Детский дом и его обитатели - Лариса Миронова

(Не зря же хорьки и другие небольшие звери перед боем визуально увеличивают свои размеры и принимают угрожающие позы!)

А если ещё и соблюдать спокойствие – десять очков можно смело записывать в свой актив.

И вот наступил переломный момент. Видя, что ситуация никак не разрешится «естественным путём», Людмила Семёновна наконец вмешалась в наш конфликт.

– По какому праву вы отказываетесь работать с детьми? Она смотрит зло и без каких-либо признаков намерения «уладить ситуацию».

Однако на меня это уже не действует. Я точно знаю – не «пирожок с повидлой» она мне принесла. И потому говорю спокойно, вежливо, но и не без слегка прикрытой наглости:

– Напротив.

– Чего… напротив чего?! – сердится она.

– На данном этапе это и есть самая эффективная форма работы.

– Работают с детьми в отрядной, а не с формами на этапе! – говорит она, сердясь всё больше.

– Разные методики бывают, – вконец обнаглев, говорю я всё тем же тоном.

И тогда она идёт ва-банк.

– Пустите детей в отряд, или поставим вопрос об увольнении по статье…

Я равнодушно пожимаю плечами.

– По статье так по статье. Это ваше право. А вот пока я воспитатель, пускать или не пускать мальчиков в отряд, будет решать общий сбор, который их и исключил. Я же в этом вопросе не имею права решающего голоса.

Она угрожающе поднимает указательный палец.

– Перед комиссией не общий сбор будет отчитываться, а вы и я.

– Простите, но у нас в отряде самоуправление. Вы же знаете… Это есть в плане, и план подписан вами собственноручно.

– Это лодыри придумали самоуправление (она произнесла это слово с такой брезгливостью, как будто оно могло означать что-либо ну уж очень отвратительное…). Чтобы подменить работу воспитателя. А честный педагог с детьми работает сам.

– Наша работа, в первую очередь, заключается в воспитании честного, активного, порядочного человека.

– Это всё?

– Ну, и принципиального, конечно же.

– Вот и воспитывайте, только делайте это в отрядной, со всеми вместе детьми.

Тут я набралась ещё больше наглости (благо, пример перед глазами), и сказала:

– Ой, Людмила Семёновна… А ведь можно вспомнить и бытовки, где детей держат сутками без еды и туалета один раз в день. И многое можно вспомнить из дозволенных вами методов. А всё это ой как нехорошо.

– Вы тоже так детей в бытовке запирали.

– Да, так да не так. Есть они ходили в столовую, школу и самоподготовку тоже посещали, а спали в своей постели. В бытовке они проводили лишь свободное время, к тому же, сидя на стуле, а не стоя в углу носом к стенке, да ещё на горохе или на соли.

– Я вижу, вы неплохо информированы.

– А то.

– Но это вам не поможет. Про те случаи никто ничего не докажет, а вот ваша ситуация очевидна всем.

И тогда я сказала жёстко:

– Ещё раз. Это каких-то два-три часа за день, не больше. И случаев такого запирания было всего несколько, и все – по решению совета. В других отрядах это обычная система – сутками, без еды и света, к тому же. Так что ещё ко мне у вас есть?

Она открыла рот, но так ничего и не сказала.

Хоть и не нравилось Людмиле Семёновне то, что происходит в нашем отряде, в открытый бой она уже, похоже, не рвалась. Как вскоре выяснилось – выжидала.

Глава 38. Плащ Пучкова? Дайте померить!

И опять у нас в гостях наш милый ТЮЗ! Самые-самые наши желанные гости.

Ну и мы кое-что из «номеров» подготовили к предстоящей встрече. Педагог ТЮЗа, Нина Петровна, наш добрый друг, контрабандой привезла нам кое-какой реквизит. И строго наказала:

– Смотрите не растеряйте! Особенно берегите плащ! В нём артист Пучков вечером в спектакле выступает.

– Ой, плащ Пучкова? Дайте примерить! – верещит Кузя, обмирая от счастья (Пучков – её новое театральное увлечение).

Кузя – наша самая заядлая театралка.

В отрядную заглядывает маленький Толик – он теперь второклассник и… не такой уже маленький.

Толик хмуро смотрит на артистов, примеряющих костюмы, потом на меня и наконец, задорно выдаёт:

– А у нас тоже Пучок есть.

– И что? – спрашивает вежливая Нина Петровна.

– Он отличник.

– Это замечательно, – говорит она и вновь принимается наряжать наших артистов.

Ханурик в наглую выпроваживает Толика за дверь.

– А ну брысь, мелюзга! И чтоб – навсегда. Ты меня понял?

Толик выскакивает в коридор и уже оттуда кричит:

– Ханурик ревнует! Ханурик дурак, его укусит рак!

