Быть никем. Теория самомоделирования субъективности - Томас Метцингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернемся к нашему первоначальному вопросу: Являются ли сны источником самопознания или серьезной формой заблуждения? Являются ли сны бессмысленными артефактами или это состояния, имеющие осмысленное толкование (см. Фланаган 1995, 1997)? Как это часто бывает, истина, по-видимому, лежит где-то посередине. Как я уже отмечал в другом месте (Metzinger 1993, p. 149), даже если внутренние причины содержания сновидений не могут быть распознаны как таковые и даже если на феноменальном уровне мы наблюдаем лишь причудливую цепь феноменальных симулякров, это, похоже, не совсем чистая деятельность некоего "внутреннего рандомизатора" (Crick and Mitchison 1983; Hobson and McCarley 1977; Hobson 1988), которая затем глобально моделируется в процессе сновидения. Предшествующий внутренний контекст (например, положение системы в весовом пространстве), используемый нашим мозгом в качестве интерпретационного механизма для создания модели мира, максимально согласованной при столкновении с непрерывным внутренним источником сигналов, действительно несет информацию - например, о том, что в психоаналитическом или народно-психологическом контексте можно назвать "личностью" сновидца. Выше мы уже видели, что некоторая активность ствола мозга, то есть моторная траектория, направляющая пространственное поведение глаз, непосредственно отражается в движениях глаз феноменального сновидения-самого-себя. С философской точки зрения, феноменальное сновидение-самость не является полностью развоплощенным, поскольку, реализуя свой специфический функциональный профиль, оно частично разделяет анатомический субстрат бодрствующего-самости. Вы можете намеренно пробудиться от люцидного сна, упорно фиксируя, например, собственные руки, потому что таким образом вы прерываете физический механизм REM-сна (см. раздел 7.2.5). Вы даже можете использовать корреляцию между феноменальными смещениями взгляда во сне и физическими движениями глазного яблока для коммуникации между двумя совершенно разными феноменальными моделями реальности (LaBerge, Nagel, Dement, and Zarcone 1981a; LaBerge, Nagel, Taylor, Dement, and Zarcone 1981b). Конечно, эпистемологический статус психоанализа напоминает религию, и сомнительно, какой вклад он может внести в формирование более рациональных форм теории, касающейся сознания и феноменального "я". Но даже если верно, что широко распространенная аминергическая демодуляция и холинергическая аутостимуляция являются пусковыми причинами, приводящими к масштабным изменениям в микрофункциональном профиле сновидящего мозга, общая связность нейронов все равно представляет собой большую часть внутреннего ландшафта, отражающего индивидуальную историю этой системы. В том числе и ее историю в бодрствующей жизни. Не стимул, а стиль его обработки может раскрыть некоторые аспекты этой истории.
Мне нравится смотреть на сны как на высокоразмерные тесты Роршаха, в ходе которых мозг сновидца собирает самогенерирующиеся случайные фигуры в сложный внутренний нарратив, превращая их во "внутреннюю сказку". В этой сказке, как в цепи конкретных субъективных переживаний, проявляется история и актуальная конфигурация системы, то, как она обычно интерпретирует мир, снова и снова пытаясь прийти в стабильное состояние. В силу специфических функциональных ограничений сознательная обработка информации, как правило, ошибочна, неустойчива и нестабильна. Тем не менее, некоторые аспекты возникающей глобальной внутренней симуляции могут рассматриваться как реальные случаи самопрезентации. Даже если они изображаются как части внешней реальности, некоторые аспекты феноменального содержания сновидений неизбежно отражают свойства внутренней нейродинамики. В конце концов, они являются локальным супервизором, и необоснованно предполагать, что они могут отменить всю предшествующую функциональную архитектуру, воплощенную в мозге сновидящего. Поэтому сны, вероятно, не являются эпистемически слепыми, пустыми артефактами без какой-либо биологической функции, а представляют собой исключительно внутренний тип реальности-модели. Эта модель не может быть распознана как таковая. Более интересным фактом, пожалуй, является то, что сны полностью прозрачны.
При этом феноменальный мир сновидения гораздо более неустойчив, чем мир бодрствующего сознания. Это приводит к высокой степени внутренней несогласованности, компоненты, из которых он возникает, на самом деле кажутся хаотично динамичными, беззаконными сущностями, по крайней мере, с точки зрения их отношений с другими формами активного феноменального содержания. Поэтому поразительно, что их симулятивная природа так редко бросается нам в глаза. Содержание нашего сновидческого опыта постоянно меняется, непредсказуемым и часто причудливым образом. Такие свойства, как устойчивый сбой в феноменальном познании, сложные галлюцинации, амнезия и гиперэмоциональность, делают сновидение состоянием, которое феноменологически, а также нейробиологически может служить интересной моделью для ряда других измененных состояний сознания. На уровне концептуального анализа очевидно, что теме сновидений как философской интерпретации измененных состояний сознания и девиантных феноменальных моделей реальности в целом явно уделялось слишком много внимания. В частности, методологически плодотворным может оказаться введение состояния сновидения в качестве модельной системы для фундаментальных аспектов "нормальных", не измененных состояний сознания (Revonsuo 2000a). Философская онейрология, безусловно, могла бы внести ценный вклад в общую теорию феноменальной репрезентации. Однако видные философы аналитической традиции в прошлом иногда даже отрицали, что сны вообще являются сознательным опытом (см. Малкольм 1956, 1959; Деннетт 1976; обсуждение см. в Metzinger 1993, p. 146 и далее, p. 194 и далее, p. 241 и далее; Revonsuo 1995, p. 36 и далее). Новые эмпирические данные теперь явно фальсифицируют такие чисто концептуальные аргументы.
Интересно, что некоторые из этих новых материалов указывают на возможность существования общего функционального субстрата сновидений и бодрствующего сознания (Llinás and Paré 1991; Llinás and Ribary 1993, 1994; Kahn et al. 1997). Это направление исследований, с чисто методологической точки зрения, обладает большой актуальностью. Почему? Потому что сон и бодрствование - это два наиболее общих, глобальных класса состояний целевого феномена. Если удастся выделить общий знаменатель на функциональном уровне, это будет иметь большое значение для сужения круга минимально достаточных нейронных коррелятов, соответствующих ограничению 3 - глобальности феноменального опыта. Например, глобальные модели реальности в состоянии сна и бодрствования в обоих случаях могут рассматриваться как функциональные кластеры или динамические ядра в терминах оригинальной гипотезы Эдельмана и Тонони (Edelman and Tononi 2000a, b; Tononi and Edelman 1998a). Если бы были доступны две всеобъемлющие математические модели для каждого из двух классов глобальных состояний, то "вычитание" одной модели из другой могло бы дать высокоинформативное и точное описание не только нейронной динамики, лежащей в основе сознательного опыта в целом, но - при определенном допущении изоморфизма в отношении транспорта и содержания - также и гораздо более тщательный анализ репрезентативной глубинной структуры феноменального опыта, чем тот, который был представлен в этой главе. Очевидно, что для этого еще слишком рано. Однако я уже упоминал, как эта линия атаки приводит к прекрасной феноменологической метафоре, а именно к тому, что обычное состояние бодрствования является своего рода сновидением в режиме онлайн. Ограничения, накладываемые информационным потоком от
