Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин

любопытен способ доказательства преимуществ христианства. Прежде всего Фичино задается вопросом, почему Священное Писание победило в человеческих умах гораздо более ученую и тонкую античную философию, что, по мнению Фичино, «чудесней любого иного чуда Христа». Он ищет объяснение исключительно в форме выражения истины! В книгах евангелистов и в апостольских посланиях «проявляется некая необычная сила, исключительная простота и безыскусственность, и жар, значительность, глубина, и неописуемая торжественность». Все другие писатели «сомневаются и колеблются» – и только авторы Нового Завета говорят «с огромной уверенностью (con tanta certezza)». To есть учение Христа, так сказать, обладало харизматической силой, оно доказало, что «истина не нуждается в словесном лоске», оно противопоставило учености и рефлексии страстную экзистенциальную позицию, чудеса и моральную высоту первых христиан. Таково христианство по отношению к античности, но при сопоставлении с исламом и иудаизмом оно, как получается у Фичино, выступает примерно в том же качестве, что античность по отношению к христианству. То, что было сочтено слабостью античности, теперь выглядит достоинством христианства, и то, что было провозглашено достоинством христианства – непререкаемый, первозданный, не ведающий сомнений напор, – будучи доведенным до крайности, становится слабостью других религий. Христианство «не требует, чтобы противники веры были истреблены (как этого требуют Талмуд и Коран), но желает, чтобы им была показана истина, или чтоб за них молились, или чтоб они были терпеливо обращены (patientemente sopportati)» – примером, а не силой[353].

Так гуманистическое диалогическое совмещение открытости истины и ее единства переносится непосредственно в конфессиональную сферу; христианская убежденность теряет догматический характер и совмещается с признанием естественности религиозно-философского плюрализма; впервые проступают контуры будущей новоевропейской терпимости в делах разума и совести. До этого будущего, впрочем, еще очень далеко, XVI век будет залит кровью религиозных войн, Реформации и Контрреформации, но в начальные десятилетия этого века Ариосто воспоет своих славных рыцарей, христиан и сарацинов, «которые были соперниками, были разной веры… и все-таки они едут вместе темными лесами и глухими тропами, противники, доверяющие друг другу»[354]. И из Франции откликнется голос Ронсара: «О Боже, общий отец евреев и христиан, турок и каждого; ты, вскармливающий своей доступной всем благостью одинаково хорошо и тех, кто у антарктического полюса, и тех, кто у полюса арктического; ты, дарующий и разум, и жизнь, и движение, невзирая на лица, всем поровну»[355]. Этому миропониманию, зародившемуся в ренессансных головах, предстояли горькие и сокрушительные испытания, но оно, по крайней мере, уже никогда не будет забыто европейской культурой.

Конфессиональность Джованни Пико делла Мирандолы

Последний пример, который я хотел бы избрать в связи с разбираемой темой – религиозность Джованни Пико делла Мирандолы. Пример этот поучителен именно потому, что Пико в истории кватрочентистского гуманизма стоит особняком, у крайней черты, отделяющей ренессансное умонастроение от неренессансного, а в последние годы жизни он кое-где эту черту, возможно, и переступает. Никто из гуманистов за два столетия не был в большей степени, чем он, склонен к мистической экзальтации, никто более ревностно не предавался изучению средневековой мыслительной традиции, никто более напряженно не старался приблизиться к христианскому идеалу, как он его понимал. Но притом Пико пронес через контрастные, драматически сменявшиеся этапы краткого (восьмилетнего) творческого пути, через удивительную пестроту испытанных им духовных влияний и большей частью незаконченных замыслов две сквозные, центральные идеи: 1) плюрализма (в конечном счете, единой) истины, или же «примирения философов» (pax philosophorum); 2) «достоинства человека» (dignitas hominis)[356]. И это характерно ренессансные идеи! А самым важным результатом заключительного этапа, отмеченного сближением с Савонаролой и мрачноватым тоном покаяния, явился все-таки трактат, который принято непременно называть, когда заходит речь о генезисе натурфилософии XVI в. и новоевропейского научного мышления («Против предсказующей астрологии», 1494 г.)[357].

Если оригинальный и смелый ренессансный ум захвачен религиозными интересами в такой «нетипичной» мере, как ум Джованни Пико, не обозначаются ли резче и пределы, поставленные Ренессансу его средневековым происхождением, и пределы, поставленные средневековому христианству его ренессансной метаморфозой?

В XV в. самое резкое столкновение итальянского философа с церковью (без политической подкладки) – это эпизод с осуждением «Тезисов» Пико делла Мирандолы. В марте 1487 г. папская комиссия осудила 13 из этих тезисов, сочтя, что они «могут быть истолкованы дурно». В целом Пико было поставлено в вину «повторение заблуждений языческих философов», увлечение иудейской Каббалой и нанесение ущерба католическим «канонам и доктринам» «под неким прикрытием натуральной философии»[358]. Среди конкретных положений Пико, признанных «еретическими» и «скандальными», особенно интересны следующие: смертный грех, совершенный в конечном времени, не может быть наказан вечной мукой (нечто подобное утверждал в письме к Пико и Каллимах); чудеса Христа доказывают его божественность не сами по себе, а лишь по способу, которым они содеяны (т. е. бывают и чудеса естественные, творимые натуральной магией); лучшими доказательствами божественности Христа располагают магия и Каббала; никто не верит в истинность чего-либо только потому, что хотел бы поверить[359]. 31 марта Пико подписал отречение, но вскоре – хотя в преамбуле «Conclusiones» писал, что заранее подчиняется решению курии – сел за сочинение пространной Апологии, в которой обосновывал правильность каждого из 13-ти тезисов и «свободу веры» (liberlas credendi): «Не ошибка… ума делает человека еретиком, для этого потребны злокозненность и запирательство»[360]. 6 июня Иннокентий VIII назначил новое дознание, 31 июля Пико снова поклялся не переиздавать и не защищать «Тезисы», а 9 августа папа подписал бреве, в котором, хотя и признавалось, что среди положений Пико есть «католические и истинные», но, «ввиду смешения» с еретическими, присуждались к сожжению в трехдневный срок все «Тезисы» чохом[361]. Под страхом отлучения запрещалось их читать, переписывать, передавать или читать другим. Папское бреве было обнародовано не сразу, Пико узнал о нем лишь в январе 1488 г., по дороге во Францию.

Он был задержан близ Лиона по требованию папского нунция, просидел два месяца под арестом и был выпущен в марте после вмешательства Лоренцо Медичи, а также Лодовико Моро, Гонзага, всех крупнейших итальянских государей.

Отношения Джованни Пико с римской курией не наладились и позже. На нем по-прежнему тяготело обвинение в ослушании, а «Гептаплус», опубликованный в 1489 г., вызвал новые нарекания[362]. Пико вряд ли был вполне искренен, когда возражал, что материя «Гептаплуса» отстоит от «Тезисов» «как небо от земли». Здесь не место разбирать теологию и антропологию Пико, но, бесспорно, ни интерес Пико к «натуральной магии», герметизму и Каббале, ни его склонность к «негативной теологии» и к пантеизму (не доведенному, впрочем, до конца), ни обоготворение человека – в рамки средневекового католицизма и вообще реально-исторического христианства