Впереди - ледовая разведка - Владимир Стругацкий

С Диксона взяли с собой сварщика и пассажира – один ответственный московский работник все никак не мог попасть в столицу, а тут как раз оказия, все же на запад.

Погрузились и пошли на взлет.

…Погода отличная, настроение тоже неплохое. Обрадуется Черевичный, что они так быстро ему на выручку прибыли.

Механик поставил на плитку чайник. Пассажир устроил свои чемоданы, забрался на бак с бензином и тут же уснул. Гордиенко уселся на свое привычное место позади командира и посматривает на Енисейский залив. Сотни часов разведок приучили к тому, что летишь ли со специальным заданием осмотреть трассу или самолет делает какой-то транспортный рейс, а льды все равно «фотографируешь». Даже если в этом необходимости и нет…

— Вот и вышли мы на Байдарацкую полынью, — сказал гидролог, когда белый цвет оборвался и впереди потянулось черное разводье.

— Да, скоро уже долетим, — Орлов взглянул на часы. — Сходи-ка, Паша, посмотри, как там чаек.

Но чай пить не пришлось.

Вдруг самолет затрясло так, будто он не по небу летит, а на скорости 200 километров в час катится по старой булыжной мостовой.

— Командир, левый мотор барахлит, — прокричал вбежавший механик над самым ухом Орлова.

Командир уже крепко держал штурвал, понимая, что вот-вот мотор заклинит и самолет потеряет управление. А до берега еще километров двадцать. Внизу – полынья. Единственный выход – попытаться дотянуть. Хотя дотянуть, кажется, невозможно. Мотор заглох, в кабине вдруг стало тише. Непривычен, а потому страшен в полете на двухмоторном самолете звук лишь одного работающего мотора: на оставшемся двигателе далеко не уйдешь.

Маленький белый самолетик на приборном щитке одним крылом все клонился и клонился вниз. «Дуглас» валился на левый бок. Орлов резко повернул штурвал вправо, и самолетик на щитке медленно, словно нехотя, поплыл вверх левым крылом и наконец снова стал горизонтально.

Хотя в кабине было намного тише, чем обычно, с этой тишиной еще не свыклись, и Орлов, словно боясь, что его не расслышат, крикнул:

— Все лишнее – за борт.

Откуда взялась такая сила – сейчас не скажешь. Тяжелые бочки с рыбой механик и гидролог кидали в открытую дверцу, словно весили они килограммов пять. Выкинули все – свои шубы, все личные вещи. Остались только в кожанках.

А самолет проваливался. Проваливался, словно падал в бездонную пропасть.

— Высота 1000 метров, — докладывал первый механик. — 800… 700… Высота 500 метров.

— Паша, когда же кончится эта чертова вода? — вздохнул Орлов.

— Скоро, командир, скоро берег.

— 80 метров, — отсчитывал механик. — 80 метров… Вроде уже не падаем.

— Смотри не сглазь.

Впереди белая полоса берега. На ней, чуть влево от их курса, маячила на снегу черная точка – «Дуглас» Черевичного, самолет, который ждал от них помощи.

Орлов еле дотянул. Он посадил машину у самого берега.

Черевичный бежал навстречу. Он давно видел, что они падают… Обнимались, целовались. Живы! Все живы!

Среди этого общего восторга к Гордиенко тихонько подошел московский товарищ. И тут только Павел про него вспомнил – в отличие от всех он был в шубе, в шапке – так и проспал весь полет на баке с горючим, проснулся, только когда сели, и теперь ничего не мог сообразить.

— Простите, товарищ, — сказал москвич, — вы не подскажете, куда переставили мои чемоданы?

— Как куда? На дно Карского моря.

Летчики осматривали моторы.

— Вот тебе и «Дуглас», — говорил Черевичный. — А помнишь, когда мы их получали, они нам казались верхом совершенства.

— Еще бы! — Орлов улыбался, хотя ситуация была скорее грустной. — Первые колесные самолеты на ледовой разведке. И скорость – двести верст.

Месяц просидели два экипажа на берегу Байдарацкой губы. Из двух поломанных машин собрали один «Дуглас» и на нем улетели. Этот самолет потом так и называли «одно из двух».

…Какие только суда не пришлось проводить Павлу Гордиенко по дорогам Арктики! Какие только грузы он не помогал перевозить!

Вместе со знаменитым ледокольщиком Константином Бызовым он даже оленьим извозчиком был. Возил оленей с материка на остров Врангеля, где теперь уже тысячные стада. А после войны оленей только задумали там разводить: условия отличные, волков – главных оленьих врагов – на острове нет. Но на чем везти «пассажиров»? Решили – на ледоколах. Благо навигация заканчивалась и ледоколы освобождались.

