Двенадцать королей Шарахая - Брэдли Бэлью

Дождавшись ухода остальных бойцов, Пелам поклонился Саадету.

– Саадет ибн Сим из Маласана! – громко объявил он и поклонился Чеде. – Белая Волчица из Шарахая!

Никто еще не слышал о Белой Волчице, но зрителям достаточно было того, что она – шарахани, а ее противник – маласанец. На такие бои всегда ставили много, однако редко силы оказывались настолько неравны. Будь это обычный день, Пелам такого не допустил бы, но на турнире с жеребьевкой среди шестидесяти четырех участников подобные неожиданные сочетания случались. Конечно, перевес в ставках был в сторону Саадета, и Чеду это неожиданно разозлило. Скорее бы прозвенел гонг!

Прежде чем подняться на арену, она бросила в рот два лепестка. Ей не хотелось глотать их, не убедившись, что выйдет против Саадета, но на арене, при всех, делать этого нельзя. Выбора не осталось.

Два лепестка. Она никогда еще не глотала больше одного, и это волновало ее даже больше боя.

Она думала, что знакомые ощущения придут быстрее и сильнее, но не думала, что так быстро. Подойдя к мальчишкам, принесшим оружие на выбор, она почувствовала, как покалывает губы и пальцы, как слюна наполняет рот. Цветочный запах перекрыл вонь пота, крови и смерти, всегда витавший над Ямами.

Чеде вновь вспомнились цветущие сады и луны-близнецы, такие яркие, такие огромные, будто могли поглотить ее целиком…

– Если ты не сделаешь выбор, – тихо напомнил Делам на фоне гудящей от нетерпения публики, – твой противник сделает выбор за тебя, и вряд ли он тебе понравится.

Осман подался вперед, внимательно наблюдая за ней, даже привстал. Чеда поняла, что он смотрит на ее трясущиеся руки. Она стиснула зубы, моргнула, прогоняя воспоминания, и, дождавшись, пока эффект от лепестков немного утихнет (а еще – чтобы позлить Саадета), выбрала тонфы – две деревянные палки с локоть длиной. Они с Джагой на тренировках остановились на них – пусть тонфы слабее меча, но быстрому бойцу дают преимущество, возможность потянуть время. Чеда в этом очень нуждалась.

Выбор ее некоторые встретили одобрительными выкриками, некоторые – смехом, а некоторые и воем – маласанцы, высмеивающие ее доспех и имя.

Саадет взял свои тонфы и встал напротив Чеды, улыбаясь. В его улыбке не было ни гнева, ни желания убить – лишь уверенность в том, что этот бой он точно выиграет, и выиграет с удовольствием.

Пелам ударил в гонг и отступил. И сразу же Чеда бросилась на Саадета, но не слепо, оставив себе место для маневра. Она знала, чего ждать: Саадет встретил ее мощными ударами. Он не попал ни разу – Чеда отскочила и контратаковала, заставив его замедлиться. Он наступал снова и снова, но она отказывалась вступать в бой, металась вдоль стены, уходя от его ударов. Саадет в азарте пытался поймать ее, и ему даже несколько раз удалось задеть ее наручи и шлем.

Волшебство лепестков накрывало волнами, и эти волны несли ее, швыряли, делая движения резкими и быстрыми. Но чем дольше она сражалась, тем увереннее овладевала этой силой.

Вскоре Саадет не выдержал, как она и ожидала, – оскалил зубы и рванул в атаку. Несколько коротких, быстрых ударов Чеда заблокировала и, дождавшись подходящего мига, врезала противнику по щиколотке. Ремни толстых кожаных сандалий приняли основной удар на себя, но не весь. Глядя, как Саадет хромает по арене, Чеда вспомнила Эмре, стоящего на коленях над мертвым Рафой, сгорбившегося под грузом вины. Гнев, так долго тлевший внутри, разгорелся вновь.

Это воспоминание давало ей силы, как путнику их дает мех с водой. Но нельзя было спешить. Саадет начал уставать, начал ошибаться, уже не так твердо стоял на ногах.

Чеда слышала, что он дышит все тяжелее, но воспоминание об Эмре так жгло, что она напала, не дожидаясь, пока он выдохнется окончательно, бросилась навстречу его атаке.

Даже с лепестками она была не так сильна, как Саадет, но сильнее, чем он думал. Она отбила его первые удары, работая в ответ по голове и голеням, но стоило ему ударить снова, как она огрела его тонфой по запястьям и костяшкам. Удар несерьезный – бить изо всех сил она пока не рисковала, боясь потерять устойчивость, – но ощутимый.

Вот Саадет поморщился, когда ему в очередной раз попало по сухожилию, вот задышал тяжелее – от боли? От страха? Страха быть побежденным какой-то девчонкой. Однако когда Чеда напала снова, он был готов – молниеносно заблокировал ее удар. Когда она нацелилась на его запястье, отбросил свое оружие и схватился за ее тонфу. Чеда попыталась вырваться, но два сильных движения, и вот тонфа уже у него в руках. Он потянулся и за второй… но то была ловушка. Стоило отвести руку, как Саа дет наступил Чеде на ногу и вцепился в шею. Вырваться не вышло. Саадет бросил тонфу и схватил Чеду за горло двумя руками.

Она попыталась вложить в атаку все силы, но тело отказывалось слушаться. Саадет выдержал удар по шлему и стиснул пальцы сильнее. Толпа на трибунах орала, топала и свистела, шум сливался для Чеды в бесконечный писк на одной ноте. Саадет поднял ее и ударил всем телом о стену так, что перед глазами все побелело.

На мгновение Чеда почувствовала присутствие чего-то большого и мощного вокруг: не толпы зрителей, даже не Шарахая.

Адишары. Асиримы. Она ощущала их, сама не понимая, как. Ее злость на Саадета была велика, но это ничто, песчинка в бесконечной пустыне, по сравнению с гневом и ненавистью этих несчастных существ.

И она обратилась к их гневу. А может, это они потянулись к ней. Свободной рукой она нащупала пальцы Саадета и с хрустом вывернула их, чувствуя, как ломаются кости. Саадет заорал, его хватка ослабла. Теперь уже он пытался вырваться, но Чеда выкручивала и выкручивала его руку, пока он не ткнулся в пыль лицом.

Здоровой рукой он застучал по земле, признавая поражение, и Чеда отпустила его… чтобы сунуть тонфу ему под горло, обхватить ее конец коленом и нажать локтем на затылок врага. Прежде чем Саадет понял, что происходит, она рванула тонфу вверх, и что-то резко хрустнуло у него в трахее. Гонг звенел и звенел… давно ли? Она не знала. Кто-то пытался ее оттащить, но она тянула и тянула тонфу на себя, пока у Саадета не забулькало в горле. Что-то с громким хрустом врезалось ей в затылок…

На мгновение небо с землей перемешались, пролетели мимо ревущие трибуны. Чеду, ослабшую, поставили на ноги, а толстяк, ползающий на земле, все