Великий Линкольн. «Вылечить раны нации» - Борис Тененбаум

И военное министерство США действительно очень не хотело переговоры и начинать – Эдвин Стэнтон опасался, что « президент Линкольн по доброте своего сердца будет к мятежникам слишком уж снисходителен… ». Но генерал Грант убедил Линкольна, что отпускать посланцев Джефферсона Дэвиса, даже с ними не встретившись, было бы неполитично.

Странное дело – генерал, прославившийся безразличием к потерям, давал президенту политический совет и считал нужным попробовать пусть даже малую возможность к заключению мира. К тому же удалось наконец уладить вопрос с тем, сколько же стран представляют все участники переговоров – две или все-таки одну, общую?

Стивенс предложил такую формулу: «… восстановление добрых чувств и гармонии между различными штатами и регионами страны …» С этим спорить не стали, и Линкольн сообщил эмиссарам Юга, что путь к вожделенной гармонии лежит через восстановление единства Союза и через « прекращение сопротивления его законам …».

Дальше Александр Стивенс сделал поразительное заявление, которое, право же, есть смысл процитировать. Он предложил заключить немедленное перемирие, с тем чтобы дать страстям время остыть, а сразу после этого «… немедленно организовать совместную военную экспедицию против Мексики… ».

И даже сослался при этом на то, что нечто подобное уже предлагалось Френсисом Блэйром.

Зачем Стивенс это предложил – истинная загадка. Если предположить, что он действительно верил в такую затею, то приходится признать, что мы мало понимаем состояние умов некоторых американских политиков того времени.

Линкольн коротко ответил, что никаких полномочий Блэйру на этот счет не давал.

Куда более существенным оказался вопрос о том, что будет предложено южным штатам, если они согласятся вернуться в Союз. Линкольн ответил, что они немедленно получат все свои права, в полном соответствии с Конституцией. Он даже повторил это несколько раз. К этому прилагалось обещание амнистии – Линкольн при этом ссылался на имеющееся у него право на помилование – и даже намекалось на возможность кое-какой денежной компенсации владельцам за конфискованных у них рабов. Называлась просто невероятная по тем временам сумма в размере 400 миллионов долларов, которую президент был готов испросить у конгресса. Она покрыла бы не больше 15 % от «стоимости» четырех миллионов душ – но это было много лучше, чем ничего[3].

Но президент отказался говорить о каких бы то ни было деталях до тех пор, пока Конфедерация не сложит оружия:

«… Законная власть может вести переговоры с мятежниками только об условиях их сдачи, и ни о чем больше …»

Cенатор Хантер возразил Линкольну, сказав, что власть вполне может говорить с людьми, восставшими против нее, и в качестве примера привел английского короля Карла Первого[4].

Ну, надо сказать, что это было весьма нетактичное замечание – как-никак, король Карл считался тираном, в борьбе со своими возмутившимися подданными потерпел поражение, и в итоге в Лондоне ему отрубили голову на плахе. Так что получалось, что Хантер сравнивает Линкольна с королем – что в американском контексте было довольно оскорбительно само по себе – да еще к тому же с королем-тираном, наказанным народом за свои преступления.

Линкольн оскорбления то ли не заметил, то ли предпочел не замечать и ответил очень коротко:

« Я не силен в истории, но, насколько я помню, Карл Первый потерял голову …»

На этом «дискуссия о королях» и завершилась, и разговор свернул на более практические темы. Государственный секретарь Сьюарда заявил, что прокламации об освобождении рабов остаются в силе в любом случае, и даже более того – конгресс в настоящее время готовится принять специальную Поправку к Конституции, 13-ю по счету, которая запретит любую форму рабства на территории Соединенных Штатов. Сенатор Хантер говорил потом, что в этот момент он понял, что говорить больше не о чем: от Юга потребуют безоговорочной капитуляции.

IV

Какое-то время переговоры еще тянулись, но главным образом по инерции. Делегация Юга вернулась в Ричмонд ни с чем – у нее просто не было полномочий на то, чтобы обсуждать капитуляцию. Скорее всего, Джефферсон Дэвис иного исхода и не ожидал. Он не видел никакого спасения, но, будучи человеком гордым и непреклонным, собирался биться до конца. А от переговоров ожидал разве что получения документальных доказательств « тиранических требований Линкольна… » – он думал, что это поможет сплотить население КША.

Соответственно, от своих вернувшихся эмиссаров он потребовал внести в их отчет о поездке слова о том, что от них потребовали «… унизительной сдачи …». Они отказались – и тогда он сделал это сам.

6 февраля 1865 года Джефферсон Дэвис выступил в конгрессе КША с речью.

Он сказал, что Конфедерация никогда не пойдет на бесчестную капитуляцию и никогда не покорится диктату «… Его Величества Авраама Первого …», и добавил, что в течение ближайших двенадцати месяцев и Линкольн, и Сьюард узнают, что такое доблесть южан, и тогда уж они попросят о мире на тех условиях, которые им предложит победитель.

Интересно, что его, что называется, «услышали» и пресса, и публика.

Ричмондская газета «Виг» в редакционной статье написала, что «… любой арбитраж, кроме меча, должен быть осужден как трусость или предательство… », а клерк военного ведомства в личном дневнике записал следующее: «… доблесть – наше единственное спасение. Каждый думает, что Конфедерация соберет в единый кулак все свои силы и нанесет такие удары, которые удивят весь мир …»

И даже человек, который вроде бы должен был понимать истинное положение вещей, – глава артиллерийского бюро военного министерства КША, Джосайя Горгас, – и тот говорил, что «… пламень мужества вновь возгорелся в Ричмонде …».

Ну, что сказать? Джефферсон Дэвис, в общем, все прекрасно понимал. Ситуация была безнадежной, и, надо полагать, он это понимал и сам. Однако долг есть долг, и президент КША, давший клятву быть верным знамени Конфедерации, собирался выполнить свой долг, несмотря ни на что. Oн вряд ли мог послужить образцом государственной мудрости.

Hо несокрушимости его духа позавидовал бы любой диктатор.

Примечания

1. Френсиса Блэйра легко спутать с его младшим сыном, генералом в армии Шермана. Френсис Блэйр-младший был полным тезкой своего отца.

2. «Grant was on a big drunk» – Grant, a Biography, by William S.McFeely, W.W.Norton & Company, New York – London, 1981. Р. 199. Грант действительно время от времени серьезно напивался, но в те времена это рассматривалось как довольно простительная слабость.