Слепое пятно (СИ) - "Двое из Ада"

Горячев уклонился, уронив лоб на прохладное боковое стекло. Обнял себя руками.

— Я догадывался, чем ты занимаешься и где пропадаешь. Это было ясно… Но ты — обещал… Доверять. Я хочу, чтобы ты мне доверял. Чтобы, если все сложно, так и говорил: «Антон, все пизда, мне придется пропасть на несколько дней». Я бы ждал… Я и так ждал… Но если бы ты говорил со мной, как с человеком, я бы не чувствовал себя мальчиком, с которым в зависимости от настроения можно играться, а когда не до игр — ставить на полку и думать, что там он и постоит.

— Я понял. Учту, — Лев переключил передачу, и они тронулись.

Комментарий к XX

Поздравляем читателей с праздником! Мы тоже победили новую главу, а наши герои почти победили своих чертей в этот раз.

Маленькая победа есть еще и в другой области: у нас появился свой паблик вк. Там будет появляться разное, в том числе напрямую касающееся “Слепого пятна”. Будем рады вас видеть у себя. <3

https://vk.com/2fromhell

========== XXI ==========

Ночь. Другой дом

Если бы что-то можно было разглядеть в темноте, оно обязательно пролетало бы за окнами. Но не пролетало. Виднелась только дорога в клине света фар и редкие проезжающие машины. Богданов сосредоточенно молчал, включив подогрев сидений и магнитолу, в которой тут же перепрыгнул с истеричной скрипки Паганини на спокойные песенки о вечной любви и надежде на местном радио. Но Антон не слышал ничего. Он тупо смотрел на шоссе, окруженное пустой равниной и отдаленными искорками высоток. Потом — здоровался взглядом со сгорбленным силуэтом индустриальных окраин. А дальше лишь Московский проспект, неспящая артерия Питера.

Заиграла очередная песня. Мажорный мотив, женский рок — Антона сперва чуть не замутило от несоответствия внутреннему состоянию. Он нахмурился и закрыл глаза, мысленно отсчитывая пару светофоров. И почему-то именно тогда расслышал текст, полный неразрешенной ярости и страсти. Что-то там про апрель, «магниты ног в педалей даль» и «что прошло, того совсем не жаль». Заныло под ребрами слева.

— Отвезешь меня домой, — выдохнул Антон, но перед тем как завершить фразу снова набрал полные легкие воздуха, — и тогда мы все закончим. Пока ничего не началось.

«И уже осатанело ноют губы, ноет тело», — рычало радио. Горячев шмыгнул носом. Он давно успокоился, но под эту песню память его царапалась изнутри и ревела, норовя разодрать в кровь глотку за озвученный ультиматум. Богданов недолго думал и переключил поворотник с левого на правый.

Они подъехали к монохромно серому в ночи дому, на котором черным пятном зияла табличка «Набережная реки Фонтанки». Лев с трудом припарковался у дома (все занято, все свои — давно на месте), заглушил мотор, закрыл окна и попросил Антона выйти. В спины дул неприятный пронизывающий ветер с реки, от которого хотелось укрыться. Богданов, придерживая Горячева под локоть, пропустил его в дом, где просторный холл встречал уютным светом, неясным засильем мебели и спящим бурчанием консьержа под ночной эфир радио. Последний окинул взглядом Льва, поприветствовал, сказал, что тот поздно ходит и это непорядок. Богданов жил на четвертом этаже. Добрались они на лифте. Лев прятал глаза от Антона в пол, но явно не от мук совести. Его взгляд был уставшим и тяжелым, и только сейчас под ярким светом кабины Горячев увидел последствия недельной работы в форме синяков, бледности и легкого истощения.

— Прибыли, — улыбнулся Богданов. Массивная железная дверь немо пропустила Горячева первым внутрь квартиры. Лев зашел следом, включил свет, показал, где снять обувь и повесить куртку. Огромный метраж, высокие потолки — вот что первым бросалось в глаза. А за этим — густой интерьер, где преобладал благородный графитовый цвет и песочные вставки. Антон словно увидел Nature’s Touch с изнаночной темной стороны. Под ногами приятным ощущением отдавался теплый пол, укрытый черным паркетом.

