Дипломатия в годы войны (1941–1945) - Виктор Исраэлян

На позицию Эйзенхауэра оказало влияние то обстоятельство, что руководители Пентагона считали взятие Берлина весьма дорогостоящей и сложной операцией, проведение которой потребует изменения планов наступления армий США в других направлениях. Американский генерал О. Брэдли, командовавший группой армий, рассказывает о своем разговоре с Эйзенхауэром, в ходе которого Брэдли оценил возможные потери США в случае прорыва от Эльбы к Берлину в 100 тыс. человек. «Слишком дорогая цена за престиж, сказал я, – вспоминает Брэдли, – особенно если учесть, что нам придется отойти и уступить место другим»[740]. Такая же мысль сквозила и в реплике Эйзенхауэра Монтгомери: «Если у меня появится возможность захватить Берлин дешевой ценой, я сделаю это»[741].

Исходя из этих соображений, Эйзенхауэр наметил основное направление против гитлеровцев от Касселя на Дрезден. Преимущества этой военной операции были предварительно тщательно изучены Эйзенхауэром и его штабом. Следует отметить, что путь от Касселя на Дрезден проходил там, где расстояние между западным и восточным фронтами было наименьшим. В случае успеха этой операции все коммуникации противника между Берлином и югом страны были бы перерезаны.

Выработав дальнейшие планы военных действий союзных войск, Эйзенхауэр сообщил о них главе Советского правительства. «Я считаю весьма важным для принятия мною окончательного решения, – писал он, – возможно теснее согласовать мои планы с Вашими, как в отношении направления основных усилий, так и в отношении сроков». Советское правительство одобрило предложенный Эйзенхауэром план, который разрезал Германию на две части и давал возможность силам западных союзников соединиться с Красной Армией. В своем ответе Эйзенхауэру глава Советского правительства выражал согласие с тем, чтобы советские и американские войска сошлись в районе Эрфурт – Лейпциг – Дрезден и чтобы было образовано «второе дополнительное кольцо» в районе Вена – Линц – Регенсбург»[742]

План Эйзенхауэра и факт его непосредственного обращения к главе Советского правительства вызвали бурю возмущения в Лондоне. Намерение нанести главный удар через Кассель на Дрезден привело к замешательству английских начальников штабов. «Нам приходится сомневаться в том, – писали они своим коллегам в Вашингтон, – что Эйзенхауэр в достаточной мере учел остальные еще более важные соображения, чем простой разгром основных сил противника в Германии»[743]. Переписка союзного командующего с главой Советского правительства рассматривалась как грубая ошибка. Недовольство планами и инициативой Эйзенхауэра высказал и Черчилль.

Хотя американское высшее военное руководство и заступилось за своего командующего, тем не менее его пришлось предупредить, чтобы он непосредственно не сносился с главой Советского правительства. Кроме того, в результате разразившейся в верхах бури Эйзенхауэр высказал готовность внести в свои планы соответствующие изменения. «Я полностью сознаю, – писал он Маршаллу 7 апреля, – что война преследует политические цели, и если бы объединенный комитет начальников штабов решил, что взятие Берлина войсками западных союзников имеет большее значение, чем чисто военные соображения на этом театре, то я с готовностью внес бы необходимые изменения в свои планы»[744].

События, однако, опередили намерения англо-американских стратегов.

Гитлеровцы хватаются за соломинку

Весной 1945 года тиски, в которых находилась фашистская Германия, неотвратимо сжимались. Войска антигитлеровской коалиции наступали с востока, запада и юга. Советские армии 1-го и 2-го Белорусского фронтов в марте 1945 года дошли до Балтийского моря и вступили в Восточную Померанию, которая вскоре вся оказалась в руках советских войск. В конце марта 1945 года Красная Армия повела бои против противника на австрийской территории и уже 13 апреля заняла столицу Австрии – Вену. Несколькими днями ранее, 9 апреля 1945 г., войска 3-го Белорусского фронта штурмом овладели главным городом Восточной Пруссии – Кенигсбергом.

Наступление советских войск вынудило германское командование бросить свои резервы на восточный фронт, что, несомненно, благоприятствовало успешным наступательным операциям англо-американских войск на юге и западе.

Резкое ухудшение военного положения Германии усилило разброд в ее правящей верхушке. Отдельные группы фашистских главарей пытались предотвратить приближающуюся катастрофу, возлагая главные надежды на возможность вооруженного столкновения между Советским Союзом и западными державами в самое ближайшее время. При этом считалось, что Германия может и должна стать «естественным союзником» западных держав в войне против СССР и что следует использовать все трудности и расхождения, имевшиеся в советско-англо-американских отношениях.

Сам Гитлер стремился спровоцировать конфликт внутри антифашистской коалиции, о чем, в частности, свидетельствует выдержка из его разговора с Герингом и Йодлем о политических последствиях побед Красной Армии, состоявшегося в конце января 1945 года. «На вопрос Гитлера, – говорится в записи этого разговора, – «думаете ли вы, что англичане действительно полны энтузиазма по поводу русских дел?», Йодль ответил: «Нет, конечно нет. Их планы совершенно различны. Только лишь спустя некоторое время это станет совершенно очевидным». …Исходя из предположения, что известие о создании «русскими национального правительства Германии» вызовет панику среди англичан, Гитлер распорядился, чтобы англичанам «попал бы в руки документ о том, что русские организуют 200 тыс. наших людей (немцев. – В.И.), руководимых офицерами и полностью зараженных коммунизмом, которые вступят в Германию… Это произведет на них впечатление, как будто кто-то воткнул в них иголку»[745].

Если в первые годы войны расчеты Гитлера на развал антифашистской коалиции были построены главным образом на традиционной антисоветской политике западных держав, то теперь эти надежды фашистов усилились в связи с намечавшимися расхождениями между СССР, с одной стороны, и западными державами – с другой, по вопросам послевоенного устройства мира. 12 декабря 1944 г., выступая перед командирами дивизий, Гитлер характеризовал антифашистскую коалицию следующим образом: «В мировой истории нигде ранее не существовало коалиций, которые, как наш противник, состояли бы из столь неоднородных элементов с полностью взаимоисключающими целями. В лице наших противников мы имеем перед собой крайние противоположности, которые вообще мыслимы сегодня на земле: с одной стороны, ультракапиталистические государства и, с другой – ультрамарксистские…». Далее Гитлер с удовлетворением констатировал наличие противоречий в антигитлеровской коалиции и делал следующий вывод: «Если к тому же нанести несколько тяжелых ударов, то в любой момент может случиться, что этот искусственно сохраняющийся единый фронт внезапно рухнет под громовые раскаты»[746].

Пытаясь использовать имеющиеся внутри советско-англо-американской коалиции расхождения, Риббентроп не случайно одной из главных тем своего разговора с представителем шведского Красного Креста графом Бернадоттом, членом шведской королевской семьи, имевшим влиятельные связи в Англии, избрал «угрозу большевизма». Этот разговор, состоявшийся в феврале 1945 года в Берлине, весьма показателен с точки зрения степени деградации дипломатического ведомства гитлеровской Германии и его шефа. В течение часа с лишним Риббентроп пыжился перед своим собеседником, силясь внушить ему убеждение в важности и влиятельности его собственной персоны в руководстве нацистским государством. Рассуждения Риббентропа об историческом значении национал-социализма, о международном положении и т. д. свидетельствовали лишь о полной оторванности от реальной жизни гитлеровского дипломата. «Сидя с ним (Риббентропом. – В.И.) в его кабинете в министерстве иностранных дел, – вспоминает Бернадотт, – и слушая его скучную речь, которая напоминала мне чем-то испорченную граммофонную пластинку, я понимал, что передо мной сидел человек умственно истощенный…»[747].

Примерно к этому периоду, к концу 1944 – началу 1945 года, относится инициатива Риббентропа выяснить возможности заключения сепаратного мира с западными державами через германских представителей в Испании, Швеции и Швейцарии. Гитлер дал свое согласие на этот зондаж, хотя не скрывал своего скептического отношения к нему. «Ничего из этого не выйдет, – говорил он Риббентропу, – но если вы этого очень хотите, то можете сделать попытку».

Вскоре из германского посольства в Мадриде была получена телеграмма. «Условием каких бы то ни было переговоров о мире, – говорилось в ней, – является то, чтобы фюрер ограничил себя функциями главы государства и передал руководство правительством господину X.». «Это означает, – заключил, читая телеграмму, Риббентроп, – что и я должен буду отойти от власти. Об этом не может быть и речи»[748].