Альманах «Герои войны» - Жан Гросс-Толстиков

Альманах «Герои войны»

Жан Гросс-Толстиков

© Жан Гросс-Толстиков, 2017

ISBN 978-5-4485-8643-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Данный альманах «Герои Войны» собрал в себе три произведения о нелегкой судьбе Советских граждан, попавших в беспощадные жернова Великой Отечественной Войны.

Герой! Кем должен быть человек, заслуживающий называться таковым?

Ведь, согласитесь, совершенно не обязательно быть великим полководцем, отважным солдатом, закаленным в многочисленных боях, или грандиозным стратегом, чтобы заслужить почетное звание героя за то или иное решение и действие.

Среди всего Советского народа, в одночасье вставшего на защиту Родины, многие были далеки от воинской службы, и многие из них совершили подвиги, достойные звания героя, но так никогда и не получившие ни признания, ни наград.

Я предусмотрительно не заостряю внимания на национальностях. Это был единый народ, сражавшийся за родных и близких, за будущих потомков, «не щадя живота своего».

Они сражались с вероломным, кровожадным и бессердечным оккупантом за свою землю, за Родину, за тех, кого любили и кем дорожили. Прижимаясь плечом к плечу, спиной к спине, на злобу врага, они проживали каждый новый день будь то в тылах, на полях сражений или на оккупированных этим самым врагом землях.

В предоставленных вашему вниманию произведениях, я не навязываю собственного мнения и специально оставляю выбор за вами. По прочтению того или иного произведения, каждый в праве выбрать своего собственного героя – «Героя Войны».

Как и многие авторы, избравшие сюжеты данного жанра, я лишь хочу, чтобы с помощью моих произведений память о годах Великой Отечественной Войны и о бесстрашных подвигах нашего народа осталась в сердцах и памяти поколений.

С низким поклоном перед предками и с уважением к современникам,

Жан Гросс-Толстиков

Der Held

Лето, 1942

Сквозь решетчатое окно безмятежно струился солнечный свет, игриво мерцая витающей в воздухе пылью. Хмурый особист НКВД сидел за массивным столом. Капитан Мочков не сводил пристального взгляда с пленного оберлейтенанта-танкиста, сидящего на шатком табурете посреди комнаты допросов. Слева от капитана, прислонившись к обшарпанной стене, молчаливо переминался с ноги на ногу лейтенант Позняков, официально задействованный начштабом в качестве переводчика.

То ли от летнего зноя и духоты полуподвального помещения, то ли из-за мыслей о жене и дочери, накануне приславших письмо, но в это утро капитан Особого отдела НКВД никак не мог собраться и начать допрос.

Собственно говоря, и допрашивать пленного было совершенно не о чем. Данные о положении войск противника были получены еще накануне. Танк оберштурмфюрера Ганса Крауса был подбит партизанским отрядом при случайной встрече на подъезде к соседней деревне. Весь экипаж уничтожен в перестрелке. Раненный немецкий офицер захвачен в плен и теперь сидел перед капитаном Мочковым с завидным спокойствием, будто находился не на допросе у противника, а в гостях у старых добрых друзей. Единственное, что омрачало лицо немецкого офицера кривыми гримасами, это ноющая боль в плече, кровоточащем под грубой перевязью.

– Ты мне вот что расскажи, – наконец нарушил затянувшуюся паузу особист.

Заскучавший в ожидании лейтенант Позняков встрепенулся и торопливо перевел слова Мочкова фашисту. Немец вопросительно поднял глаза на советского капитана.

– Мы тут записную книжку у тебя нашли… Этот… как его? Дневник! – продолжил Мочков, достав из-под лежащей на столе фуражки небольшую записную книжку в добротном кожаном переплете и с вмонтированным в нее фашистским орлом. – Складно пишешь, немчура. Небось мемуары о своих похождениях по нашей земле хотел издать?

– Memoiren, – не дождавшись перевода и выдернув единственное слово из всего вышесказанного капитаном, Ганс утвердительно закивал головой и криво улыбнулся.

– А вот хрен тебе, а не мемуары! – огрызнулся особист.

– ?! – оберлейтенант вопросительно приподнял брови и взглянул на переводчика.

Позняков едва открыл рот, мысленно ища близкие по смыслу слова, как Мочков махнул на него рукой, мол, не надо этого переводить. Лейтенант послушно закрыл рот, не проронив ни слова.

– Меня из всей твоей писанины вот что заинтересовало, – постукивая пальцем по кожаному переплету немецкого дневника, сказал капитан. – Что это за история такая с вами зимой этого года приключилась? Как тут понимать, что вы… фашисты… похоронили советского солдата?

Лейтенант Позняков старательно перевел сказанное. Ганс громко хмыкнул и нагло оскалился широкой улыбкой.

– Und Sie wissen immer noch nicht alles über deinen held? – вопросом на вопрос ответил пленный танкист.

– Товарищ капитан, – смущенно произнес переводчик. – Похоже, что его удивляет тот факт… Что мы до сих пор ничего не знали об этом… с его же слов, герое.

– О каком герое? – переспросил Мочков.

– О солдате, принявшем бой против фашистов… Согласно записям в дневнике Крауса, – пояснил Позняков. – Этот фашист называет советского солдата героем. И мне кажется, товарищ капитан, он не насмехается, а, наоборот, абсолютно серьезен в своих словах.

– Когда кажется, креститься надо! – огрызнулся особист.

– Я не могу креститься, товарищ капитан, – смущенно пожал плечами лейтенант-переводчик. – Я же коммунист.

– Забудь, – махнул рукой Мочков. – Это я к слову… Где вас таких только берут? Вроде по-русски говоришь, а иногда я тебя, Позняков, просто не понимаю.

– Извините, товарищ капитан… Филфак.

– А?

– Филологический факультет, – уточнил лейтенант. – Ленинградского университета… Еще до войны окончил.

Снова отмахнувшись от Познякова рукой, капитан перевел взгляд на молчаливо сидящего на табурете немца.

– Значит, о герое, говоришь, – нахмурился Мочков. – Хельд, то бишь по-вашему. Ну ну…

Мочков поднялся со стула и прошелся от одной стены к другой, искоса следя за немцем. Затем капитан НКВД подошел к лейтенанту Познякову, зачем-то повертел верхнюю пуговицу на гимнастерке последнего и криво улыбнулся.

– А ну-ка, Позняков… Скажи-ка этой наглой морде, что если он тут мне будет юлить и издеваться, я его сегодня же к стенке поставлю… Вообще, зачем только Митричевы мужики его к нам приволокли? Грохнули бы там же возле танка и дело с концом.

Особист резко повернулся и пристально уставился на пленного, в тоже время махнув Познякову рукой, мол, начинай уже переводить.

– Obersturmführer, wenn Sie.., – начал подбирать слова переводчик, как вдруг фашист медленно поднял указательный палец вверх, призывая к вниманию.

– Ich habe eine gute Idee, was du mit mir machst… Ist mein Krieg verloren, – с удивительным и даже несколько завидным спокойствием в голосе ответил оберлейтенант Краус.

– Вы представляете, товарищ капитан, – Позняков не удержался от язвительной ухмылки. – Он не дал мне даже начать перевод ваших слов… Говорит, что отлично представляет, что мы с ним сделаем…

– Неужели? – переспросил Мочков.

– Говорит, его война проиграна.

– Ist mein Krieg verloren, – тихо повторил Ганс Краус.

– Это ты, сволочь, правильно понимаешь, – часто кивая фашистскому танкисту, согласился особист НКВД.

Мочков снова подошел к стулу и сел на свое прежнее место. В очередной раз пристально посмотрел в глаза пленного оберлейтенанта.

– Так как, ты говоришь, звали того русского солдата? – прищурившись, переспросил капитан Мочков.

– Weider sagen, was war der name dieses russischen soldat? – переводчик тотчас же повторил вопрос капитана.

Ганс поднял уставшие глаза и посмотрел на особиста НКВД. Неожиданно как для Мочкова, так и для Познякова, немец лукаво ухмыльнулся.

Лето, 1936.

Яркое полуденное солнце заливало ярким светом тихий маленький двор некоего советского городка. Надуваясь парусами, свежевыстиранное белье покачивалось на растянутых по двору бечевочках. В тени раскидистой кроны старого дерева четверо мужиков развернули баталию, глухо выбивая пыль из дощатого стола костяшками домино. В самом дальнем углу двора, около покосившихся сараев, небольшая группа ребятишек оккупировала забор, отчего походила на стайку воробьев.

– Буга, Буга, Буга! Пли! – скандировала детская публика.

На вид хилые тонкие детские ручонки, не теряя времени на прицел, метко выбивали из рогатки выстроенные в ряд жестянки одну за другой. Неожиданно, очередной выстрел не достиг намеченной цели. Камешек чиркнул о кирпичную приступку, отрикошетил и умчался сквозь крону дерева. Незамедлительно послышался звон разбитого стекла.

– Шухер, пацаны! – взвизгнул чей-то голос и вся группа ребятишек молниеносно ретировалась с забора на землю.