На Муромской дороге - Сергей Шведов

Сергей Владимирович Шведов

На муромской дороге

Часть 1

Пророчество шамана

Жара угнетала город. Пахнувший было с утра ветерок, убоявшись удушливого смога, безвольно угас в чахлых кронах насквозь пропылённых деревьев. Жгучие солнечные лучи безнаказанно плавили асфальт, превращая искусственную твердь в нечто подозрительно ненадежное, похожее на топь. Капитан Балабанов, привыкший к свежему таёжному воздуху, почувствовал стеснение в груди и неприятную горечь во рту. Он прожил в столице одни только сутки, но уже успел проникнуться к ней чувством близким к отвращению. Возможно, виной всему была ночь, проведенная на суматошном вокзале среди усталых и потных людей, а также утро, огорошившее Балабанова приказом нового начальства, которое отнеслось к прибывшему провинциалу сухо и по-казенному. Радужные надежды, опьянявшие Балабанова не хуже водки, развеялись по столичным мостовым сизоватой бензиновой гарью.

Ругая про себя идиотские московские порядки, Балабанов, тем не менее, упрямо

пробивался сквозь густую толпу вслед за расторопным проводником с погонами сержанта. Фамилия сержанта была Гонолупенко, а его внешность повергала капитана в некоторое сомнение – а в ту ли столицу он попал? – Негра-то, зачем прислали? – синхронно с Балабановым удивились высыпавшие во двор немногочисленные свидетели.

Дом, во двор которого злодейка судьба занесла Балабанова, был хмур, надменен и капитален в своём величии. Он нависал над слегка оробевшим провинциалом, как ястреб над цыплёнком, если и не с намерением раздавить, то, во всяком случае, с явным желанием напугать. Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что претензия на величие огромного сооружения изрядно потрёпана временем, которое оставило заметные следы на его каменных стенах. А двор и вовсе был откровенно грязноват, да и свидетели почему-то собрались возле мусорных баков, словно лучшего места для встречи с представителями власти не нашлось.

– Из Америки, наверное, по обмену, – заметил кадыкастый старичок в полинявшей до полного безобразия майке и пятнистых армейских штанах.

– Сам ты из Америки, – огрызнулся обиженный Гонолупенко.

Капитан Балабанов орлиным взором профессионала окинул свидетелей, выискивая объект, достойный доверия. Кадыкастого старичка он отмёл сразу, как человека треповатого, а потому ненадежного. Следом за старичком отпали две тетехи в цветастых сарафанах на телесах не заслуживающих внимания. Поэтому вопрос свой Балабанов задал человеку средних лет с лицом вечного юноши и глазами младенца, глядящими с испуганным любопытством на грозных стражей порядка:

– Где покойник-то?

Юноша средних лет сморгнул, открыл было рот, но его опередил кадыкастый старичок, произнёсший с надрывом:

– Нет его, ядрёна вошь, такие у нас, значится, дела. – Я говорила вам, нечистый, – дыхнула сбоку мистикой в ухо Балабанову тетёха в сарафане. – Как есть нечистый.

– Полтергейст, – загнул мудрёное слово очкарик. – Дурак, – подвёл итог дискуссии Гонолупенко. – Мог бы и подождать, пока органы подойдут.

– Кто мог подождать? – не понял Балабанов. – Так труп же, – пожал плечами Гонолупенко. – Ищи его теперь по всему городу. – Это с какой же стати? – удивился столичным порядкам Балабанов. – Нет трупа, нет и преступления.

– Как бы не так, – возразил Гонолупенко. – Раз дело запущено в производство, то должен быть труп. Начальству вся эта мистика до фени, ему вынь да положи. – Ты в своём уме, – взъярился Балабанов. – Где я тебе труп возьму, если его нет в природе?

– Должен быть, – твёрдо сказал Гонолупенко. – Таков порядок.

Балабанова аж затрясло от злости – мало того, что негр, так ещё и идиот! А ведь Балабанову из таёжного далека казалось, что уж где-где, а в родной столице собраны лучшие кадры. А тут сам чёрт ногу сломит. С утра попался заполошный майор с оловянными глазами, отправивший прибывшего из провинции витязя туда не знаю куда, в поисках трупа, которого нет и никогда не было, судя по всему, теперь вот выясняется, что в помощники капитану дали чучело с головой, набитой мякиной.

Народ озабоченным профессионалам сочувствовал. Тетёха в сарафане, давеча пугавшая органы мистикой, даже всплакнула, жалостливо помянув горемычных. – Нас-то с какой стати оплакивать, – огрызнулся в её сторону Гонолупенко. – Ты мне покойника дай.

