О бедном гусаре замолвите слово - Эльдар Рязанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чистое недоразумение! – радостно поддакнула Настенька.
– Ну, это как посмотреть! – Мерзляев неожиданно посерьезнел. – Он ведь не в студентишку какого-нибудь выстрелил, он попал в важную особу, да еще… в такое место, что дело приобретает эдакий, я бы сказал, сатирический характер.
– Он вообще не в нее целил! Он хотел попасть в офицера!
– Сударыня, – помрачнел Мерзляев, – думайте, что говорите! Значит, ваш папенька хотел убить защитника отечества!
– Я вам сейчас все объясню, – взмолилась Настенька. – В суфлерской будке во время представления появился пьяный офицер… В смысле – лицо… защитника отечества… и стало говорить…
– Что?
– Ну… Просто ерунду… В любви мне объяснялся.
– Это не по нашей части, – улыбнулся Мерзляев. – Любовь – дело полиции! А кто-нибудь еще видел этого офицера?
– Я и папенька!
– Больше никто? Плохо! Очень плохо, сударыня. Вряд ли вашему отцу удастся избежать наказания. Поверьте, я душой на вашей стороне, но как помочь? Прямо не знаю, с чего начать… Как подступиться к этому деликатному делу?
Мерзляев отхлебнул шампанское и зашагал по комнате, погрузившись в раздумья. Настенька поняла, что час расплаты пробил. Будучи любящей дочерью, она всхлипнула и начала боязливо расстегивать пуговки на своем платье. Мерзляев заметил это движение и удивленно вскинул бровь:
– Вам жарко, сударыня?
– Нет, то есть да… – забормотала покрасневшая Настенька. – Душно… Скорее, холодно… В общем, я подумала… Вы же сами сказали: как подступиться…
– Что? Как вы могли такое подумать? – с искренним негодованием воскликнул Мерзляев. – Хорошего же вы мнения о нашем департаменте!
– Извините, я не хотела вас обидеть. – Настенька лихорадочно начала застегивать пуговицы.
– Неужели вы решили, что я – злодей, который воспользуется своим служебным положением? Если вам жарко, можете и расстегнуться!
Пальцы Настеньки остановились на полпути и после секундного колебания поползли вниз.
– Вы меня ранили в самое сердце! – с благородным пафосом продолжал Мерзляев. – Я знаю, нас не любят, не уважают, но зачем же так унижать?!
Пальцы Настеньки быстро поползли вверх, застегивая пуговки одну за другой.
– Девочка моя! – Мерзляев подсел к Настеньке. – Я ценю ваши дочерние чувства, это благородно, но, если вдуматься, до чего мы докатились! Вы бледны, вся дрожите… А меня вы пожалели? Ведь жертва здесь не вы, а я! У меня тоже, как ни странно, душа имеется. И я хочу, чтобы меня любили ради меня самого, а не за то, что я могу казнить или миловать… Ах, как я одинок, Настенька! Помните, у Лермонтова: «И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…» Это Мишель просто про меня написал… Я вижу вокруг себя льстивые улыбки, низкие поклоны, дамские авансы, но это все не мне, а мундиру. Когда я увидел вас в театре, у меня закружилась голова… Она и сейчас кружится! Такого со мной не бывало! По-моему, это любовь!
Растерянная Настенька покорно потянулась к пуговкам.
– Нет! – закричал Мерзляев. – Не оскверняйте святого! Не здесь! И не сейчас!.. Завтра, после ужина! Я хочу дать вам время, чтобы вы успели меня хоть чуточку полюбить. Обещайте мне! Успеете?
– Попробую, – обреченно сказала Настенька. – А как же все-таки насчет папеньки?!
– Боже, как вы все меркантильны! Выпущу я завтра вашего родителя! Целым и невредимым! Но любить-то меня прошу не за это!.. Помните, как у нашего незабвенного классика сказано: «А ты, невинная, ты рождена для счастья. Беспечно верь ему, летучий миг лови: душа твоя жива для дружбы, для любви, для поцелуев сладострастья!» – Мерзляев побледнел и неожиданно перешел на прозу: – Покиньте меня немедленно! Я могу с собой не совладать!
Он заскрежетал зубами и отвернулся. Настенька поспешно выбежала из кабинета. Оставшись один, Мерзляев еще несколько секунд задумчиво слушал музыку, доносящуюся из-за стены, потом вздохнул, взглянул на часы и, подойдя к двери в соседнюю комнату, приоткрыл ее.
В комнате музицировали двое: жандарм играл на скрипке, за роялем сидел человек в штатской одежде.
– Концерт окончен!
– Слушаюсь! – гаркнул жандарм. Он убрал скрипку в футляр и, обратившись к аккомпаниатору, скомандовал: – Встать! Руки назад! Шагом марш!
