Двенадцать королей Шарахая - Брэдли Бэлью

– Я пришел к Воинству с серьезными намерениями, – ответил Эмре, чувствуя, что ступил на зыбкую почву.

– Хм… – Масид слегка наклонился, внимательно глядя ему в глаза, и как будто разглядел что-то в свете фонарей. – Да, твои намерения серьезны. Но не сбежишь ли ты, когда станет трудно? А трудно станет, Эмре. Рано или поздно.

– Я много чего умею.

– Мы все много чего умеем. Что нам нужно, так это люди с верными сердцами. – Он подошел к Эмре вплотную, и тот едва подавил желание отступить. – Что тебе от того, сидят ли Короли в своих дворцах? Зачем тебе нужно, чтоб Воинство свергло их?

– Потому что пока Короли сидят на своем холме, мы просто скот, готовый на убой. Каждую Священную ночь на нас охотятся асиримы. Стальные девы хватают нас на улицах. Серебряные копья не видят дальше Золотого холма и гаваней. Сколько жизней погублено? Скольких родных и близких мы потеряли?

– Многих, – коротко ответил Масид.

– Слишком многих. Ради них я и хочу присоединиться к Воинству.

Масид взглянул на Хамида, на Дария. Эмре не знал, что он разглядел в их лицах, но мгновение прошло, и мужчина поманил Эмре к дальнему краю пещеры. Толпа разошлась перед ними, и Эмре увидел человека, висящего вниз головой на веревке, привязанной к вбитому в потолок крюку. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки, а кожу, нежную и чистую, портили только следы от веревки на щиколотках.

Эмре не стал спрашивать, кто это. Верховный казначей Вешди, сын Короля Кулашана. Три дня назад Воинство похитило его под прикрытием атаки на Обитель Дев.

Под ним, на широкой курильнице, лежал камушек с белыми прожилками. «Легкое дыхание», понял Эмре, тот самый камень, который Чеда нашла в футляре.

Толпа надвинулась на них, Масид снял с пояса кривой кинжал и протянул рукоятью вперед. Эмре взглянул на нож, на перепуганного Вешди.

Масид положил руку ему на плечо, поддерживая, ободряя стать другим, новым человеком – убийцей. Эмре знал, что такой день наступит, но от этого не полегчало. Путь в Аль'афа Хадар – это путь в один конец.

Эмре взял нож. Ужасное чувство, но оно наконец освободило его. Со смерти Рафы он не ощущал себя таким сильным. В детстве, пока Рафа был жив, Эмре никого и ничего не боялся, ему казалось, что весь мир у него в руках. Но, повзрослев, он понял – защищаться мало, жизнь будет подгрызать тебя исподтишка, по кусочку, пока ничего не останется. Нужно атаковать первым. Действовать, пусть даже мир вокруг развалится на куски.

Он подошел к Вешди, принцу с Золотого холма. Тот извивался и пытался вырваться, зная, что конец близок, и нож в руке Эмре вдруг стал невыносимо скользким.

Спокойно. Спокойно.

«Боги милосердные, я собираюсь зарезать человека».

Он облизнул губы, стараясь не думать о тяжелых взглядах, сверливших его спину. Не представлять, что эти люди думают о нем: сможет ли он? Из нужного ли теста он слеплен? Он сможет. Его рука не дрогнет. Смерть брата едва его не убила, но он изменился. Не переродился – очистился от всего наносного, выбрался из своей тесной оболочки и увидел, наконец, мир, и свет его выжег все страхи, всю жалость и беспокойство. Он, Эмре, отказывается возвращаться в свою скорлупу. Отказывается.

Он смотрел на Вешди, но видел маласанского наемника, заслужившего смерть. Полоснув ножом по его горлу, увидел взгляд Рафы. Умирающего Рафы, мертвого Рафы.

Что-то закапало на пол. Он взглянул вниз и понял, что все лезвие ножа в крови, что руки выпачканы по локоть. Вытер остывающую кровь с лица. Курильница под все еще дергающимся телом наполнилась до краев, и кровь струйками потекла по камням в чистое озерцо. Возгласы ярости и радостные крики волной поднялись вокруг.

Кто-то вновь взял его за плечо. Масид. Не улыбающийся, не гордый. Серьезный.

– Возьми его, – велел он. Эмре выловил из кровавой лужи неожиданно тяжелый камень. Из прозрачного тот стал красным, как смерть, внутри и снаружи, будто напился крови. Будто всосал в себя человеческую жизнь. – Хорошо сработал, – похвалил Масид. – В Священную ночь мы пойдем в пустынный дворец Кулашана. И выясним раз и навсегда, кто тут мясник, а кто – скот.

Глава 45

Пять лет назад…

Стыд от встречи с Пеламом все так же обжигал, но, несясь к западной гавани, Чеда почувствовала, как пробивается через это пепелище росток надежды, маленький и хрупкий – а хоть немного, да придающий сил. Ноги гудели от бега, как железо под молотом, но она, не останавливаясь, пошла вдоль берега, разглядывая склады и пришвартованные корабли. На девчонку, шныряющую по гавани, почти никто не обращал внимания – мало ли оборванцев в большом шумном городе? Особенно на западной его оконечности.

– Может, я смогу тебе помочь, девчушка?

Чеда обернулась и с облегчением вздохнула, увидев Ибрагима. Ибрагим знал всех и все. Сейчас он, в сандалиях, шароварах и обычной своей широкополой шляпе придерживал мула, пока какой-то коротышка выгружал из телеги свернутые ковры.

– Ты знаешь, где искать Джагу? – спросила Чеда.

– О! – Он рассмеялся. – Джага, Кундунская львица. Зачем она тебе?

– Это уж мое дело, Ибрагим.

Он согласно вздохнул. Грузчик же глянул на нее недобро, как на оборванку, которая пытается что-то выклянчить или стащить.

– А что дашь взамен, крошка Чедамин? Есть у тебя то, что мне нужно?

– Я просто ищу причал, где она работает. Мне это любой может рассказать.

– Маленькая просьба, значит. Что ж, дай Ибрагиму что-нибудь маленькое взамен.

Чеда подумала, не уйти ли, но времени искать самой не было. К тому же, она любила сделки с Ибрагимом.

– В пустыне есть птички, которые собираются в такие огромные стаи, что кажется, будто Бакхи оживил облако.

– Голубянки, Чеда. Они же – синеглазки. Расскажи мне что-то, чего я не знаю.

– Зимой они собираются над солеными озерами и ловят там крошечных рачков.

Густые брови Ибрагима приподнялись.

– И?

– Можно набрать рачков на ладонь, и птицы будут склевывать их на лету, не задевая тебя ни крылышком, ни клювом.

Ибрагим моргнул и счастливо расхохотался.

– Так и склевывают! Неужели!

– Стану я тебе врать!

– Какое чудо! Этого я не знал и, если уж честно – а Ибрагим никогда не врет, – теперь я тебе должен. Найди меня снова и поторгуемся еще!

– Лучше я сейчас задам два вопроса.

Ибрагим поскреб щетинистый подбородок.

– Уже два…

– Они легкие, особенно для тебя.

– Ну, это уж мне решать, Чедамин. – Ибрагим округлил глаза.