Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе - Акакий Гецадзе

«Мир сложен и непостижим! Да, настоящее мужество в борьбе, но случается иногда, что ты должен повиноваться судьбе… Не забудь, что Пасико у тебя первая, а…».

«Что?»

«А у тебя две макушки, две! Помнишь, что тебе сказала мать Этери, когда вымыла тебе голову?»

«Да, да!»

«Вот видишь, нет худа без добра!»

Две мои макушки тогда заставили меня проклинать себя, теперь же они принесли мне облегчение и заронили искру надежды. И надежда заорала мне в ухо: «Не стареть же тебе с Пасико, ты сильный человек, временно должен примириться с этим. Небольшая беда не должна тебя сломить. Утешься».

Вот какова жизнь! Одно и то же может стать и горем, и счастьем!

…Поздним вечером я привёз домой похищенную женщину.

Я поцеловал её, и она ответила мне, но не почувствовал ни капельки мёда на своих губах. Тогда я окончательно убедился, что это поцелуи Цицино опьянили меня прошлой ночью. Но что поделаешь, сны не повторяются! И я снова примирился с судьбой.

Заснул я поздно и проснулся на следующий день только в полдень. Протёр глаза и смотрю: лежу один. С ума сойти! Меня от страха передёрнуло всего: «Неужели, — думаю, — всё это мне приснилось? А если нет, то куда же делась Пасико? Взяла и сбежала? Да, должно быть так! Ведь как я обошёлся с ней вчера! Конечно же, она почувствовала себя оскорблённой, чаша её терпения переполнилась и…»

Вай ме!

Я ужасно испугался.

— Пасико!

Никто не отозвался.

Вай ме! Я замер, и вдруг в нос мне ударил запах гари. Понятно! Она подожгла дом и убежала. Ведь если женщина решается на месть, то месть её поистине ужасна!

Я закрыл глаза и представил себя горящим в огне: вокруг бушует пламя, горят доски, утварь, а двери и окна заперты снаружи.

Вай ме! Вот где меня настиг адский огонь. Всё вчерашнее по сравнению с этим показалось мне детским лепетом!

— Пасико-о-о! Пасико-о-о! — заорал я, что было мочи. Теперь мне послышался такой треск досок, какой бывает, если горит крыша.

«Ну вот, — думаю, — значит, огонь перекинулся уже на крышу. — Спасите-е-е! Спасите-е-е!» обезумев от ужаса, закричал я и вскочил. Хотел ещё раз закричать, но язык уже не повиновался.

«Нет, пожалуй, не так жарко, как должно быть при пожаре, я ещё не совсем погиб!»

Осторожно приоткрыв глаза, я огляделся и засмеялся точь-в-точь, как Алекса. Хорошо, что никто не видел, иначе подумали бы, что я спятил.

В очаге весело полыхал огонь и трещали сухие дрова. Вокруг всё было убрано и начищено. В окно назойливо лезло солнце. Сверкал начищенный чугунный ушат, висевший на цепи над очагом. На огне был разогрет кеци и спиной к нему стоял пузатый кувшин. Я почувствовал запах мчади и варёной свинины. Наспех оделся, сунул ноги в мягкие чувяки и вышел во двор. В это время калитка открылась и вошла Пасико… На плече она несла мокрый кувшин. Голова её была повязана косынкой. Она шла неторопливо, задумавшись.

— Послушай, — удивился я, — откуда ты знаешь, где у нас родник?

— А здесь и знать нечего! Если даже никого и не встретишь по дороге, всё равно гуси приведут. По утрам они туда только и спешат.

Великолепный ответ! Ей-богу, достойный меня.

Вскоре я вкусно позавтракал.

День был тёплый, дел у меня никаких не было, и я, поставив перед домом во дворе скамеечку, как старик, подставился солнышку. Потом, отогревшись, стал гулять по двору, а сам одним глазом посматриваю на дом Лукии. Интересно, думаю, узнали ли они уже о моих делах и что об этом думают!

Смотрю — оба моих свата идут вместе и о чём-то разговаривают. Я спрятался за амбарным столбом и слышу:

— Ты это про дочь Омана, моего однофамильца, говоришь? Как же не знаю? Ну и что Караман?

— Да то, что понравилась ему Пасико, и он её похитил.

— Похитил Пасико?

— Да!

— Ух ты! Гляди какую девушку отхватил!

— А что, не нравится?

— Как же не нравится! К тому же ещё и однофамильцы мои! Да и девушка сама такая, что на ней не только жениться — молиться на неё надо, как на икону. Да! Осчастливил ты человека!

— Что-то я сомневаюсь, чтобы она тебе очень нравилась!

— Больше чем нравится… Да ведь Караман наш такой сладкоречивый, что он и дьявола может соблазнить, не то что красавицу. Молодец! Но всё же и ты, наверное, подбросил в огонь дровишек, неправда?

— Я ему совсем не нужен был… Твой Караман такой человек, что если его бросить в бурную реку, да ещё тяжёлый камень к ноге привязать, он всё равно поймает золотую рыбку и выплывет.

— Да уж я знаю, как ты бросил его в реку с камнем на ноге и помог выловить золотую рыбку. В своё время меня он не послушался и… Эх! — Кечо махнул рукой, отвернулся от Ареты и зашагал к дому.

— Ты куда, Кечо? Не пойдёшь разве к соседу, не поздравишь его?

— Не время сейчас! Пусть сначала привыкнет! Эх, Арета! Что же ты наделал, безбожник? Что ж с того, что он сир и одинок, как перст, неужто трудно было пощадить его? — упрекнул напоследок спутника Кечо и, шумно распахнув калитку, вошёл к себе во двор, качая головой.

— Караман! Эй, Караман! — услышал я голос Ареты.

— Чего тебе надо, нехристь ты этакий? И здесь меня не оставляешь в покое? — бросил я ему вместо приветствия, выходя из-за своего укрытия.

— Вот она, благодарность! Из-за тебя Оман мне чуть пулю в лоб не всадил, потом кинжалом хотел меня зарезать, а ты…

— Сволочи вы оба, и ты, и твой Оман. Вы же обо всём договорились! А ты-то думаешь, раз я делаю вид, что ничего не понимаю, то я и в самом деле не догадался?

— О чём ты мог догадаться, дурень?

— О том, что когда ты выстрелил в воздух, мол, в преследователей стреляю, сам одним этим выстрелом помог Оману убить трёх зайцев… Помог ему сбыть дочку — один, избавил его от расходов — два, а третий — дал ему сберечь приданое. Не так ли? Иначе как это он вдруг сразу появился в шатре? Неужто сам по себе напал на наш след? Негодяи вы оба и мошенники! И не только вы, но и… — Только я замахнулся кнутом, чтоб хлестнуть Пасико, сердце моё вдруг обмякло и не разрешило этого сделать. И я проглотил, как слюну, повисшее на кончике языка слово. — Уходи отсюда, Арета, подобру-поздорову, уходи, пока цел!

— Так ты не помиришься со мной?

— Нет, если даже отдашь мне столько золота, сколько мы оба весим, да ещё подаришь всё своё имущество. Уходи прочь и не подливай масла в огонь. Теперь я твой кровный враг и… не заставляй меня пойти на тяжкий грех, посторонись!

— Вдобавок и смертью угрожаешь? — засмеялся сват.

— Да! Если даже меня понесут мёртвого, упрусь ногами в землю и раскорячусь над могилой. И до тех пор не лягу в землю, пока первым тебя там не увижу! Знай! Караман сердится один раз в году, но так, что врагу его не пожелаю!

Арета молча ушёл прочь. Солнце уже спустилось вниз по пригорку, а я всё ещё без дела болтался во дворе. Кечо тоже вышел во двор и, взяв в руки топор с длинной рукояткой, стал колоть бревно. Я нарочно остановился на видном месте — пускай, думаю, увидит меня.

Так оно и случилось. Кечо увидел меня, бросил топор и подошёл к забору:

— О, моё почтение и привет Караману! От души сочувствую твоему счастью!..

— Спасибо, дорогой! Я знаю твою заботу!

Наступило неловкое молчание.

— Вот и с этим делом покончено! Теперь ты тоже женатый человек! — нарушил Кечо молчание. — Увидел я спозаранку дым над твоим домом, думаю, не иначе как радость у Карамана. Высоко поднимался дым, очень высоко! Потом я узнал, кто твоя жена и… удивился… Ведь мы с ней однофамильцы… Просто уму непостижимо, как это всё обернулось! Как тебе отдали такую красавицу, сукин ты сын?! Мне сказали, что ты её похитил. Неужто правда на самом деле? — и Кечо, не сдержавшись, расхохотался так, что смеха его хватило б на три арбы.

— Молчи, Кечо, иначе в зубы получишь!

Кечо ещё шире раскрыл свой беззубый рот, смежил один глаз и, повернув голову набок, по своему обыкновению, осклабился:

— Только как же ты коснёшься своим грязным поцелуем её атласной щеки?

— Бессовестный ты, разве это смешно?

— Эх, ладно уж! Ничего без всевышнего на этом свете не делается! Ты лучше скажи, когда свадьба? Надо же подготовиться!

— Какая там свадьба! Зачем Пасико свадьба?

— Ого! Ты, видать, для того и похитил себе жену, чтоб расходов избежать. Не делай больше глупостей. Небось, на моей свадьбе ты себе трижды глотку драл, так и мне теперь хочется на твоей погулять. Народ уже зубы точит, и если ты их не накормишь на свадьбе, то они тебя сами тогда съедят. Ты об этом подумал?

— Хорошо, надо подумать.

— Вот, что мне в тебе нравится, Караман, так это то, что ты ничего не делаешь, не подумав… Что касается меня — то располагай мною, как хочешь! Правда, мы как будто немного обиделись друг на друга, но ведь это всё пустяки, не так ли?

— Ерунда! Давай заходи ко мне, поговорим обо всём за столом! — Сердце моё от его слов размягчилось, как варёная груша.