О бедном гусаре замолвите слово - Эльдар Рязанов

– Не случалось! Он раньше не сидел в тюрьме! – Настенька всплеснула руками. – Я поняла: вы его убили!

– За кого вы нас принимаете? Мы боремся только со смутьянами… Ваш папенька случайно не революционер? – Мерзляев с подчеркнутой наивностью посмотрел Настеньке в глаза.

Теперь пришла пора обидеться Настеньке.

– Опять вы за свое! Мой папа – порядочный человек и на госпожу губернаторшу не покушался! Где он? – Настенька разрыдалась.

– О, если б я знал, где он! – с притворным сочувствием произнес Мерзляев и перешел на лирику: – Милая моя, я не побоюсь сказать, любимая моя Настасья Афанасьевна, ваш папенька жив и ищет вас. Ступайте домой и ни о чем не беспокойтесь! А когда вы его увидите, передайте ему мою нижайшую просьбу: немедленно явиться к нам.

– Зачем?

– Чтобы мы его тут же отпустили. Потому что, если мы его поймаем, ему будет очень скверно. Вы меня поняли?

– Нет, – искренне призналась Настя.

– И слава богу. Ступайте домой! Скорей, скорей, вон из этого ужасного заведения! – Мерзляев распахнул дверь, ведущую на улицу. – О боже, как вы очаровательны! Помните у Тютчева, Федора Ивановича: «Твой милый взор, невинной страсти полный, златой рассвет небесных чувств твоих…» Вы не забыли наш уговор? Вечером я – у ваших ног! – Мерзляев провожал Настеньку взглядом, полным истинной любви.

Растерянная, обескураженная Настенька пошла по улице одна. Едва она сделала несколько шагов по мостовой, как от тюремной стены отделилась невзрачная фигура в гороховом пальто и стала неотступно следовать за девушкой.

Настенька ускорила шаг. Фигура тоже. Взволнованная Настенька побежала. Гороховое пальто припустилось за ней, но вскоре выбилось из сил и, задыхаясь от усталости, взмолилось:

– Сударыня! Остановитесь!

Настенька остановилась, удивленно оглянулась.

– Извините, не могу так бегать… Я – больной человек, у меня – астма! – Преследовавший вынул из кармана пилюлю, проглотил ее.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что внутри горохового пальто находился продавец говорящих попугаев.

– Кто вы такой? – сердито спросила Настя.

– Тайный агент! – с обезоруживающей откровенностью выдохнул астматик. – Фу, как я устал! Весь мокрый…

– Что вам от меня угодно?

– Как «что»? – Агент был искренне удивлен. – Я за вами слежу. Вы – мое первое задание, можно сказать, дебют. В общем, идите куда идете, но не торопясь… Помните, я старый, больной человек!

– Ах вы, дрянь эдакая! – возмутилась Настя. – Занимаетесь грязным делом, да еще и признаетесь. Как не стыдно?!

– Очень стыдно, – вздохнул агент, – поэтому и признаюсь. Еще вчера я был просто торговец. Продавал птичек. Казалось бы, невинное дело, но… Какой-то мерзавец, холера ему в бок, продал мне политическую птичку, она кричала такое, что я не могу вам повторить…

– Убирайтесь отсюда! – крикнула Настя.

– Где я могу поймать этого мужика? – продолжал сетовать бывший лавочник. – Чтоб доказать благонадежность, пришлось пойти к ним на службу. И теперь я – филер, шпик, ищейка. Одним словом, докатился!

– А зачем вы за мной следите?!

– Вот это тайна! Сказать не имею права…

– Ах так! – сказала Настя. – Тогда я побегу. Прощайте!

– И вам не жалко старого, больного человека? – запричитал агент.

– Не жалко! – отрезала Настя.

– По-своему вы где-то правы, – глубокомысленно заметил агент. – Хорошо, я вам откроюсь, но – сугубо между нами. Вы – наш крючок. На вас должен клюнуть папа…

– Значит, он на свободе? – обрадовалась Настя. – Значит, он действительно убежал… Зачем?

– Точно не знаю, – пожал плечами агент. – Короче, велели поймать живым или мертвым! Ой, что вы побледнели? Я это для красного словца! Только живым!

Но Настенька побледнела не поэтому. В окне здания театра, к которому они приближались, она увидела отца. Пытаясь привлечь внимание дочери, Бубенцов отчаянно жестикулировал. Агент перехватил взгляд Настеньки.

– Кто этот глухонемой? – спросил агент.

– Это… это… – замялась Настенька, – наш импресарио! Он срочно зовет меня… на репетицию.

– Прекрасно! – сказал агент. – Идите репетируйте. Но передайте вашему импресарио, что умные люди так себя не ведут. В какое положение он меня поставил? А если б жандармы у входа его заметили?! Я бы должен был свистеть!

– Вы – великодушный человек! – Глаза Настеньки наполнились слезами.

– А, – отмахнулся агент, – глупости! Я сам отец! Идите! Только будьте осторожны!

Через секунду Настя пробежала через театральный подъезд, который охраняли жандармы.

