О бедном гусаре замолвите слово - Эльдар Рязанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сударыня, разрешите представиться: корнет Плетнев! Очарован вами и, чувствуя прилив в душе…
– Извините, мне некогда! – сухо сказала Настенька и прошмыгнула в костюмерную комнату. Тут же без стука туда вошел корнет.
– …и, чувствуя прилив в душе, – продолжал он начатую фразу, – почту за честь пригласить вас сегодня на ужин…
– Мне надо переодеться! – взмолилась Настенька.
– Ни в коем случае! Вы в этом платье… ну просто нимфа, – сказал Плетнев и уселся на стул.
– Пошел вон! – разгневалась Настенька и, увидев, что корнет не трогается с места, схватила рубашку и выбежала из костюмерной.
Через секунду, в одной ночной сорочке, она сидела на сцене в спальной комнате венецианского дворца, где по сюжету должна была состояться знаменитая сцена удушения…
– Кто здесь? Отелло, ты? – подсказал суфлер. И Настенька повторила этот вопрос, вложив в него всю необходимую гамму чувств.
– Я, Дездемона, – не стал отпираться появившийся Отелло.
– Что ж не идешь ложиться ты, мой друг? – Настенька протянула мавру зовущие трепетные руки… и обомлела. В суфлерской будке вместо старичка суфлера появилась усатая румяная рожа.
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – поинтересовался мавр.
Настенька молчала, не в силах оторвать изумленного взгляда от суфлерской будки.
– Сударыня! – страстно сказал Плетнев. – Если вы верите в любовь с первого взгляда, она – перед вами!
– Вы с ума сошли! – прошептала Настенька.
– Не спорю, – согласился Плетнев. – И счастлив этим!
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – повысил голос Отелло.
– Уйдите! – свирепо зашипела Настя корнету. – Я текста не знаю…
– Слушай, Дездемона, в конце концов: молилась или нет? – перешел на прозу Отелло и, перехватив полный ужаса взгляд партнерши, глянул в суфлерскую будку.
Плетнев приветливо помахал оторопевшему мавру рукой: «Миль пардон, господин арап, буквально несколько слов, антр ну!» – И снова обратился к даме сердца:
– Сударыня, один ваш взгляд – и карета ждет у театра.
Зал, почувствовав некоторую заминку на сцене, впервые заинтересовался представлением. Воцарилась зловещая пауза. Актеры не знали, что делать.
– Дездемона! – вдруг закричал находчивый Бубенцов и, к изумлению всего зала, снял с ноги туфлю и запустил ею в суфлерскую будку. – Там – мышь! Там – мышь! – объяснил он свой странный поступок партнерше.
Туфля в ту же секунду, подобно бумерангу, вылетела обратно и угодила мавру в физиономию.
– Ах так! – взбесился мавр. – Ну, скотина, я тебе покажу! – Он подскочил к суфлерской будке и стал пинать невидимого залу Плетнева.
Публика зашумела, почувствовав, что трагедия развивается по новому, не предвиденному сюжету.
– Кого это он там? – простодушно поинтересовался Симпомпончик у мужа.
– Это гипербола, – снисходительно пояснил муж. – Неужели неясно?!
– Я понял, что гипербола, но ногами-то зачем?
Защищаясь от ударов, Плетнев дернул разъяренного мавра за ногу, отчего тот грохнулся на пол.
– Папочка! Ты ушибся! – закричала Дездемона своему чернокожему мужу, тем самым совершенно сбив с толку зал.
– То есть как «папочка»? – изумился губернатор. – Она – его жена!
– Это безобразие! Что вытворяют эти комедианты! – воскликнула жена губернатора, поднялась и демонстративно направилась к выходу.
– Терпенью моему пришел конец! Сейчас за все получишь ты, подлец! – неожиданно в рифму продекламировал трагик и, схватив со стены, висевший среди прочего оружия, лук, выпустил стрелу в направлении суфлерской будки.
Тут же раздался истошный женский визг: стрела угодила губернаторше в место, которое она только что оторвала от стула…
Коридор тюрьмы города Губернска. По коридорам хозяйским шагом двигался штабс-капитан Мерзляев. Конвоиры при виде офицера из Петербурга вытягивались во фронт.
Г о л о с з а к а д р о м:
«Разные профессии встречаются на свете. Профессией господина Мерзляева было наблюдать, надзирать, присматривать – одним словом, блюсти. Этому трудному, благородному делу он посвятил себя без остатка. Он служил не за страх и не за совесть, поскольку он не имел ни того, ни другого. Просто он любил это дело… Вот и сейчас, несмотря на раннее время, он исполнял свой патриотический долг. Исполнял его он в помещении тюрьмы, а именно в кабинете начальника этого общедоступного заведения».
Мерзляев открыл дверь кабинета. В кабинете на письменном столе стояли четыре клетки с попугаями, а в двух шагах от стола дрожал бледный от страха хозяин зоологической лавки.
