Я Пилигрим - Терри Хейз

– Впрочем, – добавил он с улыбкой, – иногда даже реставраторы произведений искусства способны творить чудеса. Вы готовы?

Я кивнул, и он щелкнул выключателем. Четыре стены – как я полагал, сделанные из матового стекла – оказались совершенно прозрачными. На самом деле это было так называемое жидкокристаллическое, или умное, стекло, в котором электрический ток перегруппировал молекулы, сделав его прозрачным.

Мы стояли внутри подвешенного в воздухе стеклянного куба, глядя вниз на удивительное помещение: большое, как футбольное поле, почти шестидесяти футов в высоту, снабженное белым сводчатым куполом и очень древнее. Внутри его находились казавшиеся маленькими в этом обширном пространстве гидравлические лифты для монументальных статуй, портальные краны для подъема и спуска картин, написанных масляными красками, ванны для обезжиривания и очистки, достаточно вместительные даже для обелиска, паровая баня для удаления с мрамора и камня векового налета глубоко въевшейся грязи. Бесшумно двигались работающие от аккумулятора вильчатые погрузчики, небольшие мобильные краны, сновали туда-сюда десятки смотрителей и реставраторов в белых медицинских халатах. Да, эта мастерская производила сильное впечатление – лично я видел нечто подобное лишь в НАСА.

Почти прямо подо мной очищали от загрязнения картину Тициана, а рядом группа реставраторов трудилась над бронзовыми дверями работы Бернини, которые я когда-то видел в Ватикане. Но особенно меня заинтересовали несколько панелей, соединенные между собой без швов и прикрепленные к одной из стен. Изготовленные из огромных фотографических пластинок, которые используются при реставрации, эти панели были помещены сюда то ли чтобы пробуждать вдохновение, то ли в качестве напоминания о великой миссии реставрационной мастерской.

На этих панелях имелось изображение «Тайной вечери» Леонардо да Винчи: в натуральную величину и столь живое, словно фреска была создана вчера. На мгновение мне вдруг показалось, будто я каким-то чудом перенесся на пять столетий назад и оказался в Санта-Марии делле Грацие, главной церкви доминиканского монастыря в Милане, и одним из первых в мире увидел шедевр великого Леонардо.

Директор мастерской, надев беспроводные наушники, кивнул на две позолоченные рамы, стоящие у стены. Зеркала были извлечены из них и сейчас свисали с крюка мостового крана. Мы наблюдали, как он опустил их в резервуар с синей жидкостью – растворителем, который, как надеялись, отделит от стекла фотопленку, не повредив ее. Если не удастся этого сделать или если азотнокислое серебро разрушится, мы все можем расходиться по домам.

Почти мгновенно большой шатер опустился на резервуар, затемнив его.

– Если получится отделить нитрат серебра, его надо будет обработать, как негатив пленки. Он не должен подвергаться воздействию света, – пояснил директор.

Меня мучили сомнения. Есть ли надежда на успех? Да, в Уффици была отреставрирована мраморная пьета Микеланджело «Оплакивание Христа», после того как некий безумный австралиец повредил ее молотком. Но даже эти люди не верили, что можно добыть изображение из старых зеркал.

Директор прижал головной телефон к уху, мгновение слушал, а затем повернулся к остальным:

– Сработало! Им удалось отделить пленку неповрежденной.

Реставраторы радостно заулыбались и начали аплодировать, а директор сказал мне:

– Они обернут пленку листом замороженного желатина, чтобы ее закрепить, а потом перенесут в темную комнату для обработки.

Через пару минут люди в белых халатах выкатили из-под шатра большую тележку и втолкнули ее в грузовой лифт со стеклянными стенами. Я видел, как два зеркала, обернутые фольгой, поехали вверх.

Лифт остановился у кубической формы помещения, нависающего над сводчатым пространством, которое, как я догадался, и было темной комнатой.

– Это, возможно, займет какое-то время, – пояснил директор мастерской, – но после того, как «проявят» пленку, техники смогут сказать, запечатлелось ли на ней какое-нибудь изображение.

Глава 28

Я сидел в столовой для персонала галереи Уффици с командой реставраторов, попивая кофе эспрессо, когда зазвонил мобильник директора.

Выслушав то, что ему говорили, директор повернулся ко мне и сказал громко, чтобы все могли слышать:

– На пленке что-то есть.