— Я тебя положу спать в кровати. Ты немного пьян, — Лев прошел вперед. Его апартаменты — это четыре комнаты, которые были пригодны для работы, но вот для жизни — нет. Гостей Богданов не жаловал: комнаты под спальные были определены как кабинет и место для сна. Последнее сияло графитовым интерьером с плотными льняными шторами, кроватью с кованным металлическим изголовьем, шкафом и стенкой в дуэт ему с множеством документов. Гостиная, которую Лев с Горячевым прошли первым делом, подсвечивалась пастельным желтым цветом от плазмы.

«Красиво», — с искренним восхищением подумал Антон. Он не высказал своих мыслей, но украдкой благоговейно оглядывался, как в музее или храме. Вместо этого автоматически ответил на замечание — то ли шуткой, то ли всерьез. Не понял сам.

— А если бы был сильно пьян, положил бы возле унитаза?

— Нет, поставил бы тазик, — ухмыльнулся Лев, расстегивая ворот рубашки. — Иди умывайся.

За этим последовали мелкие хлопоты; Лев определил Антону полотенце, набор для личной гигиены и отправил, по-отечески поглаживая по спине, в один из санузлов с ванной. Он, как нетрудно было догадаться, тоже оказался отделан черной плиткой под мрамор с песочного цвета сантехникой. Горячев бы с удовольствием нырнул в теплую воду (да в ней и уснул), однако большую часть времени он разглядывал все то, что только смог найти. Мебель в ванной была украшена матовой и глянцевой фактурой, под которой в фасаде таились ручки. Металлические полки хранили множество безымянных баночек коричневого стекла с логотипом компании, но без опознавательных знаков. На поверку пальцем там оказался крем (от него веяло тонким и свежим ореховым ароматом), эмульсия и неясная прозрачная жидкость без запаха. Все это напоминало немного одомашненный люксовый отель, но следы жизни читались в постиранных носках на черном змеевике, бытовой химии, что спряталась в приоткрытом шкафу под раковиной, остывшей на носике дозатора пене для бритья.

Поспешный, но тщательный контрастный душ смыл тяжесть опьянения, а чистота принесла комфорт и спокойствие. Антон вернулся в комнату с полотенцем на бедрах, роняя стекающие с волос и спины капельки на пол. По старой, неясной многим привычке в подобном положении он чувствовал себя увереннее всего: за спиной остался не один десяток посещенных с одной плотской целью гостиничных номеров и квартир. Но как только сложенные вещи легли на тумбочку у изголовья кровати, Горячев озадаченно замер. Система дала сбой. Он находился в очередном чужом доме не потому, что пришел на блядки. Его сюда привез Богданов — который не захотел терять. Не захотел прекращать их (это было хорошо ясно обоим) опасную связь.

Тяжелое жаккардовое покрывало графитового цвета было отброшено, являя миру темное однотонное постельное белье. Антон бродил взглядом по тканым складкам, будто в них мог найти ответы на море новых вопросов, которые нахлынули волной на смену прежним. Как так вышло, что он пришел к этому и больше не слышал бури в душе? Правильно ли сделал, не просто доверившись, возможно, самому ненадежному человеку, какого только мог встретить, но и позволив ему сделать выбор? И когда Горячев успел так легко определить, чего хочет, раз теперь даже в объятиях неизвестности не слышал эха сомнений?

Богданов шевельнулся, вытащив из шкафа еще один плед и повесив его на плечо. Он обернулся к Антону, хотел было что-то сказать, открыл рот, но тут же закрыл — и уставился на бедра, прикрытые полотенцем.

— А, я не дал тебе одежду… Дать или будешь спать так? — Лев крепче обнял покрывало. — Я пойду на диван, чтобы не смущать тебя.

Горячев вздрогнул, очнулся. Смысл слов дошел до него не сразу. Но как дошел — вызвал беззлобную усмешку. Антон присел на край кровати.

— Дома сплю так, — пожал он плечами. — Но с тебя, Богданов, охеревать бесконечно можно, конечно…

— Почему? Потому что ты спишь голышом? — не понял Лев, вытягивая из кровати подушку. — Или потому что я очень изысканный?