10 гениев литературы - Елена Кочемировская

Л. Белади и Т. Краус считали иначе: по их мнению, Сталин защитил «Дни Турбиных» от критиков, потому что эта пьеса, по его мнению, демонстрировала непобедимую силу большевизма. По той же причине он осудил пьесу «Бег» в 1929 году, поскольку она, как считал Сталин, была попыткой вызвать жалость к эмиграции.

В те же годы Булгаков написал повесть «Собачье сердце» (она увидела свет только в 1987 году). Издатели отказались от нее: «Это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя». Именно за рукописью этой повести пришли с обыском во флигель, где жил Булгаков со своей новой женой. Тогда же сотрудники ОГПУ изъяли «Послание евангелисту Демьяну»:

Ты сгустки крови у ХристаКопнул ноздрей, как толстый боров,Ты только хрюкнул на Христа,Ефим Лакеевич Придворов…

Это была отповедь поэту Д. Бедному, автору поэмы, в которой Христос представлен пьяницей и развратником. Многие считали, что отповедь Бедному дал Есенин.

А ведь шла всего лишь середина 1920-х годов – время относительно благополучное. Булгаков печатался, им интересовались театры, он еще не попал в положение загнанного волка. Тем не менее, его очень беспокоили отобранные дневники. Писатель хорошо помнил времена, когда за любую крамольную бумажку запросто ставили к стенке и белые, и красные, и зеленые, и петлюровцы, и махновцы.

После первого в своей жизни обыска Булгаков отправился в Ленинград – его пригласили выступить на писательском вечере. Так в мае 1926 года состоялось знакомство Булгакова с Ахматовой. Тогда на вечере вместе с ним выступали Л. Борисов, Евг. Замятин, М. Зощенко, В. Каверин, Б. Лавренев, Н. Никитин, Ф. Сологуб, Н. Тихонов, А. Толстой, К. Федин и Анна Ахматова – часть из них разделила судьбу Булгакова.

В общем, середина 1920-х оказалась взлетом литераторской карьеры Булгакова. Станиславский поставил «Дни Турбиных» – спектакль потрясающий, потому что все еще жило в памяти у людей (лишь отзыв Луначарского звучал диссонансом: «Пьеса исключительно бездарная»), вахтанговцы давали «Зойкину квартиру», Ленинградский БДТ просил «Роковые яйца». Начинала складываться сатирическая феерия «романа о дьяволе» – появилось «Копыто инженера», которое стало логическим продолжением «Дьяволиады» и «Собачьего сердца».

Все шло неплохо. А вот весной 1929 началось! Все пьесы Булгакова – и «Дни Турбиных», и «Бег», и «Зойкина квартира» – сняли со сцен театров. Было запрещено издание «Записок на манжетах», переиздание сборника «Дьяволиада», изъята рукопись повести «Собачье сердце», запрещено публичное исполнение «Похождений Чичикова», прервана публикация романа «Белая гвардия». В марте 1930 года запретили к постановке «Кабалу святош» («Мольер»).

Булгакова публично и организованно громили коллеги-писатели, дружно обзывали «новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы», обвиняли в том, что он «оболгал людей, строящих новое общество», называли его творчество «злопыхательством и оголтелым мещанством». Имя Булгакова бросились шельмовать в периодике, в энциклопедиях («весь творческий путь Б. – путь классово-враждебного советской действительности человека; Б. – типичный выразитель тенденций «внутренней эмиграции» – «Литературная энциклопедия»).

В 1928 году Булгаков уничтожил ранний вариант своей иронической театральной прозы, называвшейся: «Премьера». Он писал об этом Е. И. Замятину: «И все 20 убористых страниц, выправив предварительно на них ошибки, вчера спалил в той печке, возле которой вы не раз сидели у меня. И хорошо, что вовремя опомнился. При живых людях, окружающих меня, о направлении в печать этого опуса речи быть не может».

Одно время Булгаков коллекционировал отзывы, самые гнусные даже вывешивал на стене. Но когда их число достигло 298, стал плохо спать, у него начался нервный тик. Брату в Париж он написал: «Я обречен на молчание и, очень возможно, на полную голодовку. Барахло меня трогает мало. Ну, стулья, чашки, черт с ними. Боюсь за книги! Без них мне гроб».

Писателям вторили театроведы: «Театр Чехова стал театром Булгакова – апостола российской обывательщины». «Дни Турбиных» – одна из любимейших вещей театральной публики – вызывала сплошное улюлюканье критики. Считалось, что автор показывает революцию не с «той» стороны. Он, видите ли, «уютно устроившись в интерьере барской квартиры, смотрит на все через кремовые занавески», поскольку сам – скрытый белогвардеец.

Поэт Александр Безыменский обратился к Художественному театру с «Открытым письмом», где писал, что МХАТ, поставив «Дни Турбиных», дал «пощечину» памяти «тысяч наших растерзанных братьев и мне, поэту и рядовому большевику». Лидия Яновская, исследователь творчества Булгакова, подобрала в свое время целый букет подобных высказываний. Писали так: «Художественный театр получил от Булгакова не драматургический материал, а огрызки и объедки со стола романиста» (М. Загорский); «Пьеса политически вредна, а драматургически слаба», «Это объективно "белая агитка"» (О. Литовский); «Белый цвет выпирает настолько, что отдельные пятнышки редисочного цвета его не затушевывают» (А. Орлинский); «Автор одержим собачьей старостью» (В. Блюм); «Пьеса как вещь – мелочь» (С. Асилов) и т. д.

«Дни Турбиных» были возобновлены только в 1932 году. Больше ни одна пьеса не пошла на сцене при его жизни. Ни одной своей строки он больше не увидел в печати – даже роман о Мольере с согласия М. Горького (до этого не раз помогавшего Булгакову) был отклонен. Пьеса «Мольер» была снята после нескольких представлений в связи с развернувшейся в январе-феврале 1936 года газетной кампанией против «формализма», санкционированной лично Сталиным.

Утратив надежды на благополучный исход литературной борьбы за собственное существование, Булгаков послал в правительство ходатайство об изгнании за пределы СССР. Его текст приводится ниже почти полностью:

«Михаил Афанасьевич Булгаков.

Письмо правительству СССР

Письмо Правительству СССР

Михаила Афанасьевича Булгакова

(Москва, Пироговская, 35-а, кв. 6)

Я обращаюсь к Правительству СССР со следующим письмом:

1

После того как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я известен как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет.

Сочинить «коммунистическую пьесу» (в кавычках я привожу цитаты), а кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать, как преданный идее коммунизма писатель-попутчик.