Журнал «Вокруг Света» №05 за 1982 год - Вокруг Света

Начало большого плавания

Изучение Мирового океана, включая шельф, с целью рационального использования его ресурсов — одна из задач советской науки, записанная в «Основных направлениях экономического и социального развития СССР на 1981— 1985 годы и на период до 1990 года». О том, как экипаж «Профессора Курен-цова», на борту которого работало немало молодых геофизиков, студентов-комсомольцев, вел исследования в Баренцевом море, рассказывает наш специальный корреспондент.

— Ложимся на курс к профилю,— объявил по судовому радио старпом Судорогин.— Возможно, и положит,— предупредил он с шутливой грубоватостью.— Так что прошу попридержать стаканчики.

Слова его были обращены прежде всего к тем, кто сидел в уютной кают-компании «Профессора Куренцова», попивая чаек. Тут были мотористы и электронщики, программисты и геофизики, матросы и гидрографы. И всех их сообщение старпома заставило оживиться, заулыбаться, враз заговорить. А Люба Ковтун — молодая официантка — на радостях крутанулась с подносом меж столов и исчезла на кухне, во всеуслышание повторяя: «Ложимся на курс к профилю, значит, идем дальше...»

— Вот вам и Головин Саша,— заметил многозначительно третий механик Федор Иванович Абакумов и выжидательно посмотрел на меня.

Я хотел было сказать, что Саша и в самом деле оказался на высоте, отличный специалист, как вдруг вспомнил, что в каюте у меня, на столе остались лежать фотоаппараты. В два прыжка выскочил из кают-компании, взлетел по лестнице, успел отворить дверь в каюту... и пол ушел из-под ног. Положило... Наконец со страшным треском встала на место дверь. Медленно опали шторы, оказавшиеся у потолка. Судно выпрямилось. Стало так тихо, что без труда можно было разобрать проклятия Володи Бурбо, который возмущался у себя в вычислительном центре «фокусами» старпома. С разворотом судна будто что-то перевернулось и у меня в душе: полным ходом мы шли к профилю.

Желание увидеть Баренцево море с борта научно-исследовательского судна, честно признаться, родилось у меня после чтения книги Всеволода Васнецова «Под звездным флагом «Персея». Васнецов, сам участник событий, рассказал, как строился «Персей», и описал первые его плавания по Баренцеву морю. «Персей» — это первое научно-исследовательское судно нашей страны, созданное для изучения северных морей в ныне далеком 1923 году.

А все началось» с декрета Совета Народных Комиссаров, постановившего «в целях всестороннего и планомерного исследования Северных морей, их островов, побережий» учредить Плавучий Морской Научный Институт — Плавморнин. Декрет подписал Владимир Ильич Ленин, и теперь, спустя шестьдесят с лишним лет, нельзя не подивиться прозорливости Владимира Ильича, разглядевшего в те годы голода и разрухи настоятельную необходимость освоения необъятных просторов Севера Советской России.

В том же, 1921 году состоялась первая экспедиция Плавморнина в северные моря — в ней наряду с биологами и гидрологами участвовали и метеорологи и геологи. Плыли на пароходе «Соловей Будимирович», у которого была еще задача помочь каравану Первой Карской экспедиции, доставлявшей хлеб из Сибири. Сделано во время этого плавания было немного, но начало положено, ибо к Новой Земле и другим островам уже протянули руки правительства соседних стран.

«Персей» строили сами сотрудники института, месяцами не получая зарплаты, отыскивая детали для судна на кладбище кораблей. Зато сколь ценны и увлекательны были первые плавания! Не знаю, может быть, потому, что я зимовал и на мысе Желания, и на острове Виктория, бывал на ЗФИ и видел остров Белый, описания экспедиций на «Персее» не могли не растревожить меня.

«Персей» погиб в 1941 году от вражеских снарядов; к тому времени он успел совершить 84 рейса. Подумалось: а как сейчас, какие ходят по Баренцеву морю научно-исследовательские суда, какие ставят перед собой цели? Я обратился в Севморгео — организацию морских северных геологов, и там мне сказали, что есть такое судно «Профессор Куренцов», которое теперь ходит маршрутами легендарного «Персея». Позволили на нем побывать. Назначили дату прибытия в Мурманск, объяснив, что судно это долго в порту не задерживается. Мне припомнилось, что и профессор Куренцов, известный энтомолог и зоогеограф, до последних своих дней, будучи уже в довольно преклонном возрасте, постоянно пропадал в экспедициях. То в горах Сихотэ-Алиня, то на Чукотке, то в Приморье. Как-то я был на Горно-таежной станции, где профессор проработал десять лет. Говорил с хорошо знавшими его людьми, но самого Куренцова не застал: он находился в экспедиции... А теперь вот предстояло встретиться уже с судном, носящим его имя.