– Это всё змея подколодная виновата, – запричитала тетёха. – Наведёт мужиков, а обиходить не может. Вот они и мрут у неё, как мухи. За ними же уход нужен. – За кем уход? – не понял Балабанов. – За мухами?

– За какими мухами? – удивилась тетёха и заморгала коровьими глазами. – За мужиками, значит. Я вот троих пережила и всех честь по чести схоронила. Народ не даст соврать.

У Балабанова слегка закружилась голова. Ситуация казалось абсолютно бредовой, хотелось проснуться, но некому было разбудить, поскольку вокруг стояли люди, для которых бред был привычной средой обитания. – Мафия это, – сделал вывод старик. – Коза Ностра, скажем, или якудза. – Соображай, что городишь, – возмутился Гонолупенко. – Где та Япония, и где мы! – Прислали по обмену, – косо глянул на сержанта кадыкастый. – Сейчас кого только не присылают, ё моё.

– Всё, – оборвал спор очумевший Балабанов. – Ведите на место преступления.

В сусанины вызвались всё тот же треповатый дедок и очкарик, который, по мнению Балабанова, был слишком молчалив для человека претендующего на звание российского интеллигента. И имя у очкарика было подозрительно нерусское – Хулио-Альберто. От нечего делать, Балабанов принялся изучать наскальную живопись местных неандертальцев, которой был украшен весь подъезд сверху донизу. Живопись носила скандально-эротический характер, а каракули под рисунками не оставляли камня на камне от репутации какой-то Марианны. – А почему Хулио-Альберто? – запоздало удивился Гонолупенко и посмотрел на покрасневшего очкарика.

– Машка чудит, – хихикнул разговорчивый старичок. – Вы будете, говорит, два Хулио, это про нас с Аликом: он, значит, Хулио-Альберто, а я, значит, Хулио-Игнасио. Раньше-то меня Игнатом звали. А теперь всё Хулио да Хулио. Любит она это дело страшно.

– Секс? – насторожился Гонолупенко. – Какой секс? – удивился старик. – Я про телеящик. Для секса у неё другие есть, вроде этого пропавшего покойника.

– А покойник случаем не наркоман? – Худого слова про него не скажу, – возразил Хулио-Игнасио. – Тихий был такой. Сидел всё, на машинке стучал.

– Писатель, что ли? – Может и писатель, – согласился старичок. – Видно было, что человек не в себе.

Хозяйка выплыла навстречу гостям белой лебедицей. Гонолупенко подобрал отвисающий живот. Балабанов смущённо поправил фуражку. Блондинка была роскошных форм и, если судить по глазам, предосудительного содержания. Одним словом Марианна.

Стараясь не смотреть на одетую во что-то лёгкое и невероятно прозрачное хозяйку, Балабанов приступил к расследованию. Сахарно улыбающаяся Марианна ему в этом не препятствовала, хотя взгляд её зелёных колдовских глаз капитан чувствовал даже затылком.

Квартира была, что там ни говори, по настоящему роскошной. Балабанову, привыкшему по большей части к деревенским срубам и поселковым хрущобам, где селился не сановный люд, в таких бывать ещё не доводилось. Более всего поражали потолки, находившиеся на совершенно невероятной высоте, словно данное сооружение строили для сказочных великанов, а потом, по капризу властей, отдали простым смертным. Комнат в квартире было целых три, это не считая кухни и прочих сантехнических каморок, и все они были заполнены не только дорогой мебелью, но и множеством необычных вещей, от которых у Балабанова мороз пошел по коже. Более всего его поразили личины злобных существ, развешанные по стенам гостиной, которые совершенно неприлично скалились в сторону сотрудников милиции и непочтительно пялили на них пустые глазницы. Похоже, наскальная живопись не лгала, когда довольно откровенно намекала, что Марианна ведьма. – Дуры-бабы, – томно вздохнула хозяйка. – Спал он, а эти переполох подняли. – Так ведь холодный был, – прокашлялся Хулио-Игнасио. – И губы синие. Я и то в сомнение впал.

– А он всегда был холодным, – возразила томная Марианна. – Мне то что, заплатил деньги и живи.

Балабанов комнату постояльца осматривал дотошно, но ничего наводящего на размышления не обнаружил. Стол, стул, кровать и потрёпанный временем шкаф, вот, пожалуй, и вся мебель. Гонолупенко старинный шкаф почему-то особенно не понравился, и он долго его обнюхивал, открывая и закрывая дверцы. – Вещички постоялец с собой прихватил? – задал сержант вопрос Марианне. – Не было у него вещей, – возразила хозяйка. – Голым и босым пришёл, таким меня и оставил.

Хулио-Игнасио на слова Марианны глупо хихикнул, а Хулио-Альберто застенчиво кашлянул.