Предел тщетности - Дмитрий Сазанский

Дальнейшие события подтвердили, что я оказался прав — Петька резко пошел на поправку и уже через неделю скакал перед нами молодым козлом, когда мы приехали в больницу проведать инфарктника. Петруччо стал чрезвычайно набожным, без закидонов, что только пошло ему на пользу. При этом былая натура все равно давала о себе знать, он начал врать, что испытал клиническую смерть и с удовольствием делился с несведущими яркими впечатлениями от краткосрочного, но все же пребывании на том свете.

Ясновидящая таки вышла замуж за Генерала. Скажу больше, через девять месяцев она родила очаровательного сына, что недвусмысленно доказывало — с потенцией у неутомимого Жоржа все устаканилось. Генерал помолодел, будто отмотал двадцать лет назад, я все не мог понять, как это ему удалось, пока язвительный Петруччо, не шепнул мне на ухо название чудодейственного красителя для волос.

— Но все равно, орел! — резюмировал Петька.

Следователь Бессонов в безуспешных попытках выяснить имя настоящего отца зашел так далеко, что стал сущим докой по истории локальных военных конфликтов, в которых принимала участие наша страна. Он уволился из органов, написал две книжки и застрял в каком-то журнале военным корреспондентом. Одну из них, с подписью автора, я получил в подарок прямо на книжной ярмарке, куда меня торжественно пригласил Серега. На мой шутливый вопрос, не желает ли писатель, раз уж набил руку, отобразить все произошедшее с нами с такой же выразительной пунктуальностью, он лишь замахал на меня руками. Бессонов оглянулся по сторонам и шепнул мне на ухо только одно слово. «Окстись». Я понял, что он вступил в зрелый возраст.

Василика пошла на повышение — сменив тряпку на ноутбук, Василика Владимировна, как ее теперь величали, переместилась в заведующие редакцией фантастики в Петькином издательстве. Она выписала из Молдавии мужа с дочерью, была совершенно счастлива и подумывала об ипотеке для решения квартирного вопроса. Лишь один раз ее лицо омрачила внезапная скорбь, когда Петруччо, явно дурачась, подарил ей на день рождения серебристый велосипед. Я оказался свидетелем данного конфуза, случайно заехав к другу на работу за каким-то пустяком. Вася стрельнула в меня осторожным взглядом, глаза ее затуманились на мгновение, она отвернулась и выбежала из комнаты. Никто ничего не понял, кроме нас Петькой. Сапожников застыл с прилипшей улыбкой, а я красноречиво покрутил пальцем у виска.

Славка поплавал по фьордам, но, толи рыбалка ему не глянулась, толи фауна не приглянулась, вскоре вернулся назад в Первопрестольную. Вспомнив мой шутливый совет, через некоторое время он рванул на Гоа, да и застрял там, наслаждаясь покоем в компании смуглой аборигенки, судя по фоткам, годившейся ему в дочки.

У Таньки народился итальянский внук, Татьяна Борисовна на радостях чуть сама не родила, накупила вагон всякой всячины для мальчика пеленочного возраста, только собралась на Корсику к новой родне, как та сама пожаловала в наши пенаты многочисленным кагалом. Шумный мафиозный клан разместили в загородном доме, и уже через две недели русская бабушка начала вспоминать былые прегрешения, за которые ей объявили незапланированную корсиканскую вендетту.

Убийцу Мишки арестовали через два месяца, им оказался его визави по игре в шахматы, живший в соседнем доме. Почти год длилось следствие, потом был суд, на который я не пошел, тем более, что Танька в силу природного любопытства не пропустила ни одного заседания и регулярно докладывала мне вести с полей. Причиной убийства, кто бы сомневался, стала банальная тяга шахматиста к чужим деньгам, которых, как выяснилось с первых же дней процесса, у Мишки попросту не было. Я пропускал Танькины содержательные рапорты мимо ушей, меня не интересовали подробности, за исключением одной маленькой детали, но к счастью фамилия капитана Переверзина так ни разу и не прозвучала.

Постепенно события прошлого стали забываться, вытесняясь заботами о настоящем, я уже без внутреннего холодка читал в Интернете о перипетиях жизни Моники Беллуччи, лениво мазнув глазами страницу светской хроники. Как пишут в романах — ничто не дрогнуло в его душе при упоминании ее лучезарного имени.

Со временем мне удалось почти убедить себя, что случившееся лишь кратковременное умопомешательство сродни внезапной влюбленности, когда оглядываешься впоследствии на предмет своего вожделения и не можешь понять, хрена ли я в ней нашел? Тем более, что все, как по команде, перестали вспоминать события той слякотной весны, когда я был в восемнадцати шагах от несостоявшейся смерти. Пожалуй только Петька несколько раз пытался вывести меня на серьезный разговор о бестиарии, но я всегда уходил от ответов. Я их попросту не знал.

Жизнь плелась своим чередом, лишь однажды привычный ход вещей нарушила странная открытка, выпавшая из почтового ящика весенним утром. Адресованная Василию Ивановичу Никитину, без текста, без подписи, только небольшое смазанное пятно ядовито-зеленого цвета в центре, оставленное впопыхах, говорило о том, что открытку казались чьи-то губы. Я разглядывал перламутровый овал, напоминавщий оттиск с неровными краями, внезапная догадка посетила меня. Бросившись пулей из подъезда, я сел в машину, доехал до ближайшего зоомагазина, нашел клетку с крысой и встал напротив, вытянув руку с безымянным посланием вперед. Наконец крыса обратила на меня внимание, повернула морду в мою сторону и я сумел сличить отпечаток с оригиналом. Сомнений не оставалось, слезы сами собой полились из моих глаз, я стоял перед клеткой, плакал и бормотал в пустоту мирозданья, повторяя: «Милая, милая Дуня!»

Молоденькая продавщица смотрела на меня, как на идиота.