Пересекли пролив Лонга, а возле острова, в бухте Роджерса, — припай, к берегу не подобраться. Как быть?

Гидролог предлагал:

— Давайте выпустим их на лед. Они сами берег почуют.

— А кто их знает? Может, они не такие умные, как ты думаешь, — возражали моряки. — Погибнут они на льду, и что тогда?

И все же решили рискнуть. Только выпустили оленей на припай, как они помчались к берегу. Не подвело их чутье.

Ученые знают Павла Афанасьевича как неугомонного исследователя. Арктические капитаны – как одного из своих помощников, инициатора многих экспериментальных плаваний. Полярники – как участника и руководителя почти пятидесяти арктических экспедиций. Летчики – как хорошего, веселого спутника в самых долгих и тяжелых полетах на ледовую разведку. А многим филателистам Павел Афанасьевич отлично известен как страстный коллекционер, обладающий, пожалуй, богатейшим в мире собранием конвертов, значков, медалей, посвященных полюсам Земли, полярным исследованиям.

…Раз в пять лет со всей страны съезжаются в Ленинград в Арктический и антарктический институт ледовые разведчики. В старинном особняке на Фонтанке для них организованы специальные курсы. Обязательно выступает и доктор географических наук Гордиенко. Голос у него сильный, мощный. Да и сам он в свои почти 70 лет еще крепок. Грузноват, но сила чувствуется.

— Что такое ледовая разведка? — спрашивает Павел Афанасьевич. Секунду он молчит, вытряхивая из пачки очередную папиросу, мнет ее своими ручищами. Потом продолжает: – Прежде всего это отличное знание тех районов, где летаешь, умение моментально ориентироваться. Если в самолете вам завяжут на несколько часов глаза и потом вдруг повязку снимут, вы должны моментально сказать, в каком районе самолет. Сказать, только взглянув на льды… Конечно, сегодня появляются отличные приборы, они могут дать объективную оценку состояния льда. И умение с ними работать – одно из необходимых качеств для нас с вами. Но все же самым главным, незаменимым прибором остается глаз ледового разведчика… Так что же такое ледовая разведка? Наука? Да, строгая наука, требующая смелых, способных людей. И все же это искусство. Искусство, которым овладеть довольно сложно. Наверное, поэтому из сотен гидрологов только немногие становятся хорошими ледовыми разведчиками.

Иногда после занятий ледовые разведчики собираются в маленьком кабинете-закутке ПАГа, где в любую погоду над самой его головой открыта форточка и на столе вечно пачка «Беломора». Как на нескольких квадратных метрах может уместиться столько народу? Но каким-то чудом места хватает всем. И тут же начинается: «А помнишь…», «А однажды…» События, о которых здесь говорят, сейчас кажутся такими далекими… Почти сказочными.

Теперь уже не встретишь ПАГа в его кабинете-закутке. 19 ноября 1982 года заслуженный деятель науки РСФСР, доктор географических наук, профессор, почетный полярник Павел Афанасьевич Гордиенко скончался. Умер он полугода не дожив до 70 лет. Умер скоропостижно: вечером в добром настроении лег спать и больше уже не встал… Но этот очерк был написан еще при его жизни. Да и о человеке, которого хорошо знал, очень трудно писать в прошедшем времени. Так что я решил ничего не менять.

Полюс недоступности

Наконец дом засыпает. Непривычная тишина застывает кругом. За окнами, покрытыми паутиной мороза, — ночь, густая зимняя ночь.

Этого дня он ждет с нетерпением. Он знает, что такой вечер когда-нибудь должен наступить. Как награда за суету, за быстротечность нашей жизни.

И вот наконец он приходит.

Стараясь ступать потише, словно боясь спугнуть тишину, он встает из глубокого кресла и подходит к секретеру. Крышка секретера со скрипом опускается, и среди десятков коробочек с табаками самых прославленных марок он отыскивает небольшую, чуть потускневшую жестяную коробку, медленно открывает крышку. Запах прекрасного табака наполняет комнату. Пальцы мнут спрессованный временем табак, и аромат все сильней. Кажется, вся комната вдохнула уже этот запах.

Он подносит коробочку с табаком к столу, долго разглядывает десятки трубок, собранных в двух больших хрустальных вазах, примериваясь, какую же взять.

Наконец он выбирает. Усаживается в кресло и медленно, основательно набивает трубку табаком. Щепотка, еще щепотка.