Толика в отрядную возвращает Кира, а Ханурик получает вполне профессиональный щелбан в лоб. Она не терпит возрастной дискриминации. К тому же, второй класс – наши законные подшефные. Перед концертом зову всех ужинать. Специально столы для нашего отряда пораньше накрыли.

– Ребята, в столовую!

– А гости?

– В первую очередь!

К ужину мои девицы напекли фирменных блинов и обижаются всерьёз, когда артисты отказываются съедать более дюжины блинов кряду. Ну а после концерта – чай с пирогами, тоже сами испекли. Артисты, кто не был занят этим вечером в театре, остались и чаёвничать, теперь уже ели много. Кажется, девицы наши смеялись преувеличенно громко, особенно Кира. А вообще, как говорят в таких случаях, застолье удалось. Весь веер мальчишки-«протестанты» так и шныряли под дверью отрядной.

И уже совсем поздно, – после бесконечных бисов и бисквитов – обильного пирогопоедания и чая, когда мы, уставшие до чёртиков и счастливые, словно клад нашли, убирали отрядную, выгребая обрезки цветной бумаги и лоскутки пёстрой ткани из-под столов, – в дверь просунулась нахально-простодушная, с телячьми глазами, по пятаку, голова Беева.

– Ты чего?

– И, правда, чего это он?

Девчонки сердито уставились на Беева, а Кира уже изготовилась шваркнуть мокрой тряпкой по любопытному носу, однако Беев не оробел, игриво подмигнул и миролюбиво выдал неслыханную дерзость:

– Фёклы, давай помогу.

– Чево?! – хором выкрикнули сразу несколько голосов.

Свирепые амазонки тут же пошли в наступление, обступая плотным полукольцом незадачливого парламентёра-волонтёра. Но он не сдрейфил – наверное, потому, что за спиной ещё человек пять желающих последовать его примеру.

– А хочешь, пол пошвабрю, – говорит он Кире таким тоном, будто предлагает полцарства.

Но воиственность амазонок не знает границ – в Беева летят скомканные в шарики цветные бумажки. Дружный возмущённый вопль:

– Ольга Николаевна! Отщепенцы лезут в отряд!

Подхожу к ним и я.

– Ну что?

– Видите? Лезет! Ну, лезет же!!

– И пристает!

– Никуда я не лезу и ни к чему не пристаю.

– А что тогда?

– Ничего, просто так. Помочь что ли нельзя? – уже откровенно, просительным тоном клянчит он.

– Низзя!! – дружно кричат раззадоренные девицы.

– Совсем буржуями заделались, – обиженно говорит Беев и отворачивается, но не уходит. – Хоть бы воспитатель власть проявил…

– Ладно, входи, – говорю я.

Он несмело входит в отрядную, смотрит на меня – подбадриваю его взглядом.

– Совсем одичали без мужиков, – говорит, обращаясь лично к Кире осмелевший вдруг Беев.

– Тогда помогай, – командует Лиса и вручает ему ведро.

– А чё с ним делать? – без всякого энтузиазма говорит он.

– Для начала слетай в туалет за водой, а потом раздобудь где-нибудь ещё одну швабру. Поищи по этажам, может, где лишняя завалялась.

– Для кого?

– Для себя лично.

Беев веселеет и чисто фрондёрски заявляет:

– Швабры вааще-то по дэдэ не валяются, потому как не пьющие, Могу, если надо, во втором спереть.

– А Матрона?

– Я в долг и – на момент.

И он уже радостно и счастливо галопирует по коридору… Лиса выскакивает в коридор и, тряся своей огненной гривой, кричит ему вслед:

– Я те сопру! А вы куда, шпроты-переростки претесь?

Однако в отрядную всё же протискиваются новые «борцы за права человека».

– А так не честно! – вопит пронзительным дискантом возмущённый Огурец. – Бею так можно, а мне… ойёёё!

Но он так и не успевает довозмущаться – Лиса, похоже, перетянула его мокрой тряпкой.

– А ты предатель вдвойне!

– Малосольный Огуречина! А ещё командиром был!

– Ща на закуску пустим, под кефир!

– О, гля, позеленел от злости!

– Не, покраснел как помидор.

Огурца как ветром сдуло. Во всю щеку полыхнул румянец – то ли застыдился, то ли воспитательный след Лиса на его «овощной» физии оставила. В отрядную врывается Беев – во всеороужии: улыбка до ушей, швабра в одной руке, совок для мусора в другой. Лиса придирчиво осматривает реквизит – годится. Беев счастлив. Лиса у нас теперь за экономку. Ведёт строгий учёт всему нашему хозяйству, ни одна мелочь не останется без её внимания… И снова в двери торчит Огуречья голова.

– Ну что вам, жалко?

– Жалко у пчёлки!

– Ладно уже, пустите, а? Ольга Николаевна! Я по делу. А девки в отрядную не пускают!

Подхожу.

– Серёжа, это ты? Ушам своим не верю.

Смотрит влажным, искрящимся взглядом. Тоже мне, любимчик!