Спаситель Отечества. Духовный подвиг Сергия Радонежского (сборник) - Павел Флоренский

Не то было со старшим братом. Суровою, неприветливой показалась ему дикая пустыня. Он видел здесь одни труды и лишения. Никаких удобств для безбедного существования тут не было. Никто не заходил к отшельникам; трудно было доставать самое необходимое; на далекое расстояние не было не только сели или дворов, но и пути людского; кругом их убогой келии и церквицы – непроходимая чаща лесная с негостеприимными обитателями – дикими зверями…

Не выдержал Стефан этих скорбей пустынных; он вовсе не был подготовлен к ним предшествующею жизнью; утешаясь семейной жизнью, он, вероятно, не думал не только о пустынных подвигах, но и о монашестве; тяжкое горе, смерть молодой супруги, побудило его удалиться в обитель, как тихую пристань в море житейском: там, быть может, он и окончил бы дни свои, если бы не Варфоломей… Только усердные просьбы любимого брата вызвали его оттуда; и вот, лишь только он встретился со всей суровой обстановкой отшельнической жизни, как мужество изменило ему, его стала томить тоска нестерпимая, им овладел дух уныния… Напрасно Варфоломей утешал малодушного, уговаривал, упрашивал вооружиться терпением против этого искушения: хотя не без скорби, Стефан оставил одиноким пустыннолюбного брата и ушел в Москву. Здесь устроил он себе келию в Богоявленском монастыре и стал подвизаться по мере своих сил. По свидетельству блаженного Епифания, который лично знал Стефана, он любил иноческое житие, много трудился и вел строгую жизнь. Ходил он обыкновенно в убогой одежде. В то время в Богоявленском монастыре подвизался еще простым иноком будущий святитель всероссийский Алексий. Они духовно полюбили друг друга, рядом всегда стояли в церкви и вместе певали на клиросе. Наставником и руководителем их был старец Геронтий, опытный в жизни духовной. Митрополит Феогност любил Стефана, Геронтия и Алексия и по временам приглашал их к себе для духовных бесед. Сын Калиты великий князь Семен Иванович также отличал своим вниманием и Стефана, и Алексия. По его желанию митрополит Феогност рукоположил Стефана во пресвитера и назначил игуменом Богоявленского монастыря. Великий князь избрал Стефана в свои духовники. Примеру князя последовали тысяцкий столицы Василий, брат его Феодор и другие знатные бояре. Позднее мы опять встретимся со Стефаном в пустыне Радонежской, хотя уже при других обстоятельствах. Обращаемся к юному Варфоломею.

Хотя и оставил его единоутробный, но на сей раз не единодушный брат, он остался тверд и непоколебим в своем намерении. «Два родных брата, – замечает блаженный Епифаний, – а между тем какая разность в произволении, но один из пустыни ушел в городской монастырь, а другой и саму пустыню обратил в город. Что казалось Стефану тяжким и нестерпимым, то было легко и приятно для Варфоломея, которого душа с детства пылала Божественным огнем. И Господь хранил его Своею благодатью среди пустыни, ограждал его Своими Ангелами на всех путях и как Сердцевидец, видевший его сердечные расположения, уготовлял в нем начальника многочисленной братии и отца многих обителей».

Глава V

Юный постриженник

Радуйся, вся мира сего красная, яко скоро исчезающая, презревый.

Радуйся, вся плотския похоти Бога ради умертвивый.

«Все поступки Варфоломея в течение всей его жизни, – говорит святитель Платон, – показывали, что он был муж высокого разума и рассуждения духовного». Рассуждение – дар бесценный, и святые отцы почитают его выше всех добродетелей. По словам преподобного Иоанна Лествичника, «рассуждение в том состоит и познается, чтобы точно и верно постигать Божественную волю, во всякое время, во всяком месте и во всякой вещи. Оно находится в одних только чистых сердцем, телом и устами». «Оно рождается от послушания и смирения», после великого подвига в совершенном отсечении своей воли и разума. Тем более достойно удивления, что Варфоломей сподобился сего дара от юности: так чисто было сердце его, так была смиренна и проста его прекрасная душа!

«Рассуждение в новоначальных есть истинное познание своего устроения душевного», – говорит Лествичник. В испытании самого себя обнаружилось это духовное дарование и в юном Варфоломее. Как ни горячо желал он облечься в ангельский образ, однако не спешил с исполнением своего сердечного желания. Он почитал неосновательным делом связать себя обетами монашества, прежде нежели приучит себя к строгому исполнению всех уставов монашеской жизни, ко всем трудам и подвигам не телесного только, но и внутреннего, духовного делания. Только тогда, когда он достаточно испытал себя во всем этом, он стал усердно просить Господа, чтобы удостоил его столь давно желанного ангельского образа.