Мы пробежали по белым тихим коридорам, миновали группу ошеломленных богатых дарителей, которым устроили особую экскурсию по музею, заскочили в лифт и поднялись в конференц-зал.

Через его стеклянные стены мы увидели техников, сгрудившихся вокруг большого компьютерного монитора. Один из них сидел за клавиатурой, подключая поочередно жесткие диски.

Директор мастерской все время давал мне необходимые пояснения:

– То, что техники обнаружили на пленке из азотнокислого серебра, необходимо оцифровать и поместить на диск. Именно этим они сейчас занимаются.

Мы вбежали внутрь. Изображение двух человек, стоящих в комнате, – единственное, что мне было нужно. Если удастся установить личность визитера, будет вообще замечательно.

На экране я ничего не увидел. Впрочем, не совсем так: были какие-то тени, пятна, как если бы мы смотрели на пруд в безлунную ночь. По-видимому, директор заметил разочарование на моем лице.

– Не впадайте в панику, еще не все готово, – сказал он. – Наши специалисты используют программное обеспечение, чтобы сделать изображение более четким, пытаются добавить отсутствующие микроскопические точки, взяв их из соседних фрагментов. Тот же самый метод мы применяем, имея дело с поврежденными фресками.

Но меня действительно охватила паника; думаю, это случилось бы и с директором, если бы он знал, как много поставлено на карту. Молодой человек, сидевший за клавиатурой, посылал команды одну за другой. Лицо компьютерщика, белое как стена, выражало крайнюю степень напряжения, почти религиозную сосредоточенность. Было ясно, что он не сдался, и это действовало успокаивающе.

Медленно, сначала почти незаметно, но по мере того, как ускорялось вращение жестких дисков, все отчетливее проступали из темного океана какие-то очертания. По предупреждающим желтым сигналам, которые мигали на контроллерах, я понял, что система работает почти на пределе своих возможностей, но техники явно не собирались отступать. Я видел часть комнаты так, как если бы смотрел со стороны пруда с темной водой: фрагменты люстры, очертания окон, боковую сторону камина. Это определенно была библиотека Французского дома, La Salle d’Attente, – да как его ни назови, это, в конце концов, не важно. Я с трудом верил своим глазам.

– Кажется, есть изображение человека, – объявил бледный техник, не переставая щелкать клавишами.

Он показал на участок, который я про себя именовал «вода в пруду»: более темный, чем остальные, но с какими-то смутными очертаниями. Техник выделил его электронной сеткой, добавив максимум света и пикселей, и вот на экране появилось кожаное кресло. Оно было отчетливо видно!

Мои ладони вспотели, несмотря на бесперебойно работающие кондиционеры. Я уже мог различить неясные очертания головы, сгиб руки, кусочек шеи сидящего в кресле человека. Почти наверняка это был Додж. Техники не прекращали своих усилий, сигналы тревоги неистовствовали; темная вода, окружающая кресло, приобрела более четкие формы.

Додж был в комнате один.

Тем не менее директор и вся его команда повернулись ко мне, не скрывая ликования. Послышались радостные возгласы. План, который они продумали и осуществили, оказался успешным: им удалось получить изображение из неслыханной, невероятной среды. Без сомнения, это было выдающимся достижением. Но, увы, мне они ничем не помогли, и это тоже было совершенно ясно.

– Что-то не так? – удивился директор, увидев, какое выражение появилось на моем лице.

– Я знал, что в кресле сидел человек. Но мне были нужны двое. А как насчет второго зеркала? Мы смогли бы взглянуть на комнату под другим углом.

Все посмотрели на монитор: бледный парень и его коллега успели вывести на экран второе изображение. Даже полный профан в компьютерной графике без труда мог понять: оно было гораздо более размытым, океан черноты глубже, освещенность слабая. Как будто мы смотрели из-под воды.

Техники задвигались быстрее. Темное пятно исчезло, парень, сидевший за клавиатурой, вновь извлек из небытия отдельные фрагменты библиотеки. Появились части кресла и стола, но их очертания были гораздо менее отчетливыми, чем раньше. Предупредительные огни мигали желтым, на нескольких контроллерах зажегся красный свет. Мои надежды почти угасли.

Техники тоже впали в уныние, глядя на то, как усилилось мигание лампочек предупредительных сигналов. Никакого реального улучшения качества изображения добиться не удавалось.