Ксеноцид - Орсон Скотт Кард

– Мы знаем, что люди видят сны.

– Может быть, когда десколада будет уничтожена, вы тоже научитесь видеть сны.

– А зачем они нам? Ты же сама сказала, что они бессмысленны. Случайные вспышки на нейронных синапсах в мозге людей.

– Они обучаются. Все время обучаются. Создают картины. Проводят связи. Отыскивают в бессмысленном какой-то смысл.

– Какая от этого польза, когда это ровным счетом ничего не означает?

– В том-то все и дело. Ими движут желания, о которых мы понятия не имеем. Желания, настоящая жажда ответов. Жажда смысла. Жажда сказаний.

– Сказания имеются и у нас.

– Вы помните только деяния. Они эти деяния творят, но мало того – постоянно изменяют смысл своих сказаний о них. Они меняют все так, чтобы одно и то же воспоминание одновременно приобретало тысячи разных толкований. Даже из снов они порой почерпывают нечто такое, что мгновенно дает ответ на поставленный вопрос. Ни один человек не обладает таким умом, каким обладаете вы. Таким, каким обладаем мы. Мы титаны по сравнению с ними. Кроме того, их жизнь столь мимолетна, они так быстро умирают! Но за один свой век они умудряются изобрести десять тысяч толкований, тогда как мы все еще обсасываем самое первое.

– Большинство их предположений не выдерживают проверки практикой.

– Даже если почти все они неверны, даже если девяносто девять ответов из каждой сотни глупы и безумны, от десяти тысяч идей все равно остается как минимум добрая сотня замечательных и удивительных теорий. Так они компенсируют собственную глупость, краткую жизнь и недалекую память.

– Грезы и сумасшествие.

– Волшебство, мистика и философия.

– Неужели ты сама не способна выдумать хотя бы одну-единственную историю? Да ты только что рассказала мне целый эпос.

– Я знаю.

– Вот видишь? Значит, люди не могут ничего такого, чего не можешь ты.

– Неужели ты не понял? Даже эту историю я почерпнула из головы Эндера. Она принадлежит ему. А зерно заронил кто-то еще, книга, которую он прочитал и сопоставил со своими рассуждениями. В конце концов идея сформировалась и приобрела для него смысл. Все это у него в голове. Тогда как мы во всем подобны вам. Мы обладаем незамутненным ви́дением мира. У меня не возникает никаких проблем при контакте с твоим мозгом. Все упорядочено, разумно, логично. И ты наверняка не испытываешь в общении со мной никаких проблем. То, что содержится в твоем уме, более или менее соответствует реальности, насколько ты ее понимаешь. Но ум Эндера – это полная сумятица и бред. Тысячи соревнующихся, противоречащих друг другу, невероятных видений, не имеющих никакого смысла, – они в принципе не могут согласовываться друг с другом, но они согласовываются; он их складывает в одно целое, сегодня – так, завтра – чуть-чуть по-другому, как ему самому нужно. Каждый раз в уме он как будто создает новую схему и запускает в нее проблему, с которой вдруг столкнулся, чтобы порешать ее в этой системе. Каждый час он как будто придумывает себе новую Вселенную, которая зачастую безнадежно ошибочна. Таким образом, он делает ошибки, выносит ложные суждения. Но иногда все сходится, и случается чудо, я смотрю через его глаза и вижу мир по-новому, как он его представил, как он его изменил. Сумасшествие, сразу за которым следует озарение. Прежде чем повстречаться с людьми, мы знали все, что положено было знать. Но потом мы начали налаживать связь с мозгом Эндера. И теперь поняли: один-единственный предмет может быть истолкован по-разному, и толкований этих столько, что нам никогда не охватить все возможные варианты.

– Если только люди не научат вас этому.

– Теперь ты понял? По сути дела, мы питаемся падалью.

– Это вы питаетесь падалью. Мы умеем просить.

– Если бы люди стоили таких умственных возможностей…

– А что, они не стоят?

– Неужели ты забыл – они же собираются уничтожить вас! В их умах содержится бессчетное число вероятностей. И все-таки как индивидуумы они тупы, недальновидны, слепы и к тому же безумны. Ведь девяносто девять процентов созданных ими историй неправильны и могут привести к ужасным ошибкам. Иногда мы жалеем, что не можем обуздать их, как обуздали бы своих рабочих. Ты помнишь, как-то раз мы пытались, с Эндером. Но ничего не получилось. Мы не смогли сделать из него рабочего.

– Почему?

– Слишком туп. Не способен удержаться на одном месте. Человеческие умы грешат рассеянностью. Какое-то одно занятие им быстро наскучивает, и они бросают его. Нам пришлось возвести к его разуму целый мост. Мы воспользовались компьютером, к которому он был привязан. А вот компьютеры – эти штуки умеют внимать. И в их памяти все так аккуратно, логично, все расставлено по полочкам, все доступно.

– Но они не видят снов.

– Да, сумасшествие отсутствует. Это плохо.

