Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кутузов, как всегда вежливо, отвечал, что он очень ценит доверие императора и необычайно благодарен ему за ценные указания. «Я убежден в необходимости следовать присланному мне операционному плану», – писал он. Однако тут же добавлял фразу, которая перечеркивала все дипломатичные любезности: «Если мне оспаривать у неприятеля каждый шаг, я должен буду выдерживать его нападения, а когда часть войск вступает в дело, случается надобность подкреплять их, от чего может завязаться большое сражение и последовать неудача»[450].
Поэтому, даже и не пытаясь изобразить подготовку к обороне, русская армия скорыми маршами шла строго в обратном направлении по той же дороге, по которой она форсированными маршами пришла в Браунау. Погода опять испортилась, и начались беспрерывные дожди, на смену которым скоро пришел мокрый снег и слякоть. Дороги были разбиты, пехота, конница и обозы завязали в грязи.
Разумеется, что моральный дух армии при всей ее доброй воле не мог оставаться на прежнем уровне. Вообще всегда отступающая армия имеет склонность ворчать, быть недовольной своими командирами, а уж тем более когда к этому добавляются трудные погодные условия и усталость. Русская армия не являлась исключением, и уже на четвертый день тяжелого перехода Кутузов вынужден был констатировать не самое лучшее состояние вверенных ему войск. «…большая часть нижних чинов, хотя и в силах были следовать за полком, но из лени и послабления ложились по дороге большими кучами единственно для грабежа и разорения ближайших селений. Наиболее оказалось таковых в Московском и Подольском полках…»[451]
Генерал Ермолов вспоминал об этих днях: «…в продовольствии был ужаснейший недостаток, который дал повод войскам к грабежу и распутствам; вселились беспорядки, и обнаружилось неповиновение. От полков множество было отсталых людей, и мы бродягам научились давать название мародеров: это было первое заимствованное нами от французов. Они собирались толпами и в некотором виде устройства, ибо посланный один раз эскадрон гусар для воспрепятствования грабежа видел в них готовность без страха принять атаку»[452].
В таком виде союзная армия подошла к Ламбаху и Вельсу. Прибывший в Вельс для встречи с Кутузовым собственной персоной австрийский император мог констатировать, в какой тяжелой ситуации находятся дела коалиции. Теперь он уже не настаивал на том, чтобы остановить французов на пути к Вене. Франц II изъявил готовность пожертвовать столицей, но желал все-таки, чтобы Кутузов держался как можно дольше на выгодных оборонительных рубежах, прежде всего за рекой Энс, а потом в предмостном укреплении перед городом Кремс. Наконец, уже покинув Вельс, император 30 октября направил Кутузову письмо с просьбой навести порядок в отступающем войске. «Я был вынужден вследствие доходящих до меня жалоб назначить к собравшимся вместе обозам конвой из шести эскадронов гусар с строгим приказанием не допускать беспорядков, которые принуждают жителей обращаться в бегство, а местных начальников лишают физической возможности исполнять служебные обязанности и способствовать продовольствию командуемой вами армии»[453].
Недалеко от городка Ламбах французский авангард нагнал отступающую русскую армию. Здесь впервые в эпоху правления Наполеона и Александра скрестились штыки русских и французских солдат…
Едва Наполеон завершил ульмский маневр, как его главной целью стал разгром армии Кутузова до подхода войск Буксгевдена. Император был уверен, что эта победа будет решающей. Пруссаки в этом случае не осмелятся выступить на стороне коалиции, австрийцам ничего другого не останется, как подписать мир, а если даже в этих условиях Александр будет упорствовать в продолжении войны, все шансы будут на стороне французов. Поэтому 22 октября, покинув аббатство Эльхинген, император нагнал свои войска на марше в Аугсбурге, а вечером 24 октября прибыл в Мюнхен, куда он вступил во главе своей гвардии. Столица Баварии встретила его как освободителя.
Молодой гвардеец написал в своем дневнике: «Мы вступили в город в парадной форме. Огромная толпа высыпала нам навстречу, кажется, что жители были рады видеть гвардию и своего защитника. Они встретили нас с самой большой радостью. Не было места, где они не выражали бы нам свою признательность. Они обнимали нас, так они были счастливы избавиться наконец от притеснений австрийцев. Они украсили свои дома эмблемами, выражающими радость видеть в городе того, кто возрождал их отечество, и своих спасителей»[454].
26 октября в Мюнхене император подписал очередной, одиннадцатый бюллетень Великой армии… Идея сообщать широкой публике о ходе военных действий с помощью официальных сводок, так называемых бюллетеней, пришла Наполеону в голову в начале войны. С помощью этих сообщений о ходе военных операций он воздействовал на общественное мнение в благожелательном для правительства направлении. Это было новостью в истории вооруженных конфликтов и послужило началом того, что принято сейчас называть «информационная война». Несмотря на то что по своему определению бюллетени не были объективными и, если было необходимо, «смело» обращались с реальностью, как это происходит сейчас в информационных выпусках телевидения, они все-таки отличались от беззастенчивой лжи, которую доносят до публики современные средства массовой информации, рассказывая о том или ином военном конфликте.
В частности, в бюллетенях сообщалось расположение французских корпусов и силы неприятеля, довольно подробно рассказывалось о ходе боевых операций. Так как начало войны 1805 г. развивалось самым успешным для французов образом, то и лгать не было особой необходимости. Девятый бюллетень от 21 октября 1805 г., который сообщал о победе под Ульмом, говорил, что в ходе операции было захвачено 60 тыс. человек. На самом деле было взято в плен 37 тыс., но, как уже отмечалось, общие потери австрийцев составляли 50 тыс. человек и, следовательно, были очень близки к числу, указанному в бюллетене. Говорилось также, что в Ульме взято 60 пушек, а на самом деле было взято даже больше – 63 артиллерийских орудия. Если бы сейчас воюющие стороны с такой же точностью сообщали о потерях своих и противника, можно было бы это назвать поистине редкостной объективностью.
В бюллетене из Мюнхена подчеркивалось дружелюбное отношение населения Баварии и спокойная уверенность императора в победе. «Город был иллюминирован с большим вкусом. Многие украсили свои дома эмблемами, которые выражали их дружественные чувства. Третьего брюмера [25 октября. – Примеч. авт.] поутру генералы армии Баварского курфюрста, камергеры, придворные, министры, советники, дипломатический корпус… депутаты генеральных штатов Баварии и магистрат Мюнхена были представлены Его Величеству, который долго с ними беседовал об экономических проблемах страны… Вечером император посетил театр, где он был