Пианист выполнил приказ и, позвякивая кандалами, тихо пошел впереди жандарма…
О бедном гусаре замолвите слово,Ваш муж не пускает меня на постой.Но женское сердце нежнее мужскогоИ сжалится, может, оно надо мной.Я в доме у вас не нарушу покоя,Скромнее меня не найти из полка,И если свободен ваш дом от постоя,То нет ли хоть в сердце у вас уголка? —
тихо напевал Плетнев старинный романс.
В зале офицерского клуба гусары коротали время. За ломберным столом играли в бридж, стучали бильярдные шары, дым от трубок плавал по комнате.
Около Плетнева за большим круглым столом сидели несколько гусаров с мрачными лицами. Несмотря на то что стол явно предназначался для трапезы, на нем не было ни тарелок, ни рюмок, ни бутылок, ни кушаний.
В залу вошел полковник Покровский, поздоровался с подчиненными, приблизился к столу.
– По какому поводу пирушка намечается?
Офицеры переглянулись.
– День рождения у Лыткина! – сказал наконец Симпомпончик.
– Поздравляю! – Полковник сердечно протянул руку.
– Благодарю, господин полковник! – Прапорщик встал, ответил на рукопожатие. – Только он у меня завтра…
– Чего ж сегодня собрались?
– Завтра не до того будет! – подавленно ответил прапорщик. – Завтра не день рождения – день смерти. Спасибо вам за подарок, господин полковник!
– Завтра поминки справлять, – вставил один из гусаров. – Утром шлепнем – вечером выпьем… Весело живем!
– Интересные учения придумали, – съехидничал третий гусар. – Стрельба по живой мишени…
– Так, понятно! – посерьезнел полковник. – Вы свои подковырки бросьте. Шутки для девочек поберегите, а то так подковырну… А ну, слушай команду: отдыхать, веселиться, дурь из головы выбросить! Плетнев, ну-ка, пошли, я тебя на бильярде обставлю.
Плетнев послушно отложил гитару.
– Даю десять очков форы! – сказал Покровский, намеливая кий.
– И без форы обойдусь! – Плетнев был настроен недружелюбно. – Почем играем?
– По три рубля! Разбивай…
Плетнев разбил пирамиду.
– Да… Чтоб не забыть, – как бы мимоходом сказал Покровский, целясь в шар. – Завтра на рассвете поедешь в тюрьму… Три очка в угол. Будешь конвоировать преступника к месту казни…
– Это еще почему? – взвился Плетнев.
– Играй! – прервал полковник. – Видишь, десятка на удар выкатилась…
– Я в охранники не нанимался! Хватит с меня и остального.
– Во-первых, не ори! Бей!
– Десять очков в середину! – пробурчал Плетнев. – Увольте, Иван Антонович…
– Этот якобинец, как я слышал, – понизил голос полковник, – очень опасный элемент… Играю дуплет в середину! Может инцидент случиться – вдруг налетят его сподвижники и отобьют. Потому и посылаю тебя на подмогу. Понял?
– Чего тут не понимать?
– И если ты его упустишь…
– Это я-то? – возмутился Плетнев.
– Не перебивай… Я говорю: если упустишь, понимаешь, что тебе будет?
– Да что вы заладили: «упустишь», «упустишь»!
– Ну, представь, что случилась такая невероятная штуковина – отбили его. Вникаешь?!
– Вникаю, – сказал Плетнев и тут же радостно воскликнул: – Пятнадцатого в угол!
– Плевать мне на пятнадцатого! – вскипел полковник. – Слушай, что я тебе вдалбливаю! Если во время схватки бунтовщик убежит, придется тебя наказать!
– Само собой, – согласился сбитый с толку Плетнев. – Только зачем вы мне это разъясняете? Сам понимаю, что мне тогда будет!
– Чего тебе будет-то, дурень? Ну, гауптвахты неделька. Ну, эполет поручика еще с годик не носить. Зато своим проступком… некрасивым проступком, прямо скажу, пятно с полка снимешь. Товарищей своих от позора спасешь. Понимаешь, какой парадокс образуется? Ты вроде бы виноват, но молодец! С тебя что за спрос? Убежал бунтовщик – и убежал… Ты-то дрался как лев!
– А-а, – начал наконец мучительно соображать Плетнев. – А-а, в смысле… Стало быть…
– Я все думал, кому это рискованное дело можно поручить. Тебе доверяю!
– Так вы бы, Иван Антонович, так сразу и приказали!
– Я ничего не приказываю, – оборвал полковник. – Это дело совести. Можешь и не ходить.
– Как «не ходить»? – покачал головой Плетнев. – Вы мне доверились, а я в кусты? Не сомневайтесь. Не подведу! Как налетят эти вольтерьянцы, басурманы, французы поганые, так стоять насмерть буду… Пока тот не убежит!
– Темный ты, Леша, – улыбнулся полковник. – Ну откуда в этой губернии французы? Ты бы хоть книжку какую прочитал, а то прямо беда с тобой… Ты операцию продумай как положено. У тебя ночь впереди… Чтоб все чисто было. Себя не скомпрометируй…
– Комар носа не подточит! – заверил Плетнев. – А пятнадцатого кладу в угол!