Валентина нежданно-негаданно подошла к дому Ольяду. Стояло раннее утро. На работу он выйдет не раньше полудня – Ольяду работал управляющим на кирпичной фабрике, заведовал бригадой, занимающейся производством кирпичей. Однако он уже встал и был свеж и бодр, потому, вероятно, что вся его семья поднималась рано. Дети гурьбой выскочили из дверей. «Когда-то давным-давно такие сценки обожали показывать по телевизору, – подумала Валентина. – Вся семья дружно выходит из дому, замыкает шествие отец с дипломатом в руках. В общем-то, мои родители тоже старались не выделяться из толпы. Ну и что, если их детям были присущи некоторые странности? Ну и что, если, торжественно выйдя из дому и якобы отправляясь в школу, на самом деле мы с Питером залезали в компьютерные сети и пытались анонимно диктовать свою волю Земле? Ну и что, если Эндера еще маленьким мальчиком вырвали из семьи и родителей он больше не видел? На Землю он возвращался всего один раз, да и то ненадолго. Мы тогда встретились. Но, как мне кажется, наши родители считали, что поступают правильно, потому что во всем следовали ритуалу, который каждый день видели по телевизору».

И вот все повторяется. Из дому выбегают дети. Этот мальчик, должно быть, Нимбо, тот, которого держал на руках Грего, когда противостоял толпе. Обычный ребенок, ничего примечательного. Пройдет немного времени – и никто даже не вспомнит, что он участвовал в событиях той жуткой ночи.

Мать обошла всех и поцеловала. Родив стольких детей, она сохранила изумительную, неповторимую красоту. Все как обычно, стандартное клише; однако это поистине замечательная женщина, ведь она решилась выйти замуж за их отца. Уродство не затуманило ей взгляда.

И папа их тут же. На работу пока рано, поэтому он просто стоит рядом, внимательно осматривает всех по очереди, похлопывает по плечу, целует, что-то говорит. «Веселый, умный, любящий – идеальный отец. Так что ж неправильного в этой картинке? Этот мужчина – Ольяду. У него нет глаз. Вместо одного глаза у него серебристые металлические сферы с двумя линзами, в другом – компьютерный разъем. Дети как будто бы ничего не замечают. Я же к такому зрелищу еще не привыкла».

– Валентина, – вдруг заметил он.

– Нам надо поговорить, – сказала она.

Он провел ее в комнату. Представил жене, Жаклин. Кожа у нее настолько темная, что отливает голубизной, украшение лица – смеющиеся глаза, прекрасная широкая улыбка, которая словно согревала. Жаклин просто излучала радушие и дружелюбие. Она принесла лимонад, прямо со льда – бутылка сразу запотела на утреннем солнышке, – а затем попыталась тихонько выскользнуть из комнаты.

– Вы можете остаться, – сказала ей Валентина. – У нас никаких секретов нет.

Но Жаклин отказалась. Ее ждет кое-какая работа, объяснила она. И ушла.

– Я давно хотел встретиться с вами, – сказал Ольяду.

– Были какие-то сложности? – поинтересовалась Валентина.

– Вы были заняты.

– У меня здесь никакой работы нет.

– Вы помогаете Эндрю.

– Так или иначе, наконец-то мы встретились. Я много слышала о тебе, Ольяду. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя называли твоим настоящим именем – Лауро?

– В Милагре имя тебе дают люди. Когда-то меня звали Сул. Это сокращение от моего второго имени – Сулеймано.

– В честь царя Соломона[28].

– Но после того как я потерял глаза, я стал Ольяду – раз и навсегда.

– «Тот, за кем следят»?

– Да, «ольяду» можно перевести и так, это причастие прошедшего времени от глагола «ольяр», но в данном случае это имя означает «человек с глазами».

– Стало быть, так тебя зовут.

– Моя жена зовет меня Лауро, – ответил он. – А дети – отцом.

– А мне как звать?

– Мне все равно.

– Тогда Сул.

– Лучше уж Лауро. Когда меня зовут Сулом, мне кажется, будто мне все еще шесть лет.

– И это напоминает тебе о временах, когда ты еще видел.

Он рассмеялся:

– О, я и сейчас прекрасно вижу. Вижу я просто отлично.

– Да, Эндрю сказал мне. Потому-то я и пришла к тебе. Чтобы узнать, что ты видишь.

– Хотите, проиграю вам какую-нибудь сценку? Какой-нибудь случай из давно минувших дней? Мои самые любимые воспоминания хранятся в компьютере. Я могу подключиться к нему и продемонстрировать все, что пожелаете. Ну, к примеру, у меня сохранилась сценка, когда Эндер впервые наведался в дом моей семьи. Кое-что из семейных ссор тоже осталось, качество прекрасное. Или вы предпочитаете события общественной жизни? Что ж, имеются инаугурации мэров с того самого года, как мне достались эти глаза. Люди частенько приходят ко мне с подобными просьбами – проконсультироваться насчет былого, насчет сказанного. Правда, мне бывает нелегко убедить их, что мои глаза записывают только картинку, но не звук, то есть работают по принципу обычных глаз. Все считают меня каким-то голограммщиком, будто я это потехи ради записываю.