Жемчужина, сломавшая свою раковину - Надя Хашими
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давай-ка отправляйся чистить ковры в гостиной, — скомандовала свекровь, — и хотя бы раз постарайся сделать это как следует! Я не хочу, чтобы комната выглядела запущенной.
Я двинулась дальше по коридору, но, не дойдя до гостиной, застыла на повороте и вся превратилась в слух.
— Когда это случилось? — спросила Бадрия.
— Как только вы уехали. Он знаком с ее братом. Я-то вообще никогда не понимала, зачем ему понадобилась Рахима. Зачем было тащить эту бродягу к нам в дом?
— Согласна. Я тоже не понимала, как можно брать в жены бача-пош. Но почему вдруг он решил избавиться от нее?
— Думаю, он понял, что это была ошибка. И хочет ее исправить.
— Но почему просто не взять еще одну жену?
— Потому что он живет по хадису![58] Он уважаемый человек в нашей провинции и подает пример людям, следуя словам Пророка. А Пророк говорит, что мужчина не должен брать больше четырех жен.
У меня пересохло во рту. Что задумал Абдул Халик?
— Да благословит его Аллах! Какое счастье, что он ведет себя, как подобает верному мусульманину.
Гулалай-биби довольно хмыкнула, одобряя похвалу в адрес сына.
— Только смотри не проговорись Рахиме. Она и так необузданная, как дикий осел. Не хватало еще, чтобы ее сумасшедшая тетка заявилась сюда и устроила скандал.
— Конечно, ни слова не скажу. Только она сама скоро все узнает…
В коридоре появилась стайка ребятишек. Они бежали на улицу. Топот их ног заглушил мои шаги, и я быстро прошмыгнула в гостиную и взялась за уборку.
Джамиля — единственный человек в доме, с кем я могла поговорить. Надо выяснить, действительно ли Абдул Халик задумал избавиться от меня. И каким образом.
— Что? Где ты это услышала? — Глаза Джамили превратились в две узкие щелочки.
Я пересказала ей подслушанный разговор. Она слушала очень внимательно.
— Я знаю не больше твоего, — вздохнула Джамиля, когда я закончила рассказ. — Бадрия — любимица Гулалай-биби, а с нами свекровь секретами не делится. Но если он на самом деле задумал такое — это большая беда. Да поможет нам всем Аллах.
— Джамиля, он хочет избавиться от меня. Он действительно может это сделать?
— Да, он может… — начала Джамиля, но на полуслове замялась и после короткой паузы добавила: — Рахима-джан, я не знаю. Правда не знаю.
Мы оставили пугающие слова несказанными.
Я столько раз молилась, чтобы муж отослал меня обратно к родителям, но теперь это означало бы разлуку с сыном. А еще Джамиля рассказала однажды о молодой женщине, которую муж под каким-то предлогом вернул отцу, но семья отказалась принять ее обратно. Женщина исчезла, и никто не знает, что с ней случилось.
После нашего возвращения из Кабула прошел месяц. Однажды я сидела у себя в комнате и штопала платье — то самое синее домашнее платье, в котором Бадрия запретила мне ходить на заседания парламента. Позже, увидев, как одеваются женщины-парламентарии, я поняла почему. Но поскольку вероятность, что у меня появится материал на новое платье, была близка к нулю, я в очередной раз взялась чинить старое.
— Ма-фа, — позвал меня Джахангир, я вскинула глаза и увидела, что позади сына почти такой же неуверенной походкой, как у него, ковыляет тетя Шаима.
Я удивилась: обычно тетя не заходила в эту часть дома, предпочитая дожидаться меня во дворе.
— Тетя Шаима! Тетя Шаима! — Я бросилась к ней, обняла ее и крепко-крепко прижала к себе. — Ты пришла! Наконец! Я так волновалась!
Тетя оперлась рукой о косяк и слегка наклонилась вперед, чтобы выровнять дыхание. Я слышала, как воздух со свистом вырывается из ее легких.
— Будь проклят Абдул Халик, построивший свой особняк так далеко от деревни, — между вдохами и выдохами успела произнести тетя Шаима.
Я быстро глянула поверх ее плеча — нет ли кого в коридоре, кто мог бы услышать, как тетя проклинает моего мужа.
— Прости, тетя Шаима, мне очень жаль, что ты вынуждена проделывать такой путь, чтобы повидать меня. Если бы только я сама могла навещать тебя…
— Э-э-э, не говори глупостей. Я буду ходить, пока меня ноги носят. А теперь давай садись и рассказывай о поездке в Кабул. И с какой стати вы вернулись так быстро?
Я рассказала тете обо всем, что мне удалось увидеть в Кабуле: и об отеле, и о парламенте, и об Учебном центре. И конечно же, о Замаруд, а также о взрыве, ставшем причиной нашего поспешного отъезда из столицы.
— Да-да, я слышала об этом по радио. Подонки!
— Кто это сделал? Что говорят?
— Разве это имеет значение? Кто подложил бомбу, неизвестно. Но мы все понимаем, почему ее подложили. Еще бы, женщина — и вдруг говорит им прямо в лицо всю правду о них. Кто же захочет такое слушать?
— Она жива?
— Сказали, что бомба взорвалась возле ее машины, убит один из телохранителей. Но сама Замаруд не пострадала.
— Она собирается дальше выступать в парламенте? — спросила я.
— Да, больше всего на свете она хочет продолжить работу.
Я не сомневалась. Замаруд не из тех, кого легко запугать. Хотела бы я быть такой же смелой. Смелой и решительной.
«И должна быть такой», — подумала я. Да ведь я и была именно такой — когда была бача-пош. А теперь что? Я трясусь, как овечий хвост, боюсь мужа, свекрови и даже старших жен. Я изменилась. Куда подевалась моя уверенность? Что стало с моей отвагой? Это платье, которое на меня напялили, — словно путы, сковавшие бесшабашного парня, словно маска, скрывающая мое подлинное лицо.
Тетя Шаима без труда прочла мои мысли.
— Она рискует, — сказала она, — и, возможно, многие сочтут ее безумной, но она делает то, что считает нужным. И, могу поспорить, не жалеет об этом. Она и дальше будет поступать так же. Иногда нужно совершать смелые поступки, чтобы получить то, что хочешь. Или стать тем, кем хочешь.
Моя тетя была не похожа ни на кого из тех, кого я знала. Все вокруг считали, что Замаруд рехнулась. Выступать в парламенте с такими речами! Надо быть совсем сумасшедшей, чтобы лезть на рожон и нарочно оскорблять собравшихся там мужчин.
Затем я осторожно, старательно подбирая слова, рассказала тете Шаиме о том, что Абдул Халик хочет взять еще одну жену, и о том, какие, по словам Гулалай-биби, у него планы на мой счет.
Тетя Шаима ничего не сказала,