Отца Настя отыскала в одной из костюмерных комнат, где он лихорадочно снимал и отшвыривал в стороны наряды разных эпох и народов.

– Кого мы только играем! – кипел артист от возмущения. – Короли, герцоги, псы-рыцари… Ни одного современника! Порядочному артисту убежать не в чем!

– Папенька! – воскликнула Настя. – Там, внизу, жандармы!

– Нет у тебя больше папеньки. Сирота ты! – Бубенцов приложил к себе дамское платье. – А может, в этом? Нет! Марию Стюарт мне не потянуть! Провалюсь!

– Скажи, в конце концов, что случилось?! – закричала Настя. – Зачем ты удрал? Я уже договорилась, чтоб тебя отпустили.

– Влип я! Понимаешь, влип! Сейчас расскажу… Где костюм Ивана Сусанина? Хоть и древность, но все-таки наш, русский, человек…

А в это время к подъезду театра подкатил открытый экипаж, в котором сидел забинтованный Артюхов. Дежурившие жандармы подскочили к начальству.

– Не появлялся? – спросил Артюхов.

– Никак нет!

– Театр обыскивали?

– Никак нет!

– Олухи! – крикнул Артюхов. – С этого начинать надо! Обшарить помещение!

– Эх, не пришлось на сцене русского мужика сыграть – в жизни попробую! – Перед Настенькой стоял старик, с седой бородой, в армяке, перепоясанном веревкой, в аккуратных новеньких лаптях – одним словом, вылитый Иван Сусанин.

– Прощевай, чадо любимое, – заговорил Бубенцов, отвесив дочери низкий поклон до земли. – Ухожу я в нети, в скиты, за Волгу! Не найти меня там царским опричникам!

– Еще как найти! – сердито сказала Настя. – Не паясничай, папа. Надо идти к Мерзляеву и признаться во всем!

– А что с корнетом будет?

– Тебе-то что за дело? Что он тебе – сын, кум, сват? Из-за него мы в беду попали.

– И это говоришь ты, которую я взрастил и воспитал! Бубенцовы никогда подлостей не делали! Бубенцовы – такая фамилия…

– Хватит, – устало перебила Настенька. – Я это слышала много раз.

– Дочка, – вдруг нормальным человеческим голосом заговорил Сусанин, – он ради меня собой рисковал. В Сибирь пойдет, на каторгу… Жалко парня! Малый-то хороший, добрый.

– Образина чертова! – с раздражением сказала Настя. – Как вспомню его, балбеса, так в дрожь бросает!

– Как это я в него стрелой не попал? – вздохнул Бубенцов. – Попал бы – и ничего бы не было. Ах, чурбан гусарский!

– Остолоп! – поддакнула Настя.

– Видишь, и тебе он нравится. Как же такого парня предавать? – вздохнул Бубенцов. – Понимаешь, дочка?

– Понимаю! – согласилась Настя.

Обыскав фойе, жандармы вошли в зрительный зал. На сцене шла репетиция трагедии из древнеримской жизни. Патриции, сенаторы, консулы, гетеры и фурии, в тогах, туниках и сандалиях, плавно двигались по сцене…

«О всемогущий Юпитер, милость свою прояви, дерзких плебеев десницей срази повсеместно!» – завывал один из патрициев.

Во главе с хромым Артюховым жандармы прошли через зрительный зал и бесцеремонно вторглись на сцену.

– Господа актеры! – прервал гекзаметр Артюхов. – В театре – обыск. Ищем мещанина Афанасия Бубенцова. Кто его видел?

Римляне безмолвствовали.

– Проведем поименное дознание! – сказал Артюхов, переждав паузу. – Вы кто? – обратился он к толстому усатому патрицию.

– Марк Тулий Цицерон! – ответил тот.

– Я не в этом смысле! – отмахнулся Артюхов. – По пачпорту отвечать!

– По пачпорту – Анна Петровна Спешнева!

Даже видавший виды Артюхов опешил.

– Так… А вы, мадам, кто будете? – обратился он к пышноволосой гетере.

– Федор Спиридонович Степанов!

– Так! – свирепел на глазах Артюхов. – Разберемся… А вы кто есть? – спросил он рогатого козлоногого фавна с веночком на голове.

– Марк Юльевич Мовзон!

– По пачпорту отвечать! – заорал Артюхов.

– Я – Марк Юльевич по паспорту, – испуганно ответил фавн.

– Ну вот что, – принял решение Артюхов, – здесь работа большая. Я вас всех выведу на чистую воду. Слушай мою команду: мужчины по пачпорту – налево, женщины – направо! Становись! Обнажайсь!

– Что делать? – размышлял вслух Бубенцов, расхаживая по костюмерной. – Придется бежать куда глаза глядят.

– А если поймают? – спросила Настя.

– Буду молчать! – с надрывом произнес Бубенцов. – Пусть терзают… Правду открывать нельзя!

– А зачем правду? – вдруг осенило Настю. – Бубенцовы не такая фамилия, чтоб говорить жандармам правду! Для них и сочинить можно.