Тайная история Владимира Набокова - Андреа Питцер

Хотя Набоков неоднократно приводил Уилсону в пример эсеров как антибольшевистскую и одновременно антимонархическую партию, в последнее время он тоже перестал проводить различие между разными течениями социализма. В 50-х годах Набоков неожиданно отказался от литературного проекта, над которым несколько лет работал вместе с гарвардским лингвистом Романом Якобсоном. Годом ранее Якобсон ездил в Советский Союз на конференцию, и Набоков написал, что не потерпит подобных «поездочек в тоталитарные страны». Говорили также, что Набоков начал называть Якобсона «большевистским агентом», хотя до революции тот принадлежал к партии В. Д. Набокова, кадетам. Возможно, как и у Линдона Джонсона, истинная причина гнева писателя была личного свойства: когда имя Набокова внесли в список кандидатов на должность в Гарварде, Якобсон его вычеркнул.

Сам Набоков ехать в Советский Союз не собирался, но ему очень хотелось, чтобы на родине прочли его книги. Когда к нему обратились с «Радио Свобода», он с радостью поддержал идею подпольно распространить свои сочинения в России, замаскировав выходные сведения. В 50-е годы на «Свободе» работал родной брат Владимира Кирилл. Знал ли писатель, что этот проект создавался и финансировался в рамках идеологической войны, вдохновителем которой выступал Джордж Кеннан, а исполнителем – ЦРУ? В любом случае Набоков безоговорочно поддерживал проект и жалел только о том, что первой лазутчицей в СССР не пошлют «Лолиту».

Набоков позволял использовать свои романы в качестве оружия в холодной войне, но на непосредственное участие в ней его не могли подвигнуть призывы даже самых антисоветски настроенных диссидентов. Однажды группе ленинградских студентов удалось тайком передать ему через иностранного ученого послание. Но Набоков, как сообщала Вера в письме Лорену Лейтону, занимал однозначную позицию: никаких дел с советскими гражданами, поскольку такие контакты могут быть для них опасны. Кроме того, в ответном письме посреднику объяснялось, что хотя люди, желающие связаться с Набоковым, могут быть абсолютно искренними в своем диссидентстве, неясно, какие цели они преследуют и действительно ли преданы свободе, как ее понимают на Западе. Для поколения, рожденного через десятки лет после революции, это непростой экзамен.

Вера, которая вела почти всю переписку Набокова, ответила студентам, что «каждая книга ВН – удар по тирании». Среди знакомых Владимира было множество противников коммунизма, которые могли бы помочь молодым диссидентам, если сам он не хотел ввязываться в интриги холодной войны или опасался, что это ловушка КГБ. Но похоже, что Набоков действительно считал своим оружием только книги. По крайней мере за них никого не арестуют и никто не погибнет. Если всех интеллектуальных и политических талантов В. Д. Набокова и его сподвижников оказалось недостаточно, чтобы спасти страну, может, имеет смысл держаться подальше в стороне от такого рода баталий? Так по крайней мере никого не подставишь и не угодишь в ловушку истории.

Как и опасался Владимир, до студентов, на призыв которых он не откликнулся, КГБ все-таки добрался – правда, много позже. Членов группы арестовали – одни попали в тюрьму, другие – на военную службу. Некоторых сослали за Урал или на Колыму. Поводом для одного из арестов стало хранение текстов Набокова.

После «Бледного огня» Набоков снова обратился к автобиографии. Несколько лет назад он перевел ее на русский, и теперь, отталкиваясь от этой версии, решил еще раз пересмотреть первые четыре десятилетия своей жизни. Добавив фотографии и более подробную генеалогическую информацию, Набоков исправил ошибки, которые заметил сам и на которые ему указали другие. Кроме того, словно не насытившись перекрестными комментариями «Бледного огня», составил предисловие и указатель[23], в котором драгоценностям досталось особенно много ссылок. Другой отсвет «Бледного огня» – такие пункты указателя, как Nova Zembla («ни много ни мало», пишет рядом с этим названием автор) и его русский эквивалент – «Новая Земля».

Набоков также добавил два абзаца, посвященных памяти младшего брата Кирилла, который в 1964 году скоропостижно скончался от сердечного приступа. Тепло отозвавшись о творчестве брата и его любви к русской поэзии, Набоков признал, что почти сорок лет они мало общались, и счастливое воссоединение произошло только в последние годы жизни Кирилла.

Но наиболее существенные изменения, внесенные Владимиром, касались другого брата, Сергея. Тридцать одно упоминание о нем в «Убедительном доказательстве» он оставил практически без изменений. Однако эти скупые фразы шестнадцатилетней давности обросли подробностями. Например, описание того, как братья бегут из Санкт-Петербурга на поезде в 1917 году, теперь дополнились кратким отчетом о жизни Сергея в Крыму и о его последних месяцах в России, проведенных вместе с Владимиром. Словно для того, чтобы Сергей не скучал в Ялте, Набоков также включил в крымские сцены «известного живописца» и «балетного танцовщика».

Помимо этого, Владимир добавил две новые страницы о Сергее. После слов: «Говорить о другом моем брате мне, по различным причинам, необычайно трудно» он признается, что Сергей с детства был на вторых ролях. Родители меньше баловали его по сравнению с первенцем, а когда он играл на фортепиано, Владимир, называющий себя «несколько хулиганистым» ребенком, тыкал его пальцами под ребра. Продолжая исповедь, Набоков признается, что тайком заглядывал в дневник Сергея и узнал из личных записей брата о его наклонностях (хотя слово «гомосексуальных» он так и не произносит). Из-за того, что он показал дневник домашнему учителю, объясняет Владимир, компрометирующие строчки в конечном итоге прочли родители.

Что еще можно было добавить к уже сказанному в «Убедительном доказательстве»? Сергей был левшой; играл в теннис; всю жизнь очень сильно заикался. В Кембридже братья учились в разных колледжах, но у них были общие друзья, и дипломы они получили по одной и той же специальности, притом с одинаковыми оценками. Оба давали частные уроки английского и русского – Сергей в Париже, Владимир в Берлине. За два с половиной года до того, как Владимир покинул Европу, они с Сергеем встречались во Франции и были «вполне дружны». В Сен-Назер и оттуда в Америку Набоков уехал, не попрощавшись с братом. Во время войны «прямой и бесстрашный» Сергей работал переводчиком в Берлине и открыто критиковал режим перед коллегами, из-за чего его арестовали и отправили в гамбургский концентрационный лагерь, где он умер в январе 1945-го.

В набоковских мирах судьбы персонажей обрываются внезапно, нелепо и чудовищно – попадает под машину мать Лолиты, умирает после группового изнасилования солдатами Мариэтта из «Незаконнорожденных», кончают с собой Гэзель Шейд и Кинбот, умирает родами Лолита. Пожалуй, тут нечему удивляться, учитывая, какую страшную смерть приняли некоторые из близких писателю людей.