Жемчужина, сломавшая свою раковину - Надя Хашими
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шекибе нечего было ответить.
Халима порывисто вздохнула и продолжила:
— Там пришла Тариг. Она хочет повидать тебя, но боится… Ты не против, если она зайдет ненадолго?
Шекиба кивнула. Она хорошо помнила, как, отвернувшись от ямы, где была закопана Бинафша, увидела Тариг. Ее глаза были полны ужаса, лицо перекошено, возле ног — лужа рвоты.
Прежде чем уйти, Халима ласково коснулась ладонью лба Шекибы, затем неслышно вышла из комнаты. Шекибе хотелось, чтобы Халима осталась, чтобы она гладила ее по голове и, утешая, держала ее руки в своих — так, как это делала мама. Но вместо Халимы в комнату ворвалась Тариг.
— О Аллах Милосердный! Ты жива? Ты сильно ранена? Что они с тобой сделали? — Голос Тариг дрожал, вопросы сыпались один за другим.
— Меня наказали.
— Как?
— Сто ударов плетью.
— Как ужасно! — Брови Тариг сошлись на переносице. — За что? Они сказали?
— Потому что я плохо выполняла свою работу смотрителя.
— О Шекиб! Прости нас. Мы все виноваты не меньше тебя. — Тариг перешла на шепот, словно опасаясь, что их могут подслушать.
— Но в ту ночь была моя смена. Гафур не забыла сообщить об этом эмиру.
— Она… Я никогда не могла подумать, что… Нет, конечно, Гафур думает только о себе, но все же я не предполагала, что она окажется способна на такое.
— Все люди поступают так, когда речь идет об их жизни. Гафур ничем не отличается от остальных, — сказала Шекиба.
И вдруг поняла, что Бинафша была другой. Офицер пообещал ей помилование в обмен на имя любовника. И хотя она, скорее всего, понимала, что это ложь, но даже слабая надежда на спасение не заставила ее предать его. Почему она так поступила? Почему она так упорно выгораживала Бараана-ага?
— Гафур сказала, что они собирались лишь поговорить с тобой. Она не думала, что тебя накажут, — не унималась Тариг.
Шекиба вспомнила, как в ту злополучную ночь Гафур, вернувшись из дворца, стремглав умчалась по коридору, лишь бы быть подальше от нее, и как старалась не встречаться с ней взглядом, когда их с Бинафшей вывели во двор.
— Бинафша… Она навлекла такой позор на весь гарем… Но я и представить не могла, что с ней так… Что такое возможно здесь, в Кабуле, во дворце эмира! — хватаясь за щеки, причитала Тариг.
— Ни один мужчина не потерпит таких вещей. Эмир опозорил бы себя, если бы согласился на более мягкое наказание.
— А что теперь станет с нами, со смотрителями?
— Не знаю.
— А что с тобой? Они отошлют тебя обратно домой?
Шекиба вспомнила, что ее помиловали не просто так. Она представила лицо Амануллы. Неужели такое возможно? Неужели он спас ее от смерти, чтобы сделать своей женой? Или, может быть, наложницей?
— Нет. Не знаю. — Шекиба решила пока ничего не говорить о замужестве, опасаясь, что, если слух дойдет до Гафур, та снова попытается напакостить ей.
— О, это так ужасно, Шекиб. Прости, что тебе пришлось отдуваться за всех нас. Мы боимся, что еще кого-нибудь накажут. Весь гарем в страхе. А вдруг они решат, что многие были в сговоре…
Шекиба решила, что больше не в состоянии выносить трескотню своей бывшей напарницы. Она сказала, что устала, и попросила ее уйти. Тариг казалась разочарованной и все такой же напуганной, но послушно побрела к двери. Глядя ей вслед, Шекиба подумала, насколько нелепо выглядит она в мужской одежде: брюки и рубашка висели на ней мешком, сейчас Тариг совсем не была похожа на мужчину.
Шекиба закрыла глаза и только-только начала сползать в сон, как Тариг снова ворвалась в комнату.
— Шекиб! Шекиб! — захлебываясь от волнения, повторяла она.
— О Тариг, пожалуйста…
— Да-да, прости, я на минутку. Просто сказать. Нам только что сообщили из дворца. Они велят тебе быть готовой через два дня.
Шекиба открыла глаза. На раскрасневшемся лице Тариг сияла улыбка.
— Они сказали, что тебя выдадут замуж.
Глава 48
РАХИМА
Настало время праздника Ид-аль-Фитр.[63] После нашего возвращения из Кабула прошло пять недель. Бадрия получила несколько писем из секретариата парламента, в которых говорилось, что, если она в ближайшее время не вернется к исполнению обязанностей депутата, ее лишат полномочий. Абдул Халик принял решение: после праздников мы возвращаемся в столицу.
Джамиля объяснила мне, почему он вдруг передумал и почему хочет, чтобы Бадрия все же осталась работать в парламенте:
— У него дела с одной иностранной компанией. Ну, ты помнишь, он постоянно ведет с ними переговоры, обещает, что будет обеспечивать безопасность, пока те работают у нас в провинции. Но решение, позволяющее этой компании прокладывать на нашей территории трубопровод, принимает парламент. А если компании не разрешат прокладывать трубу, то, сама понимаешь, услуги Абдула Халика тоже никому не понадобятся. И он потеряет большие деньги.
— Понятно. Так, значит, Бадрия нужна в парламенте, чтобы голосовать за трубу?
— Да. И за нужных людей, которые займут нужные посты, чтобы Абдул Халик мог получить то, что ему нужно.
И все же я радовалась нашему возвращению в Кабул, хотя и понимала, насколько тяжелее мне будет на этот раз пережить разлуку с сыном — теперь-то я знала, как сильно стану скучать по нему.
В первый день праздника мы, четыре жены, отправились с обязательным визитом и поздравлениями в ту часть дома, где жила Гулалай-биби. Покончив с этим, все вернулись к работе. В течение следующих трех дней наш дом принимал гостей. Они шли нескончаемой чередой, так что праздник я провела на кухне, стоя у плиты вместе с поварихой и ее помощницей, либо у раковины, перемывая горы посуды. В отличие от Бадрии и Джамили меня ни разу не пригласили посидеть с гостями на женской половине дома. Даже Шахназ время от времени выходила во двор поболтать с навещавшей ее дальней родственницей.
Ну что же, если мой муж собирался вновь жениться, а меня — вернуть родителям, странно было бы надеяться, что со мной станут церемониться. Но я знала, что моя семья не примет меня обратно. Это был вопрос гордости. Ни бабушка, ни дяди не позволят, чтобы отвергнутая жена, обесчещенная женщина, вернулась в их почтенный дом.
Конечно, все еще сохранялась вероятность, что Абдул Халик передумает возвращать меня, а просто возьмет пятую жену. Но в таком случае возникала проблема с тем, куда ее поселить. Все три дома уже заняты, для пятой жены просто не осталось места. Мы,
