Предел тщетности - Дмитрий Сазанский

— Неизбежность прогресса, — ответила Дунька с пафосом, будто подрабатывала у Стругацких пресс-секретарем. — Его влияние на моральный облик населения.

— Эка невидаль, — разочарованно усмехнулся Варфаламей. — Поступательное движение прогресса оказывает разлагающее действие, как на отдельных особей, так и на все общество в целом, способствует потере значительной части населения последних нравственных ориентиров.

— Позвольте не согласиться, коллега, — встрепенулся гриф и заговорил менторским тоном, — механический перенос упадка индивидуальности на коллектив является непозволительным допущением.

— Хватит! — заорал я, поспешив вклиниться в доморощенный ликбез. — Речь не о Стругацких, а обо мне. Получается, вы три недели ваньку передо мной валяли, перепутав адресата? Знали, что ошиблись, но продолжали комедию ломать?

— Знал, допустим, только я, — черт вздохнул абсолютно правдоподобно, — а Дуня с Шариком были искренни, как в неведении, так и в проявлении чувств по отношению к тебе. Мон ами, я не вижу причин для негодования — разве ты понес убытки в связи с нашим появлением? Отнюдь, — он повернулся к соратникам, призывая их в свидетели — мы помогали Никитину в силу наших скромных возможностей, опекали, пествовали, поддерживая все начинания, как морально, так и финансово.

— Души в нем не чаяли, — добавила крыса, зайдясь в рыданиях.

— Бередили остатки разума, — гриф был неподдельно огорчен.

— И взывали к совести, — подвел черту Варфаламей на той же укоризненной ноте. — Что же мы получили взамен, как отреагировал вышеназванный господин? Рассыпался в словах признательности, поблагодарив нас за тактичное, ненавязчивое вспомоществование? Ничуть! Он делал вид, что уязвлен до глубины души, оскорблен нравственно и истерзан физически.

— Мне что теперь, обоссаться от счастья, раз вы квартиру перепутали? — перебил я Варфаламея.

— Фи! Как это вульгарно, — Дуньку прямо-таки передернуло, — есть же приличные синонимы, сказал бы «лопнул от счастья».

— Счастья полные штаны, — услужливо подсказал гриф.

— На седьмом небе, что соответствует английскому «over the moon», — продолжил поиск фразеологизмов черт. — Однако, время не ждет. Пора в путь-дорогу. У нас еще одно дельце незаконченным осталось, работа над ошибками, должок, так сказать. Вздрогнем по последней.

Впору было опешить — не то чтобы я прикипел всем сердцем и душой к соратникам, но и не предполагал, что расставание будет столь неожиданным. Машинально я сел к столу, механически подставил бокал, пока Дунька наливала в него отраву, на автомате чокнулся и, не приходя в себя, попрощался, молча кивнув на дружеское похлопывание по плечу, прежде чем зверушки исчезли во мраке стены. Оставшись один, я осмотрел поле битвы и запоздало подумал, что мне будет не хватать их компании, их бесполезного трепа, ужимок, ухмылок, подколок, всего того безобразия, что окружало меня последние дни. Не успел я пригорюниться, как из стены нарисовался черт, приблизился ко мне вплотную и спросил.

— Ты понял, почему Мишка так поступил? — глаза его были серьезнее некуда.

— Бывает, человек делает естественный шаг, не раздумывая, подчиняясь случайному порыву, идущему вразрез со всем, что творил раньше, когда он тщательно взвешивал каждый жест, каждое слово, высказанное вслух, когда его любой, даже самый незначительный поступок был следствием длительных размышлений. Сделав неожиданное добро, он начинает стыдиться своего благородства, думая, что поступок превратно истолкуют, и его бросает к другому полюсу. «Ах, вы считаете, что я — сволочь, так вы меня еще не знаете, я вам покажу, какая я скотина по-настоящему, без прикрас». Мишка ошибался — он думал о нас хуже, чем мы были в его жизни, потому и пустился во все тяжкие. Веришь ли, Варфаламей, я его ни в чем не виню — мы, оставаясь сами собой, тоже делаем фатальную ошибку. С людьми, особенно близкими, надо стараться выглядеть лучше, добрее, чем ты есть на самом деле, и может быть со временем иллюзия станет реальностью. Помнишь ваш спор с Дунькой насчет мотивации? Ты был прав, крайне важно, с каким посылом человек делает те или иные поступки. А что Мишка? Мне кажется, это была неудачная попытка оправдать то, что изначально не подлежало осуждению.

— Понятно. Ну, бывай. Удачи, — черт развернулся и направился в стене.

— Погоди, Варфаламей, — остановил я его, — как-то все не по-людски.

— Немудрено. Мы ж не люди, — засмеялся он и исчез.

Небольшой эпилог

В тот незамысловатый вечер мне так и не хватило мужества встретить бой курантов с поднятым забралом. Как я ни уговаривал себя — морок рассеялся, чертова троица исчезла навсегда, все равно в башке червем копошилась мыслишка, что бестиарий придумал новую каверзу и готовится выкинуть очередной финт ушами, а столь неожиданное прощание лишь дымовая завеса, чтобы усыпить мою бдительность. Я наливал и спорил сам с собой, смотрел на стену в районе принтера и снова опрокидывал внутрь пойло, давно уже не приносящее ни радости, ни куража, пока количество выпитого не достигло критического объема, за которым следовало забвение.

Утро мигнуло левым глазом, зажмурилось в страхе перед грядущим и разлепило мне веки окончательно.

Окружавшая меня действительность была не то чтобы прекрасной, но настолько обыденной, что подействовала успокаивающе. Все еще не веря умиротворяющей тишине, я метнулся к компьютеру, пошевелил мышкой, экран монитора очнулся от сна, и ничего не произошло. Я просидел перед монитором где-то с полчаса, ни о чем не думая, пока луч солнца, прорезавшийся сквозь шторы, косой полоской не разделил монитор надвое строго по диагонали. Это показалось мне символичным. Теперь, с уходом бестиария, я заживу новой жизнью, чистой и честной, в которой не будет даже намека на маленькое облачко на горизонте. Мне захотелось помечтать, представить то ослепительное будущее, что ждет впереди, но мелькающие образы никак не хотели сливаться в единое полотно. Не хочу гадать, сколько бы я мог просидеть в счастливом безмолвии, но затишье продлилось недолго. Сперва зашумел лифт, он выл слишком громко, словно из последних сил, затем с лестничной клетки раздался неприятный металлический звук, будто уронили пустой бидон, и он покатился по ступенькам с таким грохотом, заставив буквально съежиться от мрачных предчувствий. Последним аккордом хлопнула дверь в квартиру, я застыл в ужасе, ожидая увидеть смерть с косой наперевес, но в комнату вошла запыхавшаяся Наталья. Еще ни разу в жизни я не был так рад появлению жены.

— Я на минутку, документы забыла. Заодно и переоденусь, — жена подбрасывала ключи на ладони, видимо, действительно спешила.

— Встретили Женьку? — спросил я.

— Угу. Прямо из аэропорта снова помчались к Пете в больницу. Там все без изменений. Потом посидели, выпили, поплакали.

Только я хотел задать уточняющий вопрос — за что пили и об чем плакали, как в подъезде опять загрохотало с новой силой, в дверь квартиры чем-то ударили, послышались мужские голоса. Жена повернулась на звук и двинулась к выходу.

— Не открывай, — я попытался ее остановить и не заметил, как почти закричал. — Не надо!

— Да что с тобой? — Наталья была спокойна, как удав. — Сейчас гляну, кто там безобразничает с утра пораньше.

Жена скрылась в коридоре, хлопнула дверь, я остался наедине с липким страхом. Хотел было подкрасться к двери и подслушать, но понял, что не могу подняться, ноги стали, как ватные. Слава богу, сила в руках осталась, я подтянул бутылку и хлебнул из горла.

Наталья отсутствовала минут десять, за это время у меня перед глазами пробежали картины она нелепее другой. Последним представилось, что в комнату ввели связанную жену в окружении бестиария в рыцарских доспехах. Я ошибался, Наталья вернулась сама, без посторонней помощи, в полном здравии и печально сообщила, что умер наш сосед, Афанасий Егорович, а грохот стоит потому что тупорылые санитары, никак не могут развернуться на лестнице с носилками, сдуру попытавшись вынести его тело головой вперед.

— Когда он умер?

— Сегодня ночью. По всей видимости, во сне. Дочь пришла будить, а он уже холодный.

Варфаламей не соврал, подумалось мне, он не стал откладывать долги, а принялся за работу на ошибками без промедления. Во мне боролись противоречивые чувства — с одной стороны я испытывал вину, осознавая пусть ничтожную, но все-таки причастность к смерти соседа. Вместе с тем, можно было выдохнуть с облечением — кандидатов на тот свет среди моих соседей по лестничной клетке, если считать грубо, по головам, набиралось человек десять, и черт смахнул с доски самую старую фигуру. Мне хотелось верить, что он, в каком-то смысле пощадил мою совесть, даже подумать страшно, как бы я корил себя, будь это кто-нибудь помоложе. Впрочем, пути черта неисповедимы, оставалось надеяться, что и с другими ошибками он разберется по справедливости, по крайней мере, без избыточной жестокости.