В одной из обителей близ Радонежа, быть может, в том же Хотьковом монастыре, жил смиренный старец игумен по имени Митрофан. Неизвестно, когда Варфоломей с ним духовно сблизился; может быть, это произошло еще раньше удаления его в пустыню; может быть даже, что Митрофан изредка посещал Варфоломея в его пустынном уединении и служил для него Божественную литургию в его церквице – блаженный описатель жития его ничего не говорит об этом. Он говорит только, что подвижник попросил Митрофана прийти к нему в пустыню, и несказанно обрадован был его посещением. Он встретил игумена как дорогого гостя, Самим Богом посланного, и усердно просил его пожить с ним сколько-нибудь в его келии. Добрый старец охотно согласился на это, а Варфоломей, взирая с благоговением на добродетельную жизнь его, прилепился к нему всей душой, как к родному отцу.

Спустя немного времени блаженный юноша во смирении склонил голову пред старцем и стал просить его о пострижении. «Отче, – так говорил Варфоломей, – сотвори любовь ради Господа; облеки меня в чин иноческий; возлюбил я сей чин от юности моей и с давнего времени желаю пострижения. Только воля родителей моих долго меня от этого удерживала, но теперь, слава Богу, я от всего свободен и как олень, жаждущий источников водных, всею душою жажду иноческого пустынного жития».

Не стал противоречить старец-игумен его благочестивому желанию; он пошел немедленно в свой монастырь, взял там нескольких из братий и все, что нужно было для пострижения, и возвратился к отшельнику. 7 октября 1342 года в убогой церквице пустынника совершилось пострижение двадцатитрехлетнего юноши. В сей день Святая Церковь празднует память святых мучеников Сергия и Вакха: по обычаю того времени Варфоломею и было дано имя Сергий.

Окончив обряд пострижения, Митрофан совершил Божественную литургию и приобщил нового инока Святых Христовых Таин. И исполнился благодати Святого Духа новопостриженный, и повеяло в церкви неизреченным благоуханием, и распространилось это дивное благоухание даже за стенами храма пустынного… Так рассказывали о сем впоследствии сами свидетели этого чуда, прославляя Бога, прославляющего угодников Своих.

«И был Сергий первый постриженник своей уединенной обители, первый начинанием и последний мудрованием, первый по счету и последний по тем смиренным трудам, которые сам на себя возлагал; можно даже сказать, что он был и первый и в то же время – последний, потому что, хотя и многие после него в той же самой церкви принимали пострижение, но ни один не достиг меры его духовного возраста. Многие так же начинали подвиг, но далеко не все так и оканчивали; много было у Сергия учеников, много подвизалось и после него в обители добрых иноков, но никто не смог сравниться с ним: для всех и всегда он остался образцом совершенства иноческого! С пострижением он не только отлагал власы главы своей, но с отнятием власов отсекал навсегда и всякое свое хотение; совлекаясь мирских одежд, он в то же время совлекался и ветхого человека, чтобы облечься в нового, ходящего в правде и преподобии истины; препоясывая чресла свои, он уготовлял себя к мужественному подвигу духовному; отрекаясь от всего, что в мире, он, как бы обновляемый юностью, орлею возлетал на высоту созерцаний духовных»…

Так рассуждает о своем великом учителе его достойный ученик, преподобный Епифаний; а кто лучше и ближе мог оценить подвиги его возлюбленного аввы?

Семь дней провел новопостриженный Сергий неисходно в своей церквице; каждый денно старец игумен совершал Божественную литургию и приобщал его Святых Христовых Таин, и во все эти семь дней Сергий ничего не вкушал, кроме просфоры, даваемой ему от постригавшего. Чтобы сохранить бодрым и неразвлеченным ум свой, Сергий уклонялся от всякого поделия; с его уст не сходили псалмы и песни духовные; утешая ими себя, он славословил Бога и взывал к Нему из глубины сердца благодарного: Господи, возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея (Пс. 25:8). Дому Твоему подобает святыня, Господи, в долготу дний (Пс. 92, 5). Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя во дворы Господни, сердце мое и плоть моя возрадовастася о Бозе живее. Ибо птица — душа моя – обрете себе храмину, и горлица гнездо себе, идеже положит птенцы своя… Блажени живущии в дому Твоем, в веки веков восхвалят Тя (Пс. 83, 2–4, 5). Яко лучше день един во дворех Твоих паче тысящ: изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже житии ми в селениих грешничих (Пс. 83:11). Так ликовала душа Сергиева и горела Божественным огнем!