Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая - Рахман Бадалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Всё те же Монтекки и Капулетти
История эта вечная, как мир. То ли о Ромео и Джульетте, то ли о Монтекки и Капулетти[464].
В нашем случае, сюжет имеет к тому же традиции в азербайджанском фольклоре, хотя об этих традициях сегодня предпочитают не вспоминать. Я имею в виду сюжет о любви азербайджанца (тюрка) и армянки.
Итак, Ромео и Джульетта. Ромео – азербайджанец, Джульетта – армянка.
Дальше всё не так как в фольклоре, и не так, как в традиционных историях любви. Дело в том, что Ромео не молод, ему далеко за пятьдесят, а Джульетте – далеко за сорок.
Они давно в браке, но детей у них нет. Да вот ещё. Ромео пару лет назад перенёс обширный инфаркт, и теперь это тяжело больной человек.
Какова их семья, как все счастливые или как все несчастливые семьи, любовь их объединяет или что-то другое, более меркантильное?
Как посмотреть. Нормальная семья и всё тут.
Что до любви, то слишком выхолощенное, в сущности, слово, мало что говорит, если не подпитывать его другими словами, менее стёртыми, с более грубыми, рваными краями. Да и больше говорит о молодости, безумии, страсти, чем о старости, болезни, терпении.
Как и в большинстве нормальных семей, и у наших Ромео и Джульетты было всё.
Был свой ад и своё чистилище, через которое они уже прошли, были всяческие выяснения отношений, подозревали, ревновали, понемножку истязали друг друга, пытались утихомирить две свои бушующие бездны, был свой рай, пусть длившийся даже не днями и часами, а минутами.
Но больше было тревог и забот. Да и отсутствие детей в традициях мусульманской семьи, вряд ли проходило безоблачно и безболезненно. Но, несмотря ни на что, остались вместе, привыкли, притёрлись, нашли нужный тон. Именно тон, когда мужчина и женщина могут даже слегка подтрунивать друг над другом, оставаясь в нужном тоне. Плюс привычка, которая постепенно сглаживала бездны.
Кто знает, может быть, всё дело было в инфаркте и в постепенном отчуждении мужчины от всех родственников, которые всегда ей, женщине, были чужды и ненавистны.
А может быть, это был выбор, осенённый небесами, ведь и там, на небесах, наверно, планируют свой рай и ад.
Так или иначе, она оказалась для него единственной в мире, заменила весь мир, стала самим этим миром. Всё остальное отодвинулось, стало третьестепенным, десятистепенным. Теперь без неё он просто не смог бы выжить.
Выжить и физически, как выживает животное, выжить по-человечески, осознавая своё положение.
А она, чем был он для неё?
Она была женщина, его женщина, и этим многое сказано. Она всегда ему потакала, привыкла потакать, стало приятно ему потакать. Даже в том, что из-за неё у них нет детей, она виновата, в ней, в ней одной, всё дело.
Нет, не была она паинькой. Из-за денег сутяжничала. Притворялась. Хитрила. Даже изменила ему однажды. Потом постепенно, а может быть, так и было предусмотрено на небесах, говорят ведь, с годами меняешься, чтобы всё больше походить на самого себя, так вот, с годами и он стал для неё всем миром.
И всем смыслом, забравшим, вобравшим в себя все её женские страсти, всю её боль и всю нежность. Хотя она никогда не говорила этих слов, ни ему, ни самой себе.
И всё было бы по-человечески, включая смерть одного из них и то, что остаётся после смерти для другого.
Но началась эпоха Монтекки и Капулетти.
Много шума и крика, а ещё больше нетерпимости и взаимоненависти.
В таких случаях подобные семьи уезжали кто в Россию, кто в Штаты (я лично знаком с такими семьями и там, и там).
Или оставались дома, если у мужчины хватало мужества, а у женщины терпения.
В нашем же случае, Ромео был слаб и беспомощен, а Джульетта не привыкла решать сама. Тогда договорились, что Джульетта уедет в Ереван, уедет на время, поживёт там у своих родственников, а он пока подлечится, и уже тогда, если невозможно будет оставаться в Баку, они уедут.
Уедут из Азербайджана, и из Армении.
Так и решили.
Здесь и выступили на авансцену Монтекки и Капулетти, стали диктовать, решать за них.
Он просил, умолял, чтобы они помогли ей приехать к нему, хоть на день, хоть на час.
Чтобы попытались переслать его письма.
Чтобы как-то связали с ней по телефону.
Ему не возражали, не отчитывали, но намеренно ничего не делали, а между собой говорили, что на старости человек становится эгоистичным и несносным, что ему нет дела до других, только и знает, что выпячивать собственные болячки. Вокруг погибают люди, страдает весь народ, а он всё о своей «красавице».
Джульетте было чуть-чуть легче.
Она была здорова, могла ходить.
Она и ходила всюду, искала лазейки, пыталась что-нибудь придумать, хоть что-то узнать, хоть что-то сообщить о себе. Но всюду была непробиваемая стена.
Дома родственники, специально, чтобы она слышала, говорили о зверствах турков, на почте смотрели на неё безумными глазами.
Она сумела добраться до каких-то гуманитарных организаций, но они занимались только пленными и заложниками. И только своими.
Каким-то чудом, используя всю свою женскую изворотливость, она сумела всё-таки дозвониться до Ромео. Но там, то ли оскорбились, то ли побоялись подвоха, но с Ромео так её и не соединили.
Она умоляла, плакала, кричала.
Они были непреклонны…
Потом Ромео умер. Что с Джульеттой не знаю. Возможно, жива.
История о том, как мужчина и женщина встретились в чужом городе
Не будем называть эту историю – историей любви.
Или историей о Ромео и Джульетте.
Просто история о Мужчине и Женщине.
…Он и Она
Он
Как и в первом сюжете – азербайджанец. Родился и вырос в Баку. Учился в Москве. На художника-прикладника. Стекло, ткань, другие материалы.
Вернулся в Баку. Работал, искал, экспериментировал. Вернулся к станковой живописи.
Постепенно всё вокруг становилось нестерпимо чуждым, люди, слова, поступки, нравы.
Появилась женщина.
Больше тянул волынку, чем обещал ей что-то.
Хотелось в Москву.
В привычную атмосферу.
В вечные споры.
В ночные бдения. В лёгкую безалаберность-безответственность.
Да и просто в знакомый язык, на котором там все говорили.
…в Москве…
Удалось вырваться в Москву. Знакомые устроили его в гимназию, где обучали искусству.
Остался.
Поначалу всё нравилось, работа, друзья, атмосфера. Казалось, вернулся к обычной жизни, к которой привык за время студенчества. Споры, ночные бдения, художественная аура. Да и с женщинами было намного легче. Не искали якоря, не приставали с родственниками.