Женя. Видим, — ответил командир, перевязывая ногу радиста.

— А мотор затушили?

— Затушили, дорогой, затушили. Принеси-ка НЗ, — сказал Вадов штурману, и когда тот вернулся с коробкой, достал из нее плитку шоколада. Разломив пополам, протянул половинку Молчанову, другую спрятал в карман.

— На, поешь, легче будет.

Радист медленно жевал шоколад. Штурман наблюдал за каждым движением его губ. Завязав коробку НЗ, командир пожал Молчанову руку.

— Ну, набирайся сил. Все будет хорошо. А мы пойдем осматривать самолет. Если что нужно, стучи в борт вот этим ключом. На льду сказал негромко штурману:

— Мишу положи в переднюю кабину. Его комбинезоном укрой Женю да подстели парашют, а то холодно, как бы не замерз — крови много потерял. Да поглядывай по сторонам, если что — кричи меня. И — в башню к пулемету.

Штурман нехотя направился в кабину. Снимать с мертвого человека одежду неприятно, тем более, если приходится это делать впервые.

«Чертов дед! Сам брезгует, так меня заставил. И что меня дернуло лететь с ним? Здорово похож на отца, вот и потянуло к нему. Как будто нет своего экипажа. Ведь говорили «роковой командир», «командир смертников» — не послушал. Захотел отличиться. Разубедить всех. Вот и отличился. Не зря его ребята не любят… Всегда ходит один, никогда не улыбается… Трижды сбивали, трижды один возвращался. Хитрый! Надо самому поесть, так Молчанову для отвода глаз сунул…»

Перед люком штурман остановился, словно что-то вспомнил. Оглянулся, увидел командира: «А может, запас отдельный делает? Он же опытный. Может, потому гибли члены его экипажей?»

После осмотра самолета поднялись в кабину радиста обсудить положение и наметить план действий.

Залезли в башню к пулемету. Молчанов опять лежал с закрытыми глазами: видимо, спал. Говорили негромко, почти шепотом, чтобы ему не мешать.

— По-моему у нас один выход. Попытаться найти партизан. Если их не встретим — перейдем линию фронта, — указывая карандашом голубую точку озера на карте, штурман вопросительно посмотрел на командира.

— Неплохо! — согласно кивнул тот. — Но я думаю так. Уйти к партизанам никогда не поздно, пробираться к своим тоже. Но спрашивается, зачем мы тогда спасли самолет, рисковали жизнью?

Командир задумался, точно что-то взвешивая в уме.

— Есть у меня одна мысль, только не знаю, будешь ли ты согласен. Я так считаю: не попробовать ли нам взлететь на одном моторе?

— На одном моторе?

— Да, на одном. Бывали и такие случаи.

— А потянет ли мотор?

— Думаю, что потянет. Тянет же он с выравнивания? До пяти тысяч метров можно набрать на нем высоту. И потом мы поможем ему тянуть.

— Как?

— Выкинем броню — это сотни килограммов! Пулеметы, бомбозамки, прицел, радиокомпасы — вот и взлетим. Так что это лучший выход.

— Я все же считаю: надо искать партизан.

— Это второй вариант! Учти, взлетим — через два часа будем дома, а пешком — через два месяца, если придем. И самолет потеряем.

— Но неизвестно еще — взлетим или не взлетим. Может, на взлете разобьемся или не долетим…

— Короче, ты отказываешься работать?

— Не отказываюсь, но не вижу смысла.

— Я командир, и ты обязан выполнять мой приказ!

— По-моему, товарищ командир, нас всего двое, и здесь надо больше согласовывать, а не приказывать.

— Что-о? — у Вадова задергалось веко. — Хорошо! Не хочешь подчиняться, иди куда глаза глядят. Я буду работать один. Сопляк! — он спрыгнул на пол, скрылся в люке.

Штурман растерянно глядел вслед. Потом не спеша пошел к люку.

«Нехорошо получилось! Как его убедить? Ведь наверняка здесь есть партизаны. Хоть бы Молчанова им оставить».

Он нашел командира в пилотской кабине. Тот снимал бронеспинку с кресла.

— Послушай, командир, ну давай я пойду в лес? Будем действовать в двух направлениях.

— За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

— Ну, почему ты не хочешь согласиться со мной?

— Потому что через несколько часов мы должны взлететь. А партизан искать не так просто. Не на берегу же они живут? А если живут — сами придут к нам?

Штурман помялся, переступая с ноги на ногу, тяжело вздохнул:

— Ну, как хочешь. Говори, что делать?

— Давно бы так! — поднял голову командир. — Ох и упрямец же ты… Помогай!

Часа за три сняли связную и командную радиостанции и антенны, запасные блоки станции радиста. Антиобледенительные бачки со спиртом, ракетницы с ракетами, инструментальная сумка — все было выброшено. Осматривая самолет, командир повторял:

— Учти, от одного-единственного лишнего грамма зависит судьба взлета. Выбрасывай все, без чего можно лететь.

В который раз, подойдя к обгоревшему мотору, командир внимательно оглядывал его. Покачав лопасть винта, махнул рукой: