Продавец приключений - Георгий Михайлович Садовников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только не потеряй. Это документ огромной важности, сам понимаешь, – сказал Базиль Тихонович строго.
– Нашли кому доверить документы, – проворчала бабушка, выходя из каморки первой.
– О, вы недооцениваете своего внука. Смею заверить: он очень серьёзный молодой человек, – возразил слесарь-водопроводчик, шагая за бабушкой. – А у меня опыт ой-ёй-ёй. Это я только кажусь молодым, – сказал он немного погодя. – Вот сколько мне лет, по-вашему?
Бабушка взглянула критически на нашего спутника, хотела что-то сказать, но не успела. Мы в этот момент поднялись на наш этаж, и слова застряли у бабушки в горле.
Из-под дверей нашей квартиры вытекал на площадку тоненький ручеёк. Лестница дрожала от топота. Это бежали наверх жильцы нижнего этажа. Их возмущённые голоса заполнили дом.
– Полюбуйтесь, – сказала едко бабушка, распахивая перед слесарем дверь.
Базиль Тихонович шагнул в прихожую и вдруг остановился.
– Вася, а твоя бабушка права! Пожалуй, вам есть чем похвастаться. Такая библиотека! – воскликнул Базиль Тихонович и прошлёпал по воде к книжным полкам. – Н. Чуковский «Водители фрегатов»! – И он снял с полки книгу.
– Ещё бы я не была права. Вы стоите по колено в воде, молодой человек! – вконец рассердилась бабушка.
Базиль Тихонович взглянул себе под ноги и сказал восторженно:
– Чудно! Вы только посмотрите на неё: ещё недавно эта вода качала корабли, видела набережную Дар-эс-Салама, а теперь пришла в вашу квартиру!
Я посмотрел на бабушку. Она была полна сомнений: не знала, смеяться или плакать. Я ещё не видел её в такой растерянности.
А вода всё прибывала и прибывала. По-моему, уже дошла очередь до воды, ещё недавно омывавшей берега далёкого Перу. Но слесарь наконец отряхнулся от грёз, вспомнил, зачем его позвали, и пошёл на кухню, где прохудилась труба.
Он починил её так ловко и быстро, точно приложил руку слегка, заговорил воду, и та перестала течь. Вода капнула раз-другой и затихла. А слесарь-водопроводчик только ещё вошёл во вкус.
– Может, у вас есть другие проблемы? И что-нибудь посложнее? – спросил он у бабушки.
Он даже продолжал держать открытым свой чемоданчик с инструментами. Но бабушка его разочаровала, сказав:
– Да нет, с остальным всё в порядке. – И прикоснулась к деревянной ручке ножа, чтоб не сглазить.
Она у нас не суеверная и прикоснулась только так, на всякий случай.
А Базиль Тихонович не без сожаления закрыл свой чемоданчик и ушёл. Мне показалось, что он был слегка обижен. Я догнал его на лестнице и сказал, что бабушка говорила сущую правду.
– Это правда? – переспросил он с видимым облегчением.
– Ну конечно. Папа и мама вчера прислали письмо. Они живы и здоровы. А раз так, значит всё в порядке, – сказал я, открывая ему наши домашние секреты.
– Ну, если так… А тетрадочку взрослым не показывай, ладно? – Он подмигнул мне и бодро пошагал вниз.
Воду мы собирали до самого вечера. Я работал с бешеным энтузиазмом и пел при этом удалые матросские песни. Потому что это была особенная вода – она качала на волнах корабли всего лишь в нескольких кабельтовых от Дар-эс-Салама.
Потом бабушка выкупала меня под душем и, сославшись на то, что я ещё ребёнок и потому должен устать, уложила в постель. В другое время я бы сопротивлялся изо всех сил. Но сегодня мне было это на руку. Я добровольно залез под одеяло и сразу притворился уснувшим.
– Так я тебе и поверила, – насторожилась бабушка. – Никак, ты что-то задумал, а? Я угадала? Вдруг без всяких уговоров взял да уснул. Так угадала я или нет?
Тут важно было удержаться, не сказать: «Да сплю я, бабушка, сплю». И это мне удалось только ценой невероятных усилий.
Бабушка постояла в нерешительности, пробормотала дивясь:
– Никак, и вправду уснул. Надо бы показать ребёнка доктору. – И, потушив свет, ушла на кухню.
Тогда я достал из-под матраца карманный фонарик и тетрадь Базиля Тихоновича, затем включил фонарик и погрузился в удивительное чтение.
Впрочем, пусть читатель познакомится сам с необычайными страницами из жизни Базиля Тихоновича. Я привожу их полностью.
Глава третья,
которую следует прочитать каждому, кто хочет знать, как всё было на самом деле
Однажды в одной прованской деревне родился ребёнок, всё в котором говорило о незаурядных способностях. И судьбе было угодно так распорядиться, что этим ребёнком оказался я.
Знай писатель Дюма об этом событии, он, несомненно, начал бы свой знаменитый роман «Три мушкетёра» с моего рождения. Но, увы, по причине его полного неведения, в котором он совершенно не был виноват, действия в книге развернулись с опозданием почти что в восемнадцать лет.
А до этого миновали моё детство и отрочество, и отец сказал мне:
– Вася, сынок, пора тебе выбирать профессию.
И я выбрал самую важную профессию на земле, стал слесарем-водопроводчиком. Казалось, что тебе ещё нужно теперь? Но мне не сиделось на месте. Дело в том, что, хотя отец и мать мои были чистые французы, я родился русским человеком и меня всё время тянуло на родину.
И вот в тот самый день, когда д’Артаньян-отец отдал своему сыну шпагу и коня забавной окраски, распростился и я со своими родителями.
– Видать, ничего не поделаешь, уж все вы такие, русские люди, – сказали они со вздохом. – Мучает вас эта самая ностальгия. Ступай, сынок. Только возьми с собой дядю Васю. Он, кстати, русский кот. Отбился некогда от посольства из Московии. Он и дорогу укажет тебе, и даст мудрый совет.
Я взял свой верный чемодан с инструментами, посадил на плечо дядю Васю, и тот указал лапой в сторону города Менга. Именно этим путём он прибежал в своё время в дом, где жили мои родители.
Это вступление понадобилось мне для того, чтобы читатель узнал, каким образом я очутился в городе Менге в тот самый момент, когда хозяин трактира «Вольный мельник» и его слуги бросились на отважного д’Артаньяна.
И вот тут впервые проявилось неведение писателя Дюма. Он считал, будто д’Артаньяна одолели хозяин и слуги. Если бы не уважение к нему, я бы так и сказал: «Что же ты, Дюма, взялся писать книгу о д’Артаньяне, а сам ещё не знаешь, какой это парень?» Ну конечно же, это ясно любому, даже читателю младшего школьного возраста, что хозяину и его слугам самим ни в жизнь бы не одолеть отважного д’Артаньяна. Такой искусный боец был под силу только настоящему слесарю-водопроводчику.
И тут оказалось, что как раз мимо проходил я.
Я увидел, как долговязый парень-дворянин крутит над головой шпагой и сказал себе: «Ох уж мне этот феодализм! Ещё один размахался тут. Вот я его сейчас».
Открыл я чемоданчик с инструментами, достал оттуда свой верный напильник и сказал, чтоб все отошли, оставили нас с дядей Васей один на один с задирой.
Встали мы в позицию.
Посмотрел я на него, вижу – хороший вроде бы парень. Да только ничего не поделаешь, придётся его проучить, воспитать, пока не поздно, пока он не покатился по дурной дорожке. Мне тогда ещё ничего не было известно про миледи и незнакомца из Менга Рошфора, и я думал, что д’Артаньян первым нарушил порядок на улице.
Как потом вспоминал сам знаменитый гасконец, моё лицо ему тоже пришлось по душе. «Но ничего не поделаешь, – сказал он себе с грустью. – Придётся этого славного парня вырвать из-под влияния плохих людей, пока тот не пропал вовсе». Мой будущий друг решил, что я заодно с его оскорбителем.
– Сударь, защищайтесь. Сейчас я продырявлю то плохое, что в вас, к сожалению, есть, – сказал благородный и мужественный д’Артаньян.
– Ах, уже падаю, – пошутил я в ответ.
И мы скрестили оружие.
Много позднее, уже перед смертью, д’Артаньян оставил письмо для читателей романа «Три мушкетёра», которое тут же куда-то исчезло. Он признавался, что самым искусным его противником – и к счастью, на короткий срок – был некий слесарь-водопроводчик Базиль Тихонович Аксёнушкин и что он не встречал более ловкого фехтовальщика за всю свою жизнь.
Но вернёмся к нашему поединку.
Д’Артаньян напал на меня точно молния. Но я подставил под удар шпаги свой славный напильник и услышал, как проскрежетало остриё, тупясь о его ребристую поверхность. И так повторялось несколько раз. Д’Артаньян нападал на меня, а я подставлял под его шпагу напильник.