– Извините, господин Перцовский, – сказал Мерзляев, усаживаясь за стол. – Все время отвлекают…
– Понятно, – подобострастно засуетился хозяин лавки. – Такой начальник из… столицы. Столько дел… Ни минуты покоя.
– Я рад, господин Перцовский, что вы меня пожалели, – усмехнулся Мерзляев. – Однако вернемся к нашим баранам… – Он повернулся к клетке с попугаями. – Послушаем еще разок. Фью-ить… Фью-ить! – присвистнул Мерзляев.
Первый попугай немедленно захлопал крыльями и отозвался: «Царь-дурак!»
Второй подхватил: «Царь-дурак!»
Тут же включился третий: «Царь-дурак!»
Четвертый попугай пришел от этих криков в дикое возбуждение, заметался по клетке и заорал громче остальных: «Дурак! Дурак!» – и неожиданно добавил: «Долой царя!»
– Не виноват! – взмолился хозяин лавки. – Господин офицер, не учил я их этому… Ей-богу!
– Сами, что ль, додумались? – иронизировал Мерзляев.
– Я ж объяснял, ваша милость, я купил одну птицу на рынке…
– У кого?
– У мужика какого-то. С большой бородой. А этот попугай и научил всех остальных.
– Где ж зачинщик? – поинтересовался Мерзляев.
– Мужик, что ль?
– Попугай…
– Улетел, как назло.
– Бежал, значит, – усмехнулся Мерзляев. – Ну хорошо. Допустим: первый научил второго, второй – третьего… Я еще могу понять. Но вот этот-то мерзавец – он ткнул пальцем в клетку с четвертым попугаем, – он же не просто повторяет, он выводы делает!
– Не губите! – Хозяин лавки рухнул на колени. – Я старый, больной человек. У меня – астма. Господин штабс-капитан, я с этими попугаями не согласен! Хотите, я вам их на ужин зажарю?..
Бесшумно открылась дверь, в помещение на костылях вошел Артюхов, волоча забинтованную ногу.
– Ваше благородие, – сказал он, обращаясь к своему шефу, – к вам – господин полковник Покровский.
– Подождет, – небрежно бросил Мерзляев. – Я занят.
– Я доложил, что заняты, а он буйствует. Как бы тюрьму не разнес!
– Ничего, – усмехнулся Мерзляев. – У нас, слава Богу, тюрьмы крепкие. Не только полковников, генералов успокаивали. Ну, а вы, голубчик, – обратился он к несчастному хозяину лавки, – ступайте домой… Даю два дня, чтобы найти зачинщика…
– Где ж я его найду? – побледнел хозяин лавки. – Это ж попугай. Он, может, уже в Африке…
– Я не о попугае. Я о мужике, который его продал… А птички ваши покуда посидят у нас…
Хозяин лавки печально встал с колен, поплелся к двери, обернулся:
– Господин начальник, а ежели их кормить – они молчат.
– Это что ж? Намек? – тихо спросил Мерзляев.
Хозяин лавки понял, что усугубил свое горестное положение, и, схватившись за голову, выбежал из кабинета.
Как только за ним закрылась дверь, Артюхов жалобно произнес:
– Ваше благородие, завтра работать не смогу… Нога распухла. Болит, сил нет…
– Ты что? – Мерзляев встал из-за стола. – Срывать секретное предписание?! А кого я завтра к стенке поставлю?
– Поставить-то меня можно, – вздохнул Артюхов. – Упасть не смогу…
Мерзляев не успел ответить, как с грохотом распахнулась дверь и в кабинет кубарем влетел жандарм, выронив ружье, а следом, потирая ушибленную о физиономию жандарма руку, ворвался полковник Покровский.
– Я понимаю, когда из тюрьмы не выпускают! – прорычал он. – Но когда не впускают, это – хамство!
– Дорогой полковник! – Мерзляев с радостной улыбкой поспешил навстречу Покровскому. – А вы двое – брысь отсюда! – турнул он Артюхова и жандарма. Те поспешно удалились. – Как я рад видеть вас в нашем доме.
Мерзляев сердечно протянул руку командиру полка, тот секунду поразмышлял, все-таки ответил на рукопожатие, после чего демонстративно и тщательно вытер собственную руку о собственные штаны.
Мерзляев заметил этот жест, но сделал вид, что не заметил, и продолжал любезно улыбаться.
– Ну вот что, господин Мерзляев. – Армия решительно пошла в атаку на жандармерию. – Я получил предписание оказывать всяческое содействие вашей тайной миссии. И как солдат обязан повиноваться! Но как благородный человек и дворянин не позволю из своих гусар делать палачей. У вас для этого жандармов предостаточно.
– Дорогой мой… – Мерзляев незаметно скосил глаза в бумаги. – Дорогой Иван Антонович, это не я изобрел…
– Надо ж додуматься! – продолжал кипеть Покровский. – Боевых офицеров на расстрелах проверять…