Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маркс вскользь упомянул об этих сведениях, когда его посетил Бискамп, чтобы просить его о сотрудничестве в «Народе»; при этом он прибавил, что южногерманцам свойственна манера сгущать краски. Не спросясь Маркса, Бискамп использовал кое-что из сообщенного Блиндом и написал статью с остротами в «Народе» об имперском регенте, предавшем империю; один экземпляр этого номера он послал Фохту. Фохт ответил в «Бильском торговом курьере», напечатав там «Предостережение» рабочим с изобличением «клики беженцев, которые были известны прежде среди швейцарских эмигрантов под кличкою „щеточников“ или „серной банды“», а теперь собрались в Лондоне под руководством своего предводителя Маркса, чтобы плести заговоры среди германских рабочих. Эти заговоры уже с самого начала известны континентальной тайной полиции и, наверное, вовлекут рабочих в беду. Маркс не стал волноваться из-за «этой свинской статейки» и предоставил «Народу» разделаться с нею.
Но когда, в начале июня, Либкнехт поехал в Манчестер, чтобы собрать там среди партийных друзей деньги для «Народа», он нашел в типографии газеты корректурный лист анонимной, направленной против Фохта, статьи, которая содержала в себе разоблачения Блинда; как утверждал наборщик Фегеле, статья была ему передана Блиндом в его собственноручной рукописи; на корректурном листе, кроме того, имелись поправки, сделанные рукою Блинда. Несколько дней спустя Либкнехт получил от Голлингера оттиск и послал его в аугсбургскую «Всеобщую газету», в которой корреспондировал в течение нескольких лет. Он добавил, что статья написана одним из самых уважаемых немецких эмигрантов и что имеются доказательства, подтверждающие все сообщенные в статье факты.
Когда статья эта появилась во «Всеобщей газете», Фохт предъявил обвинение в клевете. Редакция потребовала для своей защиты обещанных доказательств от Либкнехта, а тот, в свою очередь, обратился к Блинду. Но Блинд отказался вмешиваться в дела чуждой ему газеты и стал вообще оспаривать свое авторство, хотя и должен был признать, что сообщил Марксу все факты, содержавшиеся в статье, и частью даже опубликовал их в «Свободной прессе» — органе Уркварта. Маркса все это сначала совершенно не касалось, и Либкнехт заранее примирился с мыслью, что Маркс откажется от него в этом деле. Маркс, однако, приложил все старания, чтобы сорвать маску с Фохта, который притянул его за волосы к этому делу. Но и его попытки добиться сознания у Блинда разбились об упорство последнего, и Марксу пришлось удовольствоваться письменным заявлением наборщика Фегеле о том, что рукопись статьи была написана известным ему почерком Блинда и что статья была набрана и напечатана в типографии Голлингера. Это, конечно, ни в какой мере не доказывало виновность Фохта.
Но еще раньше, чем дело дошло до судебного разбирательства, в Аугсбурге возник новый спор среди лондонских эмигрантов, вызванный празднованием столетнего юбилея Шиллера 10 ноября 1859 г. Известно, как отпраздновали этот день немцы у себя на родине и на чужбине — в знак «духовного единения» всего немецкого народа, говоря словами Лассаля, и как «радостный залог его национального пробуждения». В Лондоне также собирались устроить торжество в Хрустальном дворце, и на выручку предполагали основать учреждение имени Шиллера с библиотекой и ежегодными докладами, которые должны были всегда начинаться в годовщину дня рождения Шиллера. К сожалению, фракции Кинкеля удалось захватить в свои руки все подготовления к устройству торжества, и она начала эксплуатировать их злобно-мелочным образом в свою пользу. Пригласив к участию в торжестве одного из чиновников прусского посольства, составившего себе очень плохое имя в дни процесса кёльнских коммунистов, фракция Кинкеля старалась отпугнуть пролетарские элементы эмиграции. Некий Бетцих, который писал под именем Бета и был как бы литературным подручным Кинкеля, напечатал статью в журнале Gartenlaube с безвкуснейшей рекламой своему хозяину; он столь же безвкусным образом высмеял в этой статье членов рабочего просветительного союза, которые также собирались принять участие в шиллеровском празднике.
Маркс и Энгельс были ввиду этого весьма огорчены, что Фрейлиграт согласился выступить в Хрустальном дворце в качестве юбилейного поэта, наряду или после Кинкеля, выступавшего юбилейным оратором. Маркс предостерегал своего старого друга от всякого участия в «демонстрации Кинкеля». Фрейлиграт соглашался, что организация юбилея подозрительная и, быть может, имеет целью лишь удовлетворить чьему-либо тщеславию; но он считал, что ему, как немецкому поэту, неудобно держаться совершенно в стороне. Ему казалось, что это даже не требует доказательств и что при шиллеровских торжествах дело, в конце концов, не в побочных целях какой-либо фракции, если бы даже таковые и имелись. Во время подготовки празднества Фрейлиграт сделал, однако, «любопытные наблюдения» и признал (несмотря на укоренившуюся в нем глупую привычку рассматривать людей и вещи с их лучшей стороны), что Маркс был прав в своем предостережении. Но он все же утверждал, что своим присутствием и участием более успешно разбил некоторые планы, чем если бы держался в стороне.
Но Маркс с этим не соглашался так же, как и Энгельс, который бросил по адресу Фрейлиграта гневные упреки в «поэтическом тщеславии и литераторской навязчивости, соединенной с низкопоклонничеством». Это было, однако, преувеличено. Тогдашнее шиллеровское торжество не было обычной праздничной шумихой немецких буржуев в честь своих мыслителей и ученых, пролетающих, подобно журавлям, над их ночными колпаками. Оно нашло отклик и среди крайних левых.
Когда Маркс стал жаловаться Лассалю на Фрейлиграта, Лассаль ответил: «Возможно, что Фрейлиграту лучше бы не присутствовать на празднике. Но, во всяком случае, хорошо, что он сочинил кантату. Она лучшее из всего, что написано было для юбилея». В Цюрихе Гервег сочинил праздничную песню, а в Париже Шили произнес торжественную речь. В Лондоне рабочий просветительный союз тоже принял участие в празднествах Хрустального дворца, а чтобы успокоить свою политическую совесть он устроил накануне торжество в честь Роберта Блюма, на котором выступил с речью Либкнехт. В Манчестере же устроителем торжества был один юный поэт из Вупперталя, Зибель, причем Энгельс, дальним родственником которому он приходился, нисколько не сердился на него за это. Ом написал только Марксу, что сам он тут ни при чем, но что Зибель составил эпилог: «Конечно, обычная декламация, но довольно приличная»; «кроме того, этот шалопай режиссировал „Лагерь Валленштейна“; я дважды был
