Мятеж реформаторов. Заговор осужденных - Яков Гордин

2-е, сообщников их: порутчиков Кузмина, Щипиллу и брата Муравьева – квартирмейстерской части прапорщика Муравьева ж, убитых на месте поражения, но бывших с сим же возмутителем в соединении и участвовавших во всех злодейских его предприятиях, согласно с приговором суда, из списков выключить, как изменников и оскорбителей высочайшей особы, на могилах их ни крестов и никаких памятников, приличных христианскому погребению, не сооружать, но там же на месте поставить виселицу к вечному их посрамлению, прибить под оною имена их.

Из послесловия кн. М. С. Волконского к запискам его отца

17 декабря 1825 года Высочайшим указом учреждена была Комиссия для изысканий о злоумышленных Обществах. Следствие было ею окончено и представлено Государю Императору 30 мая 1826 года.

Вслед за сим 1-го июня учрежден по Высочайшему Манифесту Верховный Уголовный Суд. В силу Высочайшего Манифеста, преданы Уголовному Суду: Северного Общества 61, Южного Общества 37 и Общества Соединенных Славян 23, всего 121 лицо.

Верховный Уголовный Суд, рассмотрев дело, представил в первых числах июля 1826 года всеподданнейший доклад, в котором пришел к следующему заключению: «Все подсудимые, без изъятия, по точной силе наших законов, подлежат смертной казни. И потому, если установлением разрядов в наказаниях благоугодно будет Вашему Императорскому Величеству даровать некоторым из них жизнь: то сие будет не действием закона, а тем менее действием Суда, но действием единого Монаршего милосердия; будет особенным изъятием, на сей токмо случай, по Высочайшему Вашему предназначению допускаемым. И хотя Милосердию, от самодержавной власти исходящему, закон не может положить никаких пределов, но Верховный Уголовный Суд приемлет дерзновение представить, что есть степени преступления столь высокие, и с общею безопасностью Государства столь смежные, что самому Милосердию они, кажется, должны быть недоступны». По сим соображениям суд большинством голосов определил следующие положения о казнях и наказаниях: «Смертную казнь четвертованием; смертную казнь отсечением головы; положением головы на плаху и потом ссылку в вечную каторжную работу; тоже на определенное время и потом вечно на поселение; вечную ссылку на поселение; вечную ссылку в Сибирь; написание в солдаты с выслугою; во всех сих случаях с предварительным лишением чинов и дворянства». Сделав сии положения о казнях и наказаниях, Суд разделил подсудимых на одиннадцать разрядов, поставив 5 из них, приговоренных к четвертованию, вне разряда.

На этот доклад Верховного Уголовного Суда последовал 10 июля 1826 г. Указ, которым смягчались некоторые из постановленных судом наказаний; между прочим, преступникам 1-го разряда, смертная казнь заменялась вечною каторжною работою. Что касается наказания лиц, поставленных вне разрядов, то тем же Высочайшим Указом оно было передано решению Верховного Уголовного Суда и «тому окончательному постановлению, какое о них в сем Суде состоится». В силу сего суд постановил: «пяти лицам, вместо мучительной смертной казни четвертованием, приговором Суда определенной, сих преступников повесить».

13 июля, по выслушании протокола Верховного Уголовного Суда от 11 июля и означенного Именного Высочайшего Указа 10 июля о пощадах, последовал о сем Указ Правительствующего Сената и одновременно объявлен Высочайший, по сему предмету, Манифест. ‹…›

13-ое июля было днем исполнения приговора.

На рассвете, все осужденные были выведены на крепостную площадку, где, в средине большого каре из нескольких шеренг разного оружия, они в первый раз свободно свиделись и могли сообщить друг другу содержание приговоров. Не было только пятерых, осужденных на смертную казнь. Каждый из осужденных должен был стать на колени, над головой его ломалась шпага, а мундир и ордена бросались в приготовленные тут же костры для сожжения, и затем, одетые уже в арестантские халаты, осужденные были разведены по своим тюрьмам. Вслед затем был приведен в исполнение и смертный приговор.

Не касаясь вопроса о том, насколько прав закон, когда, лишая осужденных чинов, орденов и дворянства, он отнимает титул у того из них, кому титул не пожалован по Грамоте, а принадлежит роду по историческому его происхождению и составляет неотъемлемую часть самого имени, – мы будем далее называть автора «Записок» именем, оставленным ему судебным решением.

Чрез несколько дней началась высылка приговоренных в места заключения и ссылки, им предназначенные.

17-го июля начальник Главного col1_0 сообщил военному министру, что Высочайше повелено преступников разослать по назначению, причем сообщил и порядок их высылки; при этом, между прочим, сказано:

«Из числа приговоренных в каторжную работу, 8 человек, а именно: Сергея Трубецкого, Евгения Оболенского, Артамона Муравьева. Василия Давыдова, Якубовича, Сергея Волконского, Борисова 1-го и Борисова 2-го отправить немедленно закованными в двух партиях, имея при каждом преступнике одного жандарма и при каждых четырех одного фельдъегеря, в Иркутск к Гражданскому Губернатору Цейдлеру, коему сообщить Высочайшую волю, дабы сии преступники были употребляемы, как следует, в работу и поступлено было с ними во всех отношениях по установленному для каторжников положению, чтобы он назначил, для неослабного и строгого за ними смотрения, надежного чиновника, за выбор коего он ответствует, и чтобы он о состоянии их ежемесячно доносил в собственные руки Его Величества чрез Главный Штаб».

Часть вторая. После восстания

Чувства чистой совести достаточно для смерти. Чувство нравственного достоинства необходимо для жизни.

Глава первая

1

14 декабря 1825 года в пятом часу пополудни, когда совсем уже смеркалось, император Николай Павлович решился наконец отдать приказ о стрельбе картечью по боевым порядкам мятежников.

«Первая пушка грянула, картечь рассыпалась; одни пули ударили в мостовую и подняли рикошетами снег и пыль столбами, другие вырвали несколько рядов из фрунта, третьи с визгом пронеслись над головами и нашли своих жертв в народе, лепившемся между колонн сенатского дома и на крышах соседних домов. Разбитые оконницы зазвенели, падая на землю, но люди, слетевшие вслед за ними, растянулись безмолвно и неподвижно. С первого выстрела семь человек около меня упали: я не слышал ни одного вздоха, не приметил ни одного судорожного движения – столь жестоко поражала картечь на этом расстоянии. Совершенная тишина царствовала между живыми и мертвыми. Другой и третий повалили кучу солдат и черни, которая толпами собралась около нашего места. Я стоял точно в том же положении, смотрел печально в глаза смерти и ждал рокового удара; в эту минуту существование было так горько, что гибель казалась мне благополучием».

Так писал Николай Бестужев.

Вечером 14 декабря им казалось, что жизнь кончена. И не только потому, что им грозила смерть. А потому еще, что дело, ради которого они жили, было расстреляно картечью с расстояния в сто шагов.

Им казалось, что все кончено. Но они ошиблись.

Начиналась другая жизнь. Быть может, не менее славная, чем прошедшая.

Начинался путь страданий и борьбы. Борьбы не менее жестокой, чем та, которую они вели прежде. Борьбы за сохранение в себе человека. Борьбы за сохранение в себе духа действия, который столь ярко отличал их.

2

В ночь на 15 декабря 1825 года двадцать солдат лейб-гвардии Павловского полка вошли в дом графа Лаваля на Английской набережной.

С ними был флигель-адъютант князь Голицын. Он должен был руководить обыском и изъять все бумаги зятя хозяина дома и вообще все подозрительные документы.

Вряд ли кто-нибудь в Петербурге мог предположить, что этот дом когда-либо подвергнется вторжению вооруженных гвардейцев.

Хозяин дома – граф Лаваль, – действительный статский советник, церемониймейстер двора его величества, оказавший крупные услуги Людовику XVIII перед его возвращением во Францию в 1815 году и получивший от него графский титул, был человеком известным, уважаемым и вполне лояльным.

Хозяйка дома, графиня Александра Григорьевна, урожденная Козицкая, принесшая мужу огромное приданое, была женщиной незаурядной. Она приятельствовала со знаменитой мадам де Сталь. А Джон Адамс, первый американский посол в России и будущий президент Соединенных Штатов, писал о ней: «Эта леди кажется мне самой приятной, интеллигентной и достойной уважения русской женщиной, которую я знал».

Лавали в ту ночь ночевали у сестры графини – княгини Белосельской-Белозерской.

Солдаты Павловского полка, мерцая штыками в полутьме пустого дома, шли по комнатам, в которых бывали Пушкин и Вяземский, в которых Карамзин читал «Историю государства Российского». Павловцы шли по комнатам, по которым ходили самые замечательные люди России тех лет.