Атомка - Франк Тилье

— …о, так сказать, элитных зернах, которые высевают на других планетах, чтобы основать новую цивилизацию? О чем-то вроде селекции, да? Это уму непостижимо. — Люси помолчала, потом заговорила снова: — То есть их с Дассонвилем метод сработал… То есть Шеффер способен управлять органическими процессами бдения и сна… Да нет, это сумасшествие какое-то!

— Здешние медики, которыми руководил Шеффер, утверждают, что все пока еще в стадии экспериментов, что в области криогенизации оставалось кое-что уточнить, но наше расследование заставило его ускорить работу. Поставить эксперимент на себе, попытаться окончательно исчезнуть из нашего мира, чтобы возродиться в другом, новом годы и годы спустя.

— Ага, значит, для того, чтобы в клетках не образовались кристаллы, им с Дассонвилем пришлось сильно облучиться? Они решили заразить собственный организм, чтобы метод сработал?

— Да. Но в отличие от детей Чернобыля, которые так и продолжают жить в той же радиоактивной среде, в какой жили, а потому все их органы и клетки постепенно разрушаются, себя Шеффер и Дассонвиль подвергли, так сказать, облучению на время. Через несколько месяцев, благодаря естественному метаболизму и здоровой окружающей среде, организм каждого из них почти полностью очистился бы от радиоизотопов, и последствия были бы незначительными. — Шарко достал из кармана и протянул подруге сложенный вчетверо лист бумаги. — Вот посмотри. Она лежала среди протоколов эксперимента и бумаг центра, ну я и стащил ее в последний момент — прямо перед тем, как приехали люди из КГБ и все там опечатали. Это копия статьи, которая, скорее всего, и навела Шеффера на безумную идею создать фонд и центр криогеники.

Распечатка представляла собой скан статьи из «Нью-Йорк таймс» 1988 года. Текст был, естественно, на английском.

Люси стала переводить вслух место, обведенное маркером:

— «Богатый калифорнийский бизнесмен Джо Дональдсон, у которого обнаружили рак мозга, обратился в Верховный суд США за разрешением подвергнуться анестезии и заморозке, прежде чем он умрет, утверждая, что в связи с угрозой смерти обладает „конституционным правом на немедленную криогенизацию“[88]. Врачи давали тогда Дональдсону максимум два года жизни, он полагал, что к концу этого срока опухоль разрушит нейроны его мозга, определяющие его личность и хранящие его воспоминания, а стало быть, посмертная заморозка была бы бессмысленна. Суд бизнесмену отказал, Дональдсон подал апелляцию, но и тут проиграл дело. Более того, трибунал постановил, что любой, кто поможет Дональдсону осуществить его намерение, будет обвинен в убийстве. Огромное богатство не могло спасти Джо, и год спустя он умер…» — Энебель подняла от бумаги печальный взгляд. — Иными словами, криогенизация в какой-то степени — путь либо к бессмертию, либо к выздоровлению. Ни власть, ни деньги не способны отменить смерть или болезнь, а Шеффер — способен. Вот он и счел себя Богом…

— У Тома Баффета, одного из спонсоров фонда, был диагностирован неоперабельный рак. Без заморозки он через полгода умрет, потому что современная медицина тут бессильна. А в своей азотной ванне он спокойно дождался бы того дня, когда его смогут вылечить благодаря новым достижениям науки.

Люси вернула комиссару распечатку.

— Я не оставлю этого дела, Люси, будь то здесь, в России, или во Франции. Они утверждают, что Грибова покончила с собой, а я уверен, что ее убили: теперь министр уже наверняка не даст показаний. Процедура экстрадиции Шеффера и Дассонвиля, скорее всего, займет много времени, но мы их заполучим.

Люси двинулась к выходу и потянула за собой чемодан на колесиках. Им пора было уезжать.

Французские полицейские сели в такси, перекусили в аэропорту и пару часов спустя поднялись на борт небольшого двухмоторного самолета. Места они выбрали в последнем ряду — там было теплее и не так шумно. Сегодня 26 декабря 2011 года, и уже сегодня они будут в Париже. Вся дорога в целом займет семь часов, в Москве они пересядут на «боинг», и в 16.50 по местному времени приземлятся в Руасси-Шарль-де-Голль.

— А я даже не спросил тебя, как поговорила с мамой. — На лице Шарко наконец появилась улыбка.

— Она была рада меня услышать, я ведь в последнее время редко ей звонила.

— А про беременность ты ей сказала?

— Нет, пока не стала говорить. Скажу, когда увидимся… ну и когда у меня будет на руках фотография, сделанная при УЗИ. Хочу быть совершенно уверена, понимаешь?

Люси смотрела на расстилавшуюся за иллюминатором бесконечную равнину, и глаза у нее были тревожные.

— Что-нибудь не так? — спросил Шарко. — Ты не счастлива?

— Проблема в том, что мы возвращаемся во Францию, где за тобой охотился и продолжит охоту этот чертов псих. Что мы будем делать? Невозможно ведь прятаться в гостинице до тех пор, пока ребята его не засекут и не схватят. — Голос у нее задрожал. — Не бывает убийцы без слабого места! Он должен был хоть где-нибудь допустить ошибку, пусть даже крохотную, а мы должны это использовать. Я не могу так жить! Я не могу жить, думая, что с нами в любое время может случиться несчастье! — Она ласково пожала руку комиссара. — Мне так страшно, Франк, так страшно…

Шарко попытался успокоить подругу:

— Все будет хорошо. Двое из команды Баскеза еще несколько дней будут следить за нашим домом. Мы можем пока пожить в другом месте — как ты сама решишь: в отеле или квартиру снимем до конца расследования. А потом двинем на Мартинику или в Гваделупу и будем там столько, сколько захотим. Бассейн, пляж, солнце… Согласна? Что скажешь?

Она силилась улыбнуться:

— Скажу, что ты, наверное, прав. И что я предпочла бы Реюньон. Всегда мечтала туда попасть.

— Отлично. Летим на Реюньон. Это будет твой рождественский подарок.

Люси нахмурилась:

— Мой рождественский подарок? А как же…

Франк прикоснулся губами к губам Люси и погладил ее по щеке:

— Ну да. Дома для тебя еще кое-что припасено, но это так… мелочь.

Путешествие между тем продолжалось. Четыре часа полета от Москвы до Парижа полицейские дремали — совсем забыться сном им не удавалось. Они надеялись, что Белланже при поддержке начальства добьется того, что расследование не будет передано русским. Шарко, стоило ему закрыть глаза, видел лица детей в криокапсулах — ясно видел ужасные маски, плавающие в жидком азоте. Каждую по отдельности. Он чувствовал, как дрожит, прильнув к нему, Люси. О чем она думает? Об убийце, который подстерегает их где-то в Париже? Он осторожно положил голову на плечо подруги, ладонь — ей на грудь. Он ощутил, как бьется ее сердце — и как сжалось его собственное.

Счастье — вот оно, можно дотронуться.

Но месть, которую он рассчитывает осуществить… слепая месть способна все разрушить.

А если у него ничего не получится? Если его поймают? Имеет ли он право сломать жизнь Люси и ребенка? Их ребенка?

Шарко поморщился. Он больше не понимал, что надо делать, и столько сомнений, сколько сейчас, у него никогда в жизни не бывало.

«Палач залез в вагину Глории рукой в резиновой перчатке… Избивал ее железным ломом… Его надо убить. Незачем отдавать под суд такого подонка. Сделай это в память о Глории…»

Он стиснул зубы. Этот голос звучал громче всех остальных и терзал его изнутри.

— Ты делаешь мне больно, Франк.

Комиссар встряхнулся и понял, что изо всех сил вцепился в запястье Люси. От всего этого он и сам стал психом.

— Прости, — попросил он, отпуская ее руку.

— У тебя глаза налились кровью, Франк. Что с тобой?

Шарко глубоко вздохнул. Голос не унимался, продолжал орать под черепом.

— Ничего. Все в порядке, — ответил в конце концов комиссар.

73

Они не то что отдохнуть — они и передохнуть не успели: едва приземлившись в Париже, Люси и Шарко закинули вещи в первую попавшуюся гостиницу рядом с площадью Бастилии и отправились на работу. Второй человек в Уголовной полиции месье Лебрен непременно хотел их видеть прямо сейчас. Хмурый Никола Белланже был уже в кабинете у начальника, и, как только все собрались, Лебрен без всяких предисловий объявил:

— Дассонвиль и Шеффер мертвы.

Комиссар вскочил:

— Вы шутите?!

— Сядьте, Шарко, и успокойтесь.

Шарко нехотя повиновался, и Лебрен продолжил:

— Официальный диагноз — остановка сердца. У обоих.

— Но это…

— Считается, что и у того и у другого организм не вынес сочетания радиации с мизерным количеством сероводорода. Пробуждение стало для них роковым. Позже будут подробности от русских судмедэкспертов, но уже понятно, каких результатов вскрытия можно ожидать.

— Где тела? Есть ли фотографии? Доказательства того, что они мертвы?

Лебрен провел рукой по лицу, — казалось, он в затруднении.

— Пока мне ничего больше не известно. В любом случае для нас расследование закончено. Наши обвиняемые были идентифицированы, задержаны, а теперь они мертвы. Подождем официальных бумаг, разберемся с деталями, и все. Повторяю: наше расследование закончено.