В Мурманске «Профессора Куренцова» не оказалось. Он бросил якорь в Линахамари, и нужно было срочно добираться туда на машине. Взявший меня в попутчики Адольф Иванович Минин (он торопился на судно по своим делам) объяснил, что в Линахамари судно встало для того, чтобы не терять времени на заправку и побыстрее отправиться в море.

— Сентябрь для нас — последний месяц работ. В октябре в наших морях уже начинается льдообразование, штормовые ветры гонят к югу лед. Тут уже не поработаешь,— со знанием дела заговорил Адольф Иванович, когда машина покатила меж каменистых северных сопок, где уже золотились листья карликовых берез.

Оказалось, что Минин — геофизик и не один раз ходил на «Профессоре Куренцове» начальником рейса. Поблагодарив судьбу за такой своего рода подарок, я стал расспрашивать Адольфа Ивановича, часто ли им приходится встречать белых медведей, китов, моржей и вообще много ли интересного приходится видеть.

— Хм... Китов и моржей я еще ни разу во время плавания не видел,— подумав, ответил Минин.— А вот белых медведей даже однажды снимал. В прошлом году,— принялся рассказывать Минин,— нам предстояло выполнить работу у восточных берегов Новой Земли. Мы обогнули мыс Желания, вошли в разреженные льды. Их предсказывали и ледовые карты, составляемые по фотографиям со спутников. За полосой разреженного льда должна была вскоре начаться открытая вода, и мы не волновались. Но к вечеру белых полей будто поприбавилось, а тут стемнело. В локатор-то особенно много не разглядишь, пришлось встать, заночевали, а утром огляделись — кругом бело!

Обратились в штаб ледовой проводки, — продолжал, усмехнувшись, будто все заново переживая, рассказчик,— а оттуда отвечают: «Братцы, вы у нас не запланированы. Все ледоколы распределены по судам, ведут их через пролив Вилькицкого, помочь сейчас ничем не можем, ждите». А сколько, спрашивается, ждать? Неделю, две, месяц? Да и непонятное тут вдруг началось. Южный ветер разыгрался, нас должно бы тащить на север, а мы плывем вместе со льдами на юг. Какое-то неизвестное течение, выходит, повстречали, и куда занесет оно нас, никто не может сказать. Дни идут, план работ срывается, впереди — никакой ясности, люди приуныли. И тут, словно для того, чтобы развеять грусть, откуда ни возьмись — белые медведи. Медведица с медвежонком. Чистые, белые и будто ручные! Нас совсем не боятся. Подошли к судну, медведица на задние лапы встала, словно подняться на борт хочет. Я сам северянин, на Кольском родился, но такого еще, ей-богу, не видел. Фотолюбители все пленки извели, а медведи четверо суток, пока не вышли из льда, так с нами и жили...

Его рассказ взбудоражил меня. Значит, что-то подобное смогу увидеть в предстоящем рейсе и я? Минин почесал затылок:

— Видите ли, честно признаться, во льды нам заходить нельзя. И к островам мы не подходим, не высаживаемся там. Встреча с медведем — редчайший в нашей практике случай. Ведь мы занимаемся исследованиями шельфа — морского дна. И идеальные условия для нас — чистое, без льдов, море...

Слово «шельф» в переводе с английского означает «полка», «отмель». От линии прибоя она простирается под водой порой очень далеко. Граница шельфа установлена теперь там, где глубины в 200—300 метров резко сменяются глубинами материкового склона, достигающими тысячи и более метров. Ученые считают, что шельф — это часть материка. Так почему же на шельфе не оказаться месторождениям тех же ценных минералов, что имеются в прибрежной зоне материков? Проверили и убедились, что на шельфе можно добывать и алмазы, и цветные металлы и что там сосредоточены запасы нефти и газа. В 1958 году на I конференции ООН по морскому праву была выработана конвенция, по которой территория шельфа обрела гражданство. До двухсотметровой глубины шельф считается принадлежностью той страны, к границам которой он примыкает. Так гласит конвенция. Для нашей страны прибавившаяся территория — огромнейший полигон для исследований, ибо моря Севера — почти сплошной шельф.

— На Баренцевом море,— рассказывал Минин,— мы начали работы семь лет назад. Пока выполняем региональные исследования. Когда закончим, геологи на основании наших работ начнут высказывать свои соображения о том, что и где может залегать...