Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бросив на него быстрый взгляд, дама облегчённо вздохнула:
– Как хорошо, что я рядом с вами.
Я понимающе кивнула: ещё бы!
Когда мы взлетели, моя соседка, отстегнув ремень безопасности и пробормотав «Барух ашем!» (слава богу!), широко улыбнулась и сказала:
– Вот теперь можно познакомиться. Я – Роза, а вас как зовут?
Придётся общаться. Жаль.
– Белла, очень приятно.
– Прекрасное имя! Я гостила в Москве, а так уже десять лет живу в Ашдоде. А вы?
– А я репатриируюсь.
– Правда? – воодушевилась Роза. – Это прекрасно, деточка! Где будете жить? По программе едете? Кто у вас там есть? В каком городе?
Ох, попала! С тоской переведя взгляд в иллюминатор и набирая воздух в грудь, чтобы начать послушно отвечать на посыпавшиеся вопросы, я замерла в удивлении: небо, обычное голубое небо, вдруг на глазах начало становиться ярче, насыщаясь синим-пресиним цветом, будто кто-то туда лил краску. А солнце-то что выделывало! Оно отражалось в голубизне то ли всполохами, то ли блёстками, будто туда-сюда метались огромные светлячки. Я открыла рот и распахнула глаза. Происходило что-то странное.
Облака… Они сверкали, как снег, каким он виделся нами детьми – помните? Будто весь состоял из крохотных искрящихся бриллиантиков, а белая краска была добавлена лишь для того, чтобы сверкание стало ещё заметнее. Облака – словно россыпи, как мы говорили в детском саду, «золотца», добавленного в бело-жёлтый крем, вкусный крем с торта.
– Вы видите? – воскликнула я, тыча пальцем в стекло.
– Что? – испуганно спросила Роза, подаваясь вперёд.
– Да вот это всё?
Женщина достала из сумки очки, нацепила на нос и внимательно вгляделась в небо.
– Не понимаю, о чём вы. Небо, облака… И что? Вы первый раз в самолёте, что ли? – удивилась Роза.
Не видит. Странно.
Я огляделась вокруг себя. Ого, здесь, в салоне, тоже что-то творится! Все предметы делаются ярче, грязно-синие кресла превращаются в такие же яркие, как небо снаружи, седина Розы сверкает переливчатым серебром. Все звуки становятся глубже и сильнее: Розин голос, к примеру, обрёл богатый диапазон – до этого мне слышался обычный монотонный голос немолодой женщины. А она очень интересно говорит в смысле голосовых модуляций!
– С вами что-то не так? – о, прямо всю гамму от «до» до «до» будто спела любезная Роза!
– Да, – улыбнулась я. – Не так. Или, наоборот, очень даже так.
В этот миг я ощутила такую знакомую, хотя уже сто лет как забытую и довольно сильную щекотку в солнечном сплетении. Я рассмеялась, схватившись за живот.
Роза отпрянула:
– Позвать стюардессу?
– Нет-нет, – смеялась я, – не пугайтесь! Всё хорошо, сейчас пройдёт!
Как же – пройдёт! Я узнавала эти чувства, вспоминала их и догадалась, что случится дальше. Поэтому достала ручку и записную книжку из сумки (с нужными телефонами, адресами и указаниями Сохнута) и приготовилась…
– Да что с вами? – тревожилась Роза. Надо её успокоить.
– Вы любите стихи?
– Ну… да.
– Сейчас я прочитаю вам… – на секунду зажмурилась и… началось:
Я отрастила крылья, улетаю.
Но не прощаюсь, не прощаюсь!
Не думайте, что с вами ангел говорит.
Тот, кто не птичка, а парит,
Под небом кувыркаясь,
Не богом послан, уверяю…
Умолкнув, я быстро записывала сочинённое в книжечку.
– Ух ты. На ходу сочиняете? – удивилась соседка.
– Угу, – буркнула я.
Описать, что чувствовалось в тот момент, наверное, у меня не получится. Если только двумя словами, которые всяк толкует по-разному: абсолютное счастье. Мне сделалось так хорошо, как последний раз было в далёком детстве – защищённом, уютном, рядом с мамой и папой, большими, добрыми и надёжными. Все краски и звуки мира сделались прекрасными, приглашая любоваться и восхищаться ими.
Мир вокруг снова становился таким же, как когда-то – ярким, гуашевым, звонким и вкусно пахнущим.
– Судя по запаху, нам подадут очень вкусные булочки, – доверительно сообщила я Розе, растерянно хлопавшей глазами, а я продолжила без всякого перехода. –
Я думаю, видимо, ради спасенья
Себя, испугавшись конца, не шутя,
Решили мозги для ума сохраненья:
Пусть тешится рифмами наше дитя.
Обрушился дождь на саднящий нарыв,
Пролились целебные с неба потоки,
И боль от молчанья прошла, не убив.
Ей шанса не дали поэзии строки.
Снова понадобилось записать. Роза больше ничего не говорила, она молчала, превратившись в изваяние. Бедняжка!
– Куда я лечу, зачем лечу? – со смехом говорила я, обращаясь к Розе. – Мне никуда не надо. Надо домой. Хоть самолёт обратно разворачивай! – ой, очень плохая шутка в израильском самолёте, это я зря. Роза вздрогнула, и её рука потянулась к кнопке вызова бортпроводника. – Да шутка же, что вы! – засмеялась я. – Они просто лезут и лезут в голову!
– Кто… лезет?
– Да стихи! – заливалась я. – Вот опять:
Отмените же расставанья!
Пусть начальник издаст указ,
запретив навсегда страданье
и мольбу воспалённых глаз.
– Как вам?
– Красиво. Это вы прямо сейчас сочинили?
– Да! Погодите мне надо записать, – я снова уткнулась в книжечку.
– А дальше? – через пару минут робко спросила Роза.
Я закрыла глаза и подумала о Нине:
Я в кровавых ожогах, саднящих,
И примочками не спасти.
О, ковёр-самолёт блестящий,
Развернись, верни и… прости,
Что ругала тебя. Понимаешь,
Боль меняет и сущность, и суть.
Возвращаешь – ты друг, забираешь -
Ненавижу. И не обессудь.
– Здорово, – прошептала женщина. – Только грустно. А вы почему-то улыбаетесь. У вас вообще такой довольный вид. Вы какая-то другая, не такая, какой были до взлёта. На вас высота подействовала?
– Интересная версия, – продолжала улыбаться я. – Но не думаю. Со мной уже так было… когда-то давно. А потом сплыло. Я думала, что навсегда. И вот… вернулось.
– Сейчас? Прямо здесь?
– Выходит, что так, – кивнула я. – И, выходит, я зря лечу.
– Почему?
– Очень долго рассказывать. Длинная история. Но лечу напрасно. Впрочем, может, без этого полёта ничего так и не вернулось бы. Может, мне нужен был удар, встряска.
– Вы про что? Вы же репатриируетесь?
– Да. А вот надо ли – теперь совсем не уверена.
– Слушайте, ну как это? – пожала плечами Роза. – Взрослые люди как следует всё продумывают, взвешенно принимают такие решения, а не «мэй би ес, мэй бы ноу, мэй бы рэйн, мэй би сноу». Это ж не в киношку сходить!
– Вы абсолютно правы! – горячо уверила я соседку. – Так и было. Заковыка в том, что решение принимал один человек, а сейчас в самолёте летит другой, – и я совсем развеселилась, хохоча. Роза слегка от меня отодвинулась. – Да не пугайтесь вы, не сумасшедшая я! Хотя…
Пока наслаждаюсь
Свободой полёта.
Без страха, без муки
Над жизнью паря.
Когда непосильным
Окажется что-то,
Полёт будет прерван -
Здесь воля моя.
– Что это значит?
– К самолёту не имеет никакого отношения, успокойтесь, – у меня не получалось перестать улыбаться ну никак. – Запишу…
Пока я записывала, Роза, крепко прижав к себе сумочку и достав из кармана переднего сиденья приготовленные книжку и очешник, очень резво перебралась на свободное место рядом
