Воспоминания. От крепостного права до большевиков - Н. Врангель

Поужинав не спеша во Владикавказе, мы в покойной коляске в дивную лунную ночь двинулись в путь. Военно-Грузинская дорога одна из лучших горных дорог Европы; образцово оборудована, лучше, чем шоссе через Симплон и С.-Готард. Спокойные экипажи, лошади на подбор, станции с прекрасными буфетами. Мне десятки раз приходилось следовать по этой дороге, и путешествие всегда было сплошным удовольствием. Даже против завалов приняты все предосторожности. В местах, где такие завалы обычны, по шоссе устроены прочные крытые навесы, и снег катится через них. Вдоль дороги содержатся опытные сторожа из местных жителей, которые наблюдают за снегами, и когда завалы ожидаются, путешественников со станций не выпускают. Но, невзирая на это, ежегодно от завалов погибает немало людей, большею частью, правда, не путешественники, а местные жители, следующие не на почтовых. Однажды я видел, как у подножья Казбека откапывали большую группу возвращавшихся после Турецкой кампании казаков.

Места, через которые дорога проложена, восхитительны. Сперва вы едете по плодородной, широкой, зеленой долине, окруженной горами, потом по крутому тесному Дарьяльскому ущелью. Терек, как бешеный, у ваших ног скачет чрез каменья и утесы, покрытый гребнем пенящихся вод. Все уже и уже становится лощина, все выше и выше каменные утесы. Развалины замка царицы Тамары с высокой скалы угрюмо смотрят на вас. Все громче и громче бурлит река, все темнее становится ущелье. Но вот оно позади, и опять веселые горные пастбища. Вдали видны аулы, похожие на груды скал. Навстречу ползут скрипучие арбы, запряженные мохнатыми буйволами. На них целые семьи горных жителей. Черноокие ребята в больших черных, курчавых папахах глядят пытливо на вас. Закутанные женщины сидят как истуканы, боязливо прячась от мужских взоров. Вот по крутой тропинке, на поджаром кабардинце, с винтовкою в чехле за плечами, осторожно с гор спускается джигит. Ингуш, в лохматой бурке, шагает рядом. И все выше и выше вскачь несет вас лихая четверка могучих коней.

При подъезде на рассвете к последней станции до перевала нас поразило необычайное зрелище: десятки запряженных колясок и карет стояли у подъезда. Станция кишела людьми. И, входя, мы увидели наших московских товарищей; все без исключения были здесь. Мы расхохотались, но скоро наши лица вытянулись! Ожидались завалы. Никого со станции не выпускали. Я по опыту уже знал, какое удовольствие нас могло ожидать! Раз уже мне пришлось тридцать дней по случаю снежных заносов просидеть на маленькой станции.

Час проходил за часом. Начальник станции известий не имел. Завтрак прошел оживленно, но чем дальше, тем становилось томительнее, клонило ко сну, а не только прилечь — сидеть не было места, а путешественники все прибывали и прибывали. Обед подали скудный. Провизия была на исходе. К вечеру начальник заявил, что погода ухудшается, а чем завтра кормить будет, не знает.

Мы с Коншиным вышли во двор. Небо было угрюмо, шел снег. Уже в нескольких шагах ничего не было видно. Если не выехать завтра, к торгам не поспеть. Во что бы то ни стало нужно выбраться.

Мы порешили перевалить пешком. Двадцать верст не ахти что такое, а внизу перевезут на салазках осетины. Послали в аул — охотники нашлись. Но начальник станции, узнав о нашем намерении, нас не пустил. Ни просьбы, ни угрозы не помогли. Запрет выпускать исходил от самого главнокомандующего.

Вернуться во Владикавказ и ехать на Петровск, как я уже сказал, смысла не было, все равно в срок пароходом не доехать. Я предложил послать телеграмму Кербедзу, строителю линии Петровск-Баку, прося о высылке паровоза до конечной станции готового пути, а из Петровска туда ехать верхом. Верховых лошадей и конвой даст мой приятель, который там командует казачьим полком. Если к утру доехать до Владикавказа и успеть на поезд, в Баку в срок попасть еще можно. Коншин согласился, и мы отправились к начальнику уговаривать его отпустить нас обратно; у Казбекской станции завалов нет и, вероятно, не предвидится.

Бились с ним, бились, и он смилостивился, но просил никому о том не говорить. Экипаж подадут не к станции — он будет нас ждать на дороге.

Ночь стояла кромешная, поднималась метель. Начальник пытался взять разрешение обратно, но мы уже сидели в экипаже и объявили, что замерзнем, а из него не выйдем.

— Ну, делать нечего, дай только Бог благополучно доехать.

— Смотри, — обратился он к ямщику. — Не гони зря, не зевай на поворотах.

— Ну с Богом. — Мы тронулись трушком.

— Скоро ли доедем до Казбека?

— А Бог его знает! ишь ночь какая! шибко ехать нельзя. Часа в три, пожалуй, доедем, — сказал ямщик.

— Три часа! я доезжал в полтора часа.

— С курьерами ездил и в час, — похвастал ямщик.

— В час довезешь, получишь на чай золотой, — сказал Коншин.

— Не один — два, — сказал я.

— Не шутишь, барин?

— Вот те крест! — сказали мы в один голос.

Ямщик придержал лошадей, снял шапку, перекрестился.

— Пропадать, так пропадать! Ну, Господи помилуй! — Гикнул; четверка понеслась карьером.

Я люблю сумасшедшую русскую езду, но не в темную бурную ночь, на самом краю бездонной пропасти. Второй раз так ехать мне бы не улыбнулось.

— Доехали! — сказал наконец ямщик и подъехал к станции рысцой. — Только не сказывайте смотрителю, а то нагорит.

Мы посмотрели на часы: трех минут до часа недоставало.

— Молодец! В аккурат доставил, получай!

— Следовало бы прибавить на чаек с вашей милости, — ухмыльнулся ямщик. — В другой раз, да в такую ночь и за сто рублей не поеду. И за тысячу не соглашусь — жизнь дороже.

От Казбека мы таким же аллюром следовали дальше — и благополучно, почти за час до поезда, прибыли во Владикавказ. Утром мы были в Петровске, где нашли телеграмму от Кербедза из Петербурга: «Приказал выслать паровоз». Ну слава Богу! и вторую из Баку: «Приказ строителя исполнить невозможно, путь размыт». Оставалось одно: вечером, несолоно хлебавши, возвратиться в Петербург.

Мы на вечерний поезд запаслись отделением и пошли бродить по унылому городу. В порту было пусто. Какая-то мизерная шхунка с надписью «Отрок» грузилась около пристани. По старой привычке я стал смотреть, как при команде «вира» поднимался пустой трап, а при «майна» опускался с грузом в трюм. Странно, что даже командные слова мы свои русские выдумать не могли, а позаимствовали у иностранцев.

Капитан, увидев нас, замахал шапкой, спустился на берег и подошел. Я его узнал. Он при мне служил младшим помощником капитана в Русском обществе пароходства и торговли, где когда-то служил и я.

— Вы как тут